— А где этот Диснейленд находится? — спросила я, размещаясь в кресле напротив Ричарда.

— Так называют Сингапур.

— Лат просто сказал, что мы едем на яхтенную вечеринку… Планы поменялись? — предположила я.

— Яхта стоит там на якоре, — коротко пояснил он.

— Почему Сингапур называют Диснейлендом со смертной казнью? — не унималась я, успев завладеть вниманием Ричарда.

— Из-за авторитарной политики и жесткой стратегии премьера Ли Куан Ю, — пояснил Барретт.

Я хотела поподробнее расспросить, как именно велась эта политика, но Барретт остановил меня взглядом и я поняла, что моя аудиенция окончена.

Пока мы летели, Барретт не переставал говорил по телефону, иногда переключаясь на тайский, а у меня была возможность еще раз прокрутить в голове всю ту информацию, которую я получила от Алека.

Наконец самолет пошел на посадку, но, как оказалось, это был не последний сюрприз на сегодня — сойдя с трапа, я искала глазами джип, который нас доставит к причалу, но невдалеке вместо автомобиля нас ждал огромный черный вертолет обтекаемой формы, похожий на хищного кондора. Чувствуя тяжелую ладонь на своей пояснице, я быстро перебирала каблуками, стараясь не сбиваться с темпа Барретта, и хвала небесам, винт вертолета был неподвижен, иначе моей прическе, на которую Алек потратил больше часа, пришел бы конец.

Мы рассекали ночное пространство неба, которое сливалось на горизонте с темной водой и, если бы не шум двигателя, ощутимый даже через звукопоглощающие наушники, могло показаться, что мы дрейфуем в воздушной невесомости между небом и землей. Позади виднелся край неровного берега, усыпанный ночными огнями, отражавшимися на глянцевой поверхности моря, а впереди была неизвестность — пугающая и волнующая. От волнения мои ладони опять заледенели, а сердце забилось с такой силой, что, казалось, его можно было услышать даже в этом вертолетном рёве. Сделав глубокий вдох, я приказала себе успокоиться, и чтобы отвлечься, продолжила внимательно рассматривать синюю бесконечность через окно. Внезапно вдалеке я увидела яркие огни, похожие на космическое лазерное шоу, а уже через минуту я наблюдала, как мы подлетаем к шикарному черному лайнеру больше трехсот футов в длину. Судно было настолько огромное, что скорее напоминало косатку, которая решила немного отдохнуть на волнах, вынырнув из своих глубинных владений. От Косатки в разные стороны расходились яркие неоновые лучи такой мощности, что с неба можно было увидеть, как они пронзают толщу океана на многие километры, освещая тайны морские. Это было воистину фантастическое зрелище. Теперь я понимала, почему Алек усмехнулся, когда я заговорила о яхте на Пхукете. По сравнению с этим огромный лайнером та маленькая яхточка скорее напоминала катерок.

— Это не яхта, а произведение искусства! — обернувшись к Ричарду, выпалила я в микрофон наушников.

Барретт на это ничего не ответил, но я почувствовала как в его стальных глазах блеснула эмоция профессионала.

— У нее есть название? — склонив голову на бок, любовалась я Красавицей-Косаткой.

— "Violator", — коротко ответил Барретт, и я повернула голову в его сторону.

Название лайнера, его творения, в какой-то степени отображало суть моего мужчины. Барретт всегда был Нарушителем социальных норм, которые он ломал под себя, а также был моим личным Агрессором.

— Верное название, — кивнула я и вновь повернула голову к иллюминатору.

Посмотрев вниз, теперь я поняла, как мы приземлимся: на верхней палубе красовалось большое кольцо в подсветке с буквой Н, которое, определенно, было местом для вертолета.

Пока мы заходили на посадку и кружили над глянцевой спиной Красавицы-Косатки, у меня была возможность рассмотреть все вокруг. По обе стороны этого черного многопалубного гиганта вдалеке качались на волнах белые яхты поменьше — как я поняла, это был своеобразный паркинг гостей вечера. Сам же "Нарушитель" был похож в тот момент на эпицентр взрывающегося света: лазерное шоу освещало километры океана, погружаясь глубоко вниз, и выводило на ночном небе сложные футуристические узоры, взмывая высоко вверх.

Продолжая осмотр темных глянцевых боков Косатки, я наконец увидела светящиееся в подсветке имя яхты "Violator 2", а также встроенный спасательный катер, на котором также печатными буквами было выведено название.

— Куда делся первый "Нарушитель"? — усмехнулась я, пряча свое волнение за шуткой.

— В Штатах, — невозмутимо кивнул Барретт.

Я хотела спросить, зачем ему две гигантских яхты, но поняла, что это был глупый вопрос: Барретт занимался судостроением, и скорее всего, "Нарушители" были его визитной карточкой, как он сказал ранее — признаком, по которому оценивали его бизнес и принимали его всерьез.

Наконец, Хищница позволила нам опуститься на свою широкую спину, и салон погрузился в полную тишину. Пока останавливались лопасти вертолета, я ощущала, что меня накрывает новой волной тревоги перед неизвестностью, и как только мои ступни коснулись поблескивающей спины Косатки, сердце застучало о ребра.

Мы зашли в просторный, сверкающий роскошью лифт, ведущий в самое чрево Хищницы, и я, чувствуя тремор, инстинктивно прильнула к Ричарду, сжимая холодными пальцами его предплечье. Но как только я ощутила жесткое надежное плечо своего мужчины, мое сердце тут же начало замедлять свой лихорадочный темп, и меня постепенно начало отпускать. Это было странное чувство — словно Ричард накрыл меня энергетикой своей уверенности, и я попала в его личный защитный круг, который создавал некую иллюзию спокойствия. Глянцевый створки лифта медленно разъехались в стороны, и я вместе с Барреттом сделала уверенный шаг вперед, в самое сердце Хищницы-Косатки.

Глава 35

Выйдя в просторную гостиную, я осмотрелась по сторонам и от неожиданности слегка подалась назад, желая уйти. Перед глазами предстала толпа в черно-белом цвете, и лишь одна я была в насыщенно-красном платье, выделяясь в этом море шелка и муара ярким кровавым пятном, как вызов всем. Мужчины были одеты в смокинги или дорогие костюмы, сверкая белыми рубашками; женщины в нарядах тоже предпочитали черный, лишь иногда поблескивая светлыми накидками. Даже бокалы, разносимые прыткими официантами, скорее напоминали черно-белые тюльпаны строгой формы.

Барретт положил руку на мою поясницу и уверенно повел меня вперед, не давая шанса прийти в себя.

Направляясь из роскошной, заполненной людьми гостиной на палубу, я краем глаза замечала, как гости с черными фужерами в руках и ослепительными белыми улыбками на лицах, завидев ярко-красное пятно, разворачивались в нашу сторону и тут же стремились к нам, словно черные белозубые акулы, увидевшие свежую алую кровь.

От всеобщего пристального внимания, от непонятной тревоги, порожденной интуицией, мое сердце выбивало быстрый ритм, ладони холодели, но я понимала, что должна была вести себя естественно. Сделав глубокий вдох, я натянула на лицо самую приветливую улыбку и, приняв строгую осанку балерины, уверенно пошла рядом со своим мужчиной, не сбиваясь с быстрого темпа, который он задавал.

Выйдя на открытое пространство, я замерла от увиденного.

Палубу можно было назвать эпицентром взрыва неонового света, создававшего на всех поверхностях и в небе футуристические картины, отчего казалось, будто ты попал на борт космического корабля. На стеклянном покрытии, под которым плескалась вода огромного бассейна с подсветкой, стояли несколько музыкантов в окружении аппаратуры и дополняли эту невероятную атмосферу завораживающей космической музыкой.

Барретт иногда останавливался, здоровался с гостями, свободно переходил на тайский и арабский. Он был дружелюбен, выслушивал своих гостей, слегка поворачивая голову, чтобы было удобнее внимать с высоты своего исполинского роста, и едва растягивал рот в улыбке шуткам, которые ему рассказывали. Всматриваясь в его спокойное лицо, я чувствовала, что сейчас Барретт играл роль гостеприимного хозяина, который приветствовал на борту своего "Нарушителя" дорогих гостей. Правда иногда, буквально на мгновенье, его ладонь на моей пояснице становилась тяжелее обычного, и я, настроенная на него, как на камертон, чувствовала сосредоточенность в его жестах и взгляде, будто он на это мгновение переключался на другой режим восприятия мира. Наблюдая за этими метаморфозами, я отчетливо осознала, что для него этот раут был ничем иным, как работой, что сейчас он собирал информацию, нужную ему в бизнесе для принятия правильных решений, и за этой маской спокойствия и дружелюбия он был собран и внимателен, как никогда.

Знакомство и общение с гостями происходило в стремительном темпе, как и все, что делал Барретт. Помимо лиц, уже упомянутых Алеком, в числе приглашенных были гости не только из Бангкока, но и Сингапура, Малайзии и Китая. Я протягивала руку банкирам и адвокатам, финансистам и трейдерам, нефтяным и строительным магнатам.

Я попала в стремительный и живой мир Барретта, где крутились большие деньги частного бизнеса и транснациональных корпораций, где на ходу обменивались визитками и заключались негласные сделки, где давались советы, основанные на многолетнем опыте, и зарождались новые совместные проекты. Здесь велись разговоры обо всем: политике, бизнесе и экономике, динамике индекса Доу-Джонса и скачкАх на фондовом рынке, новых бизнес-проектах и удачных вложениях.

Публика, несмотря на формальный стиль, была самой что ни на есть разнородной: помимо азиатов, здесь были европейцы, американцы и русские, возраст гостей, как и национальность, был самым разнообразным и варьировался от тридцати до семидесяти. Воистину, "Violator" был нарушителем: он объединял в себе несоединимое — традиционный Восток и прогрессивный Запад, старшее умудренное сединами поколение, устоявшееся в своей бизнес-нише, и напористую молодежь, продвигающую новые технологии и открывающую перспективные направления. Я всматривалась в эту черно-белую толпу, вслушивалась в космический электронный ритм, больше похожий на музыку будущего, и на фоне лазерного футуристического шоу передо мной внезапно встала яркая картина, где "Violator" с его гостями вдруг превратился в живую бизнес-акулу, некоего гражданина мира, впитавшего в себе знания всех континентов. В этом Космополите мудрая опытность старшего поколения переплеталась с дерзкими инновациями молодого, и я внезапно ощутила себя неотъемлемой частью души этого кита бизнеса по имени "Violator", кроваво-красной каплей в его сердце.

Здесь и сейчас я осознала одну из причин, почему Барретт принял решение взять меня на яхту. Он показывал мне свой мир, но мне не стоило обольщаться, он так же легко мог меня из этого мира вывести: с его стороны это было не знаком доверия, а проверкой, его личным экзаменом — как я справлюсь, смогу ли я стать частью его мира, удержать эту ношу. Барретт был жестким учителем, его школу нельзя было назвать институтом благородных девиц, его обучение напоминало жестокую Спарту — живи или умри. Здесь и сейчас все зависело только от меня. Если я провалю это испытание, значит проиграю.

И я включилась, я хотела победить. Я чувствовала себя на сцене в главной роли, а весь партер с замиранием смотрел на меня, чтобы либо освистать, либо утопить в овациях мой дебют. Но я не боялась этой публики — для меня она была неважна. В этом воображаемом театре со мной на сцене я видела лишь одного человека, который восседал в центральной ложе и ждал моего выступления. Барретт с непроницаемым видом смотрел на сцену, освещенную софитами, и, казалось, был равнодушен ко всему происходящему. Но это была лишь маска — я знала, чувствовала, что Ричард внимательно следит за каждым моим словом, жестом, поступком, оценивая игру. И не было суда требовательней и придирчивей, чем его — как истинный Хищник фальшь он чувствовал нутром.

Немного сориентировавшись, я стала присматриваться к гостям. Толпой они смотрелись, как стая улыбающихся масок, но стоило немного их приблизить, взять отдельно кого-нибудь из массы, и становилось очевидным, что это обычные люди, каждый со своим характером, желаниями и пристрастиями. Я внимательно следила за их разговорами, шутками и даже жестами, искренне пытаясь понять, чем они живут, мысленно снимала с них маску и смотрела на них настоящих. И если мне удавалось увидеть суть человека, прикоснуться к его душе, я выходила на передний план.

Знакомясь с гостями, я с интересом ждала, кем меня представит Барретт, и слышала лишь свое полное имя. Сами гости называли меня обворожительной спутницей или Девушкой мистера Барретта, и он не возражал — вероятно, статус этого гала-вечера предполагал, что все приглашенные будут со своими "половинами". Барретт хоть и не подавал вида, но внимательно следил за мной, как я говорю, что я рассказываю и чем интересуюсь у гостей. Он не перебивал, но когда считал нужным, брал инициативу в свои руки, и в этот момент мне казалось, будто мы с ним составляли две половины одного целого — Разум и Душу, которые в совокупности давали некий безупречный механизм.