Dave Admirer - Девочка. Книга третья

— Полный газ можно давать только на прямом участке, — присев на корточки передо мной, серьезно объяснял он, поправляя длинные рукава моего комбинезона. — Перед поворотом сбавляй скорость, чтобы тебя не развернуло. Как выйдешь из поворота, можешь уже плавно добавлять газ. Минимум пройдем три круга. Первый — это ознакомление с трассой. Второй — почувствуй машину, как работает газ и тормоз. А третий — уже погоняем на время. Едешь только по своей траектории, старайся не петлять. Стартуй осторожно — сорок лошадей, это немного, но, учитывая массу карта, выстреливает он прилично.

— Поняла, — надела я шлем и, аккуратно надавив на газ, почувствовала рокот мотора.

Макс оказался прав — карт словно выстрелил на трассе, и я за считанные секунды набрала больше шестидесяти миль в час.

Пройдя круг, я остановилась рядом с Максом и, сняв шлем, посмотрела на него.

— Минута ноль восемь — отличный результат для новичка, — усмехнулся он и, сев в соседний карт, добавил: — Поезжай первой. Я даю тебе фору.

— Не надо давать мне форы, — улыбнулась я, входя в раж, — ты меня все равно не обгонишь.

— Я и не собираюсь, — усмехнулся он и, надев шлем загудел мотором, давая понять, что он ждет.

И наше приключение началось. Я летела по трассе, чувствуя легкость карта, и скорость меня совсем не пугала — наоборот, я ею упивалась, наслаждаясь и рокотом мотора, и извилистостью трассы, и контролем над машиной. Следом за мной, на соседней полосе, ехал Макс — весь наш путь он оставался на одной и той же дистанции, не выпуская меня из поля зрения.

Выйдя из поворота на прямую дистанцию, я добавила газа, а моя память вспышкой показала мне совсем другой полет — на "Лимитлесс". Я улыбнулась этому воспоминанию и, неожиданно для себя, первый и, пожалуй, единственный раз в жизни, провела параллель между этими двумя мужчинами. Если Ричард контролировал мой полет, то Макс предоставил мне самой управлять скоростью, наблюдая со стороны. И это касалось не только управления техникой, но и жизнью.

* * *

Сейчас, вспоминая этот эпизод, я улыбнулась.

Я всегда была благодарна Ричарду за все, что он сделал для меня — Он многому научил меня в этой жизни, принял участие в моей становлении и взрослении, он увеличил мой потенциал, дал мне толчок в будущее, без него я не стала бы тем, кто я есть сейчас.

Но пришло время идти своим путем, пришло время управлять своей жизнью самой, и он, понимая эту простую истину, отпустил меня. "Живи своей жизнью", — сказал он и был прав.

Я улыбнулась и, видя ровный участок дороги, как меня учил Макс, утопила педаль газа. Мне было хорошо. Я летела по хайвею и, улыбаясь встречным машинам, чувствовала полет. Я была свободна. Мне было хорошо. Как Чайке Джонатану. "Скорость — это мощь, скорость — это радость, скорость — это незамутненная красота…"*

Скорость — это свобо…

Все произошло в считанные секунды.

Глаз засек яркое пятно справа — я отчетливо увидела на обочине собаку, уже рванувшую на дорогу. "Глупыш!!!" — выкрикнула я и, инстинктивно ударив по тормозам, крутанула руль влево.

БМВ вылетела на соседнюю полосу. Послышался нервный сигнал машины, несущейся позади меня, а я в дюйме от бетонного разделительного ограждения резко вывернула руль вправо. Мое зрение сузилось до одной точки, руки до боли в костяшках сжали руль, сердце в панике застряло в глотке, мешая дышать. Я попыталась выровнять машину, но было поздно — трасса была скользкой, БМВ по инерции начало заносить и на краю сознания пронеслось — "конец".

Визг тормозов. Удар сзади. В грудь выстрелила подушка безопасности. Машину резко развернуло. Удар сбоку. Скрежет металла. Страх. Осознание конца. Резкая боль. Горячая липкая кровь. Темнота.

* * *

*Цитата из повести Ричарда Баха "Чайка по имени Джонатан Ливингстон"

Очнулась я в нашем доме. Стоя в зале, я рассматривала обстановку, знакомую мне еще с детства, и создавалось ощущение, что это был и мой дом, и в тоже время не мой. Я никак не могла уловить разницу, причину, по которой я чувствовала себя здесь чужой.

Будто я попала в параллельную реальность, где все казалось знакомым с детства, но чужим.

Внезапно я услышала какой-то шум, плеск воды и детский смех. Знакомый детский смех.

Я пошла по направлению к ванной, аккуратно открыла дверь и от увиденной картины удивлённо подняла брови.

В ванной сидела маленькая девочка, на ее шее висел крестик, мой крестик, который я отдала Ричарду, а моя мама ее купала.

— Ты мой маленький чумазый ангел! — смеялась мама, вырисовывая пеной облако на голове у малышки.

— Чумазых ангелов не бывает! — хором, не сговариваясь, сказали мы вместе с девочкой, которая в это время била ладонью по воде.

Мама резко повернула голову ко мне, ее улыбка сошла на нет, ее лицо стало несчастным, и я почувствовала тревогу, рассматривая ее серый взгляд.

— Мама, что-то не так?

Но она молчала, а я осмотрелась по сторонам, пытаясь понять, почему она мне не рада.

— Я ведь дома. Разве это плохо? — все же спросила я.

Ответом мне было все то же молчание, и я шагнула вперед.

В следующую секунду я обнаружила себя, сидящей в ванне вместо той девочки. Вода была ледяной, мама, сидя на табуретке, грустно смотрела на меня и терла губкой, как когда-то в детстве. Правда, это было совсем не так весело, как в детстве — было холодно и неуютно, и мама совсем не улыбалась, скорее наоборот, мне казалось, что она сейчас заплачет. И вода. Сквозь розоватую пену просвечивала красноватая вода. "Странный цвет воды, такой же, как когда я смывала с себя кровь Ричарда после покушения", — пронеслась в голове неожиданная мысль, и я вновь посмотрела на маму.

Она с грустным лицом продолжала мыть меня, а мне становилось все неуютнее.

— Мама, не плачь, — тихо прошептала я, желая все вернуть назад, перемотать киноплёнку в начало, где я была маленькой, и где мы с мамой были счастливы. Но она, не реагируя на мои слова, лишь водила пропитанной красноватой водой губкой по моему телу.

Ее движения были какими-то механическими, отстраненными, как у сомнамбулы, и я, будто заражаясь этой монотонной процедурой, сникла и, откинувшись на спину, легла в ванне, чувствуя липкий влажный холод.

Я погружалась все глубже и глубже в воду, и уже видела мамино несчастное лицо сквозь толщу красноватой воды, и от того казалось, что мама стала ещё несчастней, ее черты исказились до неузнаваемости, будто я смотрела на неё через призму красного кривого стекла.

Она плакала, отрицательно качала головой и что-то мне говорила, но я ее уже не слышала. Я чувствовала тяжесть в груди, будто внутри меня была гиря, которая тянула меня все глубже и глубже. Пришло осознание, что мне не хватает воздуха, и я перестаю дышать, продолжая погружаться в липкий холод.

* * *

Холодно. Грудь разрывает. Больно. Не могу вдохнуть. Давит. Больно. Вой сирены. Голоса.

Холод по венам. Темнота. Вакуум.

* * *

Вдох. Тяжело. На грудь давит. Тупая боль. Слышу чужие посторонние голоса медиков. Шум в ушах. До свиста. Мешает.

Холод по венам. Темнота. Вакуум.

* * *

Вдох. Тяжело. На грудь давит. Но без резкой боли.

Чувствую замкнутое пространство. Кто-то рядом. Меня опять куда-то везут.

Холод. Осязаю пальцами. Тепло. Слышу. Писк. Раздражает. Слышу тихий голос Эльзы. Хочу открыть глаза. Нет сил.

Холод по венам. Темнота.

* * *

Вдох. Тяжело. На грудь что-то давит. Будто под толщей воды. Боли нет.

Сознание зафиксировало картинку — серая дорога, багровые пятна в глазах.

Где я? Хочу открыть глаза, но веки каменные. Голова ватная. Запах. Стерильный. Больничный.

Я слышу. Голос. Родной голос. Папа. Папочка. Хочу сказать, что видела маму. Нет. Мама плакала. Не буду говорить. Папа расстроится.

Глубоко вдохнула. Трудно дышать. Опять засыпаю.

Холод по венам. Темнота.

* * *

Вдох. Легче. Боли нет.

Слышу. На вдохе раздражающий свист и шум в ушах. Хочу крикнуть "выключите". Но что-то мешает.

Опять память выдает серую дорогу. Багровые пятна. Нет. Это откуда-то из прошлого. Надо понять, где я сейчас. Где папа?

С трудом приподнимаю веки. Свет. Режет глаза. Отдает тупой болью в голове.

Опускаю веки.

Устала. Нет холода по венам. Хорошо. После него я проваливаюсь в темноту. И все же. Что это за серая дорога? Голова гудит. Будто мозг накачан дурманом. Не могу сосредоточится.

Но постепенно создание начало возвращаться, а вместе с ним и память о боли.

Сознание обрушивается на меня лавиной, открывая четкую картинку. Будто кто-то ранее поставил на паузу, и сейчас нажал на кнопку play.

Трасса. Визг тормозов. Боль. В горле застрял крик. И я, преодолевая боль в груди, кричу, зажмурив глаза. Но вместо крика слышу лишь шорох шепот шипение. Хрип. Господи! Из-за меня могли пострадать люди! И папа! Мне нужно узнать…

Холод по венам. Не хочу терять реальность. Я хочу выкрикнуть "не надо холод по венам". Но поздно. Темнота.

* * *

Вдох. Ушла тяжесть. Нет шума в ушах, и этого раздражающего писка.

И опять этот запах. Стерильный. Едкий.

Кто-то рядом. Кто-то близкий.

С трудом поднимаю веки. Они тяжелые, но уже хватает сил.

Уже не так режет свет. Перед глазами темный силуэт.

Фокусирую взгляд. Макс. Милый мой Макс. Мне так много нужно тебе сказать. Он очень близко. Его лицо сосредоточено. Устал. Нет. Поговорю с ним позже. Сейчас главное — узнать, как отец и есть ли пострадавшие. Трель телефона. Его тихий голос.

— Нет, я не смогу пока приехать в Лондон… не знаю…

Я дернула рукой под простыней. "Нет! Ты должен ехать!" — хочется сказать мне.

— Макс… — тихо прошептала я и не узнала собственного голоса.

— Все в порядке. С тобой все в порядке, — уверенно произнес он, вероятно, желая меня успокоить.

— Как папа? Кто пострадал? — пытаюсь сократить слова.

— Все в норме. Тебе не о чем беспокоиться.

Я пытаюсь понять — успокаивает он меня, или и правда всё обошлось.

— Все в норме, — уверенно произносит он, и я хочу ему верить. Киваю.

— Ты должен ехать в Лондон, — медленно произношу я.

— Потом поговорим.

Хочется спать.

* * *

Я по прежнему слышу раздражающий писк и шум в ушах. Но теперь он не отдает в мозг.

И опять этот запах. Стерильный. Едкий.

Я открываю глаза. Уже не так режет свет. На самом деле он тусклый, идет от окна. Осматриваю комнату. Я в больнице. Я осознаю, что попала в аварию. Помню, что Макс сказал, что все в норме. И все-таки надо узнать о пострадавших и отце. Я слышала его голос. Значит он здесь, рядом. Он должен быть в порядке. Перевела взгляд на себя. Руками-ногами шевелить могу. Левая рука зафиксирована. Вероятно, перелом. Шею держит бандаж, но головой шевелить могу. Значит, не все так страшно. Все тело чувствую — уже хорошо. Какие-то приборы рядом. Тумбочка. Диван. На диване куртка отца. Значит, он и правда в порядке. Надо вызвать медсестру.

Не успела я подумать, как дверь открылась, и в комнату влетела Эльза.

— Слава Богу. Проснулась, моя девочка, — она быстро подходит ко мне.

Эльза посмотрела на датчики и перевела взгляд на меня.

— Ну здравствуй, моя хорошая, — тихо проговорила она, поглаживая мой лоб. — Как ты?

— Дышать тяжело, голова ватная, — произнесла я, уже узнавая свой голос, и спросила: — Кто-то пострадал в аварии? Как отец?

— Отец в норме, — улыбнулась она. — Доктор Митчелл следит за его сердцем. Он у тебя молодец. Не раскисал. Он сейчас подойдет. Я его отправила пообедать в наш кафетерий, — и она кивнула на куртку.

— Кто-то пострадал в аварии? — повторила я. — Я помню удар сзади и потом удар в бок.

— Ты больше всех. Сильно пострадавших нет. Двое водителей и один пассажир. Все живы-здоровы. Страховая уже занимается урегулированием всех вопросов. Тебе не о чем беспокоиться.

Я облегченно выдохнула и бросила взгляд на приборы.

— Что со мной? Только правду…

— Сотрясение, перелом руки и левых ребер, контузия легких, гемоторакс, лежала под аппаратом искусственного дыхания два дня. Но все образуется. Благодаря подушкам безопасности можно сказать, легко отделалась.