«Тянет ответить: «В книжке прочитала», – с тоской подумалось Машке.

– Это часть моей работы.

– Я же говорила тебе, Игореша, что она спецназовка какая-нибудь или эмчеэсовка, – зашептала девуля, но так, что услышали все рядом сидящие.

Игореша покрылся румянцем стеснения, видимо, произвел подстольный удар по сексапильным ногам подруги, отчего девица тихо ойкнула.

– Нет, я не спецназовка и не эмчеэсовка, – призналась Мария Владимировна, – я просто хорошо плаваю.

– Да-а… – подрастерялась барышня. – А кем вы работаете тогда?

«Тогда» прозвучало как недоумение: «А кем еще можно работать?» – что-то в этом духе.

«М-да! Клиника!» – уныло подумала Машка, привыкшая общаться с представителями молодого поколения все-таки умными, интересными, грамотными, балбесами, конечно, иногда, но по причине молодости и бесшабашности.

Но все же не смогла удержаться и процитировала по-французски:

Дитя, прелестное дитя!

Ты в двадцать лет играешь в куклы

Мужских желаний и страстей

И рокируешь кавалеров

По рангу значимых мастей…

Победный подхватил:

Ты все на свете знаешь точно:

Как пить чаи, что говорить,

Не позволяя многоточью

Призывно разум твой будить…

Машка всем корпусом развернулась к Победному, сияя от радости:

– Вы говорите по-французски!

Костер внутри мощно полыхнул, напоминая о себе, Дима улыбнулся ей навстречу – такая она была…


Эпоху назад, когда он гулял с шестнадцатилетней Машкой по городу и заговорил с ней на английском, она всплеснула руками от радости и, восторженно сияя глазами на всю улицу, восхитилась:

– Дима! Ты говоришь по-английски!!!

Он расхохотался:

– Машка, нельзя так радоваться чужим успехам, сожрут!

– Да я чужим и не радуюсь. Я твоим радуюсь!

Они бродили, разговаривали на английском, так что милиционер проводил их подозрительным, недоброжелательным взглядом. В закрытом военном городе Севастополе иностранцев не было, и люди, разговаривающие на другом языке, вызывали определенные вопросы, и они сбежали от милиционера, хохоча. А Машка крикнула на бегу блюстителю порядка:

– Мы тренируемся!

Это она его сподвигла на изучение языка, восемнадцатилетнего Диму заело, что двенадцатилетняя шпингалетка трещит по-английски, как на родном, а он…

От тоски безбрежной на службе он выучил немецкий, это было уже проще – изучая английский, он выработал систему для себя, применимую к изучению любых языков, ну а французский совсем легко пошел. Между делом.


– Говорю, – признался он с допустимой долей самодовольства.

Она сияла серебром восторженных, как у той, далекой Машки, глаз:

– Это же малоизвестный, забытый французский поэт девятнадцатого века, его еще обвинили в шпионаже за то, что он писал «пить чаи», когда Франция воевала с Англией. Я только поэтому запомнила это стихотворение! А вы?

– А я набрел как-то на букинистическую лавочку в Лионе, перелистывал книги и наткнулся на эти строки, подумал: времена меняются, нравы остаются – и почему-то запомнил.

– Ну, говорите по-русски! Нам же тоже интересно! – капризно призвала девуля напротив.

Маша с Димой дружно повернулись на голос. Осип, слышно только для Димы, вздохнул рядом тяжко.

Пятна конфуза на лице Игоря Алексеевича разгорелись особенно ярко, оттеняемые белой нашлепкой на лбу, гости, слышавшие требование барышеньки, более открыто, чем Осип, покашливали в кулачок и вздыхали.

Похоже, только девуля и сидящая рядом с ней подруга, вчерашнее «украшение» пляжного отдыха Игоря Алексеевича и его друга, чувствовали себя раскованно и в полной радости.

Машка развеселилась: действительно, им же тоже интересно, что это гости тут надумали балаболить по-французски!

– Простите, вы что-то спросили? – весело уточнила она.

Девуля переглянулась с подругой: «А че я спросила-то? Ах да!»

– Я спросила, кем вы работаете!

– Я историк.

– А-а-а… – разочарованно, потеряв всякий интерес к объекту, протянула девица.

Игорь Алексеевич опомнился и поспешил спасать ситуацию – подскочил, подхватил бокал.

– Господа! – потребовал он внимания. – Предлагаю тост за прекрасную женщину, которая, не имея специальной подготовки, будучи простым историком…

На этом месте Осип многозначительно хмыкнул, Дмитрий услышал и решил, что устал Осип Игнатьевич от витиеватости построения фраз хозяином застолья, до этого гости уже пережили четыре пышно расцвеченных словесами и оборотами тоста.

– …не задумываясь ни на минуту, кинулась спасать тонущего человека! За вас, Мария Владимировна!

– Благодарю вас! – ответила Мария Владимировна.

Подняла бокал, и наблюдавший за ее движением Победный увидел на первой фаланге безымянного пальчика родинку в виде подковки.

«Моя!!!» – яростно, неистово, как наваждение, полыхнул в нем, сметая все препоны и запреты удерживаемый, контролируемый до сих пор костер.

Зарычало зверем, утробно, каждой клеткой, обожгло мозг!

«Не отпущу!!! Будь ты хоть трижды мать, хоть трижды чья-то жена!!! Как ты могла меня не узнать, черт тебя побери!!!»

Он не тост поддерживал, выпив махом остатки вина в бокале!

Сидя. Встать, как все мужчины за столом, выражая уважение даме, Победный не мог!

Все! Надо заканчивать этот балаган!

Он отвернулся: смотреть на Машку не мог – рычавший в нем зверь метался, отказываясь слушать его приказы.

«Сидеть!!!» – проорал Дима зверю внутри себя и щелкнул кнутом. Зверь присмирел, замер и попятился в нору, уступая воле более сильного противника.

А вот теперь спокойно подумаем!

Он посмотрел на Машку. Она выглядела напуганной. Интересно – почему?

И устала – проступили морщинки, незаметные раньше.

Боится его или себя?

Что бы то ни было, сейчас ей надо дать передохнуть. Поверить, что он ей не опасен, расслабиться. Дима потом у нее спросит, почему она была так напряжена и чего так испугалась.

Если он выкажет свой интерес сейчас – она сбежит! Факт.

«Ладно, Машка, расслабься, ни о чем не думай, отдыхай! Парни за тобой присмотрят».

– К сожалению, мне пора, – поднялся со своего места Победный.

– Как же так, Дмитрий Федорович? – ощутимо расстроился Игорь Алексеевич, подскакивая вслед за гостем. – Впереди коктейль, танцы и фейерверк!

– Жаль, но мне надо ехать. Дела. В Москве.

Про «дела» и Москву он упомянул исключительно для Машки – объяснять свои поступки и решения было не в правилах господина Победного.

Машка расслабилась, почувствовав общее «уф!» организма и сознания, и тут же расстроилась ужасно.

Вроде бы туча миновала ее стороной – он уезжает! Но он уезжает, и они больше никогда не увидятся!

– До свидания, Мария Владимировна, – галантно, но без прикосновений, отстраненно попрощался Дмитрий Федорович. – Очень приятно было познакомиться.

– Мне тоже приятно, – ответила она по-французски. – Удачи вам. Прощайте.

Как навеки простилась. А она и навеки…

– Прощайте, Осип Игнатьевич.

Маша ушла минут через десять после отбытия господина Победного со товарищи, сославшись на головную боль, не придумав ничего более оригинального.

Игорь Алексеевич поуговаривал больше для приличия, но к Марии Владимировне, «простому историку», он потерял всякий интерес, она скорее сейчас мешала ему своей «простотой», а главный гость для более близкого знакомства, для которого все и затевалось на самом деле, уже отбыл.

Машка захлопнула дверь номера, привалилась к ней спиной, стянула босоножки, отбросила их куда-то и, съехав по двери спиной, уселась на пол, вытянув ноги.

Она справилась! Она молодец!

Да и ни с чем особым справляться-то и не пришлось – только с собой. Дмитрий Федорович не выказал никакого интереса к ее персоне: ни человеческого, ни мужского.

Поприсутствовал в рамках светскости мероприятия, поддержал непринужденную беседу ни о чем, порадовал французским и убыл. В Москву!

А перед уходом обжег Машку пламенем непонятным, испугавшим!

Она и так весь вечер чувствовала его рядом всем телом, каждой клеткой, и ее правый бок плавился от его близости.

Но тот напалм, пыхнувший в нем и опаливший Машу, был иной силы и мощности и непонятного происхождения и напугал ее не на шутку.

Что с ним случилось? Что вызвало такой огонь? Она не узнает теперь уже никогда!


Господи, зачем он только появился в ее жизни?! Перебаламутил все!

Чтобы Машка поняла наконец со всей безысходной отчетливостью, что никогда никого не любила в своей жизни, кроме него?

– Черт бы тебя побрал, Дима Победный! Черт бы тебя побрал!

И она заплакала, размазывая по щекам слезы вперемешку с текущей тушью.


На этот раз Осип сел на заднее сиденье в машине, рядом с Дмитрием, и ждал.

Победный молчал. Думал. Смотрел в окно.

Он даст Машке два-три дня. Она уверится, что он больше не вернется – кто-то да сообщит ей, что бизнесмен из соседней усадьбы приезжает редко и ненадолго. Кто-нибудь из той вездесущей публики, обожающей узнавать подробности чужих жизней и особенно детали жизни богатых и недоступных.

Машка расслабится, успокоится, отдохнет.

Кстати, а от чего и за чей счет отдыхает простой историк?

Он повернулся к Осипу.

Осип Игнатьевич открыл папочку, прихваченную с собой для пущей важности – подглядывать в шпаргалку ему без надобности, он запоминал информацию мгновенно и навсегда.

– Мария Владимировна Ковальская… – приступил к изложению начальник безопасности. «Фамилия девичья», – отметил Дима.

– …тридцать четыре года, коренная москвичка, проживает по адресу: улица Правды, дом пять. Состояла в браке неполных пять лет, детей нет, месяц назад развелась. Муж, Юрий Всеволодович Корж, москвич, тридцать девять лет, работает в Министерстве социального развития, чиновник выше среднего звена. Родители: Владимир Михайлович и Надежда Ивановна Ковальские, умерли…

Осип замолчал, ожидая чего-то.

«Бедная Машка», – искренне посочувствовал Дима ее утрате и удивился:

– Чего затормозил?

– Жду твоего особого внимания, – интригующе широко улыбнулся Осип.

– Ну?

– Доктор наук, профессор, занимается наукой в Академическом институте и преподает в университете историю древнейшей Руси, времен скифов и первых поселившихся племен на территории современной России. Признанный и известный авторитет в мировом научном сообществе, огромное количество статей, вышли две ее книги, принимает участие в составлении нового учебника истории для вузов, имеет приглашение прочитать курс лекций в университетах Англии, Японии, Китая и Америки. Ответ пока не дала. Год назад получила Государственную премию «За вклад в историю мировой культуры и просветительскую работу по изучению истории России». Премию вложила в финансирование археологической экспедиции на Каспий. Владеет английским, немецким, французским, всей группой славянских языков и древнеславянских.

Осип взял паузу, дабы насладиться произведенным эффектом.

Эффект имел место! Да еще какой!

Дмитрий Федорович потрясенно покрутил головой.

– Ни фига себе! – И, осмыслив услышанное в полной мере, уважительно добавил: – Впечатляет! – И улыбнулся саркастически: – «Простой историк», это ты поэтому там хмыкал многозначительно?

– А то! – рассмеялся Осип.

– Еще что-то? – не сомневался Дмитрий Федорович.

– Полгода преподавала в Калифорнийском университете, вернулась в первых числах июня и сразу подала на развод.

– Любовь в Америке? – предположил деловым тоном Дмитрий.

У Осипа, когда он изучал биографию Маши, этот же вопрос возник номером один, и он сразу распорядился выяснить подробности про американское времяпровождение Марии Владимировны.

– Нет. Ни любовей, ни друзей – работа, отдых, иногда пляж, магазины, поездки, слетала на каникулы в Нью-Йорк.

– Застукала по приезде? – выдвинул следующую версию Победный.

– Надо? Узнаем.

– Нет.

Ну, нет так нет, Осип продолжил:

– Первый раз за двенадцать лет поехала в отпуск. У них сейчас самая горячая пора – археологические раскопки, научные съезды, конференции, все этой научной направленности.

Осип чувствовал нутром, что-то еще есть во всей этой истории их встречи, не простой это интерес у Димы и не любовь с первого взгляда.

Горячее и более глубоко, с интригой, и, ой, чувствует он, есть у них что-то в прошлом! Ох, есть! Дима не говорит, а Осип не спрашивает. Он мог бы копнуть по полной, чтобы все для себя прояснить на всякий случай, но не станет этого делать, уважая Дмитрия.

Всему свое время.

Оставшуюся дорогу Дмитрий молчал, обдумывал полученную информацию.

«Это как надо вкалывать, чтобы в тридцать четыре года достичь таких результатов? И как надо жить, чтобы этого достичь? Ай да Машка! Ну, надо же! И что там за крендель, с которым ты жила? Вернее, корж!»