Мартин не двинулся с места.

– Парижские такси подобных услуг не оказывают, дорогая, я могу найти только такое, в котором вас куда-нибудь отвезут.

– Анжела, привет, – спокойно сказала Сандрина, не поднимаясь со своего места.

Анжела резко обернулась. Когда она узнала Сандрину, глаза ее расширились, как у лошади, увидевшей огонь в своем стойле.

– О Боже! Сандрина! – пронзительно вскрикнула она. – До чего же я рада тебя видеть!

Сандрина взглянула на дверь, из которой только что выскочила Анжела. Невидимая рука закрывала ее.

– Все в порядке? Я имею в виду... – Она кивнула в сторону комнаты.

– Нет, решительно все не в порядке. – Анжела бросила свирепый взгляд на Мартина. – Меня здесь капитально накалывают. – Она подошла ближе к столу и обращалась теперь к его макушке. – Что она черт побери, не знает, кто я такая? У меня в Нью-Йорке было дело не меньше, чем здесь у нее, а она думает, что со мной можно разговаривать, как с подзаборной шлюхой!

Мартин не успел ей ответить – раздался звонок переговорного устройства.

– Мартин, зайди, пожалуйста! – произнесла по-французски мадам загробным голосом.

– Что она сказала? – обратилась к Сандрине Анжела, сощурив глаза.

– Она попросила его зайти.

– Ах, вот как, – сказала Анжела с нарочитым лондонским акцентом.

Мартин поднялся, собрал свои бумаги в неровную стопку и повернулся к Сандрине:

– Дорогая, не будете ли вы так добры проводить вместо меня Анжелу и помочь ей поймать такси.

– Пойдем, – резко сказала Анжела, направляясь к лестнице. – Прогуляемся немного.

– Но ты хотела взять такси. – Сандрина последовала за ней.

– Я видела стоянку у моста по пути сюда, – отозвалась Анжела с середины лестницы. – Чтоб он сдох, этот придурок. Это он, скотина впутал меня в это дело.

Некоторое время обе женщины молча шли вдоль набережной. Слышен был лишь цокот каблуков Анжелы и крики случайной чайки, летящей над рекой. Засунув руки в карманы мехового жакета, Анжела смотрела в землю.

– Ну их всех на хрен! – наконец сказала она.

Но это звучало не как гневное проклятие, а скорее, как ропот побежденного.

– Что случилось, Анжела? – ласково спросила Сандрина.

– Ничего. Все полетело к чертям собачьим.

– Здесь? У мадам?

– Да нет, еще дома. Поэтому я сюда и прикатила. Санди, я боюсь.

– Это все из-за последнего ареста?

Анжела кивнула, глубоко вздохнула и начала рассказывать Сандрине, почему она приняла решение приехать в Париж и, переступив через себя, снова начать торговать собой.

Барри Риццо договорился с окружным прокурором, что тот снимет обвинения против Анжелы, если она даст обещание не заниматься своим бизнесом и заплатит все штрафы и просроченные налоги. Денежные проблемы совершенно выбили ее из колеи. Через неделю после ареста она получила сообщение из дома престарелых, что ее матери необходима операция, стоимость которой вынудила Анжелу обратиться к Барри с просьбой о займе – пережить еще одно унижение. Неделю она провела в мотеле в Нью-Джерси, чтобы быть около матери во время операции, но сердце больной не выдержало, и на следующий день после операции мать умерла. Когда Анжела вернулась в свою квартиру, то обнаружила, что все ее пожитки выброшены на улицу. Присматривающий за ними швейцар надменно сообщил ей, что домовладелец «не желает терпеть в своем доме особ, которые торгуют шлюхами», и вручил судебный ордер на выселение.

Они проходили мимо железной скамейки, стоявшей у реки. Выглянуло солнце, и холодный туман рассеялся.

– Посидим немного? – предложила Сандрина.

Они уселись, закинув ногу на ногу. Анжела распахнула свой меховой жакет. Под ним была золотистая блузка из ламэ.

– И что дальше? – спросила Сандрина.

– Дальше. Дальше у меня крыша поехала. Я начала визжать как резаная и колотить в грудь швейцара, поскольку он был единственным, кто попался мне под горячую руку. Потом побежала к телефону и позвонила Барри. Он приехал, успокоил меня и забрал к себе вместе с остатками моего барахла. Какое-то время я жила у него. И все это время он меня уговаривал работать на мадам Клео. Деньги, которые она заплатила за мою книгу, я уже потратила и сидела без гроша. В конце концов я сдалась. Кроме того, когда Барри мне сказал, что ты согласилась, я прикинула: что же здесь может быть плохого, если для такой классной артистки, как ты, это нормально? Может быть, удастся наладить полезные связи – и я смогу снова начать свое дело в действительно крупных масштабах. Я просто бледнею, когда думаю, что эта старая карга имеет все, что хотела бы иметь я.

– И поэтому ты была такая злая там, в доме?

– Злая я была потому, что эта сука заявила, что я смогу работать у нее, если пройду обучение в какой-то там школе. Ты только представь себе! Это же оскорбление! Ей, видите ли, не нравится, как я разговариваю. Ей не нравится, как я одеваюсь. Да что она из себя, черт побери, строит!

Сандрина старалась, чтобы ее голос не звучал поучительно:

– Да, твой наряд выглядит для нее, видимо... слишком... по-американски. Ты должна понять, как она требовательна к нашему внешнему виду, к нашему разговору.

– О чем ты говоришь, Санди? Я ведь почти никогда не употребляю грязных словечек.

Сандрина не хотела спорить.

– Мадам заставляла тебя снимать одежду? – спросила она улыбаясь.

– Да, да, да! – раздраженно ответила Анжела. – Я вот никогда не просила девушек раздеваться, никогда! Я думаю, она лесбиянка. Тебе не кажется?

– Нет, не думаю. Мне показалось, что это правильно. Ведь наши тела – это наш товар...

Анжела пожала плечами.

– Ну что ж, мой товар изменил ее мнение, – сказала она самодовольно. – Как только сиськи-то повываливались, тут она увяла. Смотрела так, будто на каждом соске нарисован доллар.

– Анжела, ты грубиянка. – Сандрина рассмеялась. – Ну так как, ты берешься за это?

– А ты?

– Я уже. Я уже работала вчера вечером.

– Нет, я имею в виду школу.

Сандрина на миг задумалась.

– Ну конечно. Почему бы и нет? – жизнерадостно сказала она.

– И сколько тебе заплатили вчера?

– Пять тысяч. – Сандрина отвела взгляд.

– Франков или долларов?

– Долларов. Три с половиной – мои. Анжела протяжно присвистнула и медленно покачала головой.

– Ни хрена себе... прости Господи! Я вас умоляю! Держите меня!

– Вот так-то лучше, – сказала Сандрина.

– А когда теперь?

– Утром я позвонила Мартину, он спросил, смогу ли я поехать сегодня вечером в Рим. Частный самолет, ужин по случаю награждения на каком-то кинофестивале, час или около того в «Рице», а потом обратно в Париж.

– А фраер кто?

– Клиент? Американский режиссер, который получает приз.

Анжела молча глядела на реку, уголки ее губ складывались в улыбку.

Наконец Сандрина поднялась и потянула Анжелу за руку.

– Пошли, солнышко. У меня в запасе не больше часа. Давай купим тебе что-нибудь из одежды. Я заплачу.

– Ох, Сандрина, я не могу.

– Сможешь. – Сандрина отошла от скамейки, увлекая за собой Анжелу. – И каждый раз, как ты выругаешься, я буду тебя больно щипать. Если через час ты вся не покроешься синяками, то я беру свои слова обратно.

11

Из дневника Питера – Париж, 6 июля 1990 года.

Целый день гулял и продумывал линию Анжелы. Похоже, сучка с амбициями. Ее адвокат связан с мафией (я понял, что такое Риццо, много лет назад, когда он защищал Винни Манкузо по прозвищу Большой Палец), и Бог знает, какие сложные отношения могли связывать его клиентов с мадам. Анжела и Риццо не выходили у меня из головы.

Днем зашел в кафе, где прежде никогда не бывал. Потом, будто турист, шатался вдоль Сены, заглядывал в зоомагазины, рылся в книгах у букинистов. Было такое чувство, словно никогда раньше не видел Парижа. Мне пришло на ум, что когда я работал здесь от ВСН, то видел город или из окна служебной машины, или через донышко стакана.

Купил факс в магазине электроники на бульваре Сен-Мишель, притащил домой, подключил – и сразу же передал свой номер Фидл и Венди. Потом пошел посмотреть новый фильм Луи Маля. Когда вернулся и открыл дверь, на полу гостиной (она же кабинет) лежало истошное послание от Фидл:

«Питер, дорогой, Венди сходит с ума. Она только что получила очередной пакет с твоими записями и впала в истерику от того, что мадам до сих пор не рассказывает о себе. Говорит, что все материалы о девушках, которые ты высылаешь, прекрасны, но зря ты так углубляешься в эпизод с покушением. Пора начинать отрабатывать те сумасшедшие бабки, которые она тебе подкинула, пристроив к истории мадам. Не теряй надежды. Фидл».

Меня зло разобрало. В факсе, посланном Венди, я объяснил, что мадам тянет резину, и предложил, чтобы она ее поторопила, поскольку мы с Клео оба ее клиенты. Это совершенно вывело ее из себя. Но по факсу ведь не поорешь, вот она и позвонила.

Если коротко сказать, она мне посоветовала не совать нос в чужие дела. Несколько минут мы шипели друг на друга и выгибали спины, а потом она бросила трубку. Прекрасно! Она злится на меня, я – на нее, а дело с места не движется.

Когда я сегодня прощался с мадам Клео, она сказала, что темой следующей беседы будет ее уникальная школа в Англии. Надеюсь, это означает начало разговора о ней самой.

Когда леди Джеллика Берк-Лайон составляла свое последнее завещание, не было сомнений, что ее старший сын, Мартин, не получит практически ничего. Его распутный образ жизни и увлечение наркотиками в конце шестидесятых годов, приверженность индийскому гуру и участие в захудалой рок-группе в семидесятые, загадочные взаимоотношения с известной бандершей в восьмидесятые убедили леди Джеллику незадолго до смерти в том, что он не заслуживает ни больших денег, ни имущества. Леди Берк-Лайон завещала свой денежный капитал Британскому обществу по спасению фиалок в Африке, а прекрасный загородный кирпичный дом XVII века в Веллингтон Клоузе, вместе с двадцатью шестью гектарами окружающего его парка, отошел Кириллу, младшему брату Мартина.

После года безуспешных попыток справиться с отоплением и стараний поддерживать в порядке территорию Кирилл обратился к брату с просьбой о финансовой помощи. Мартин предложил ему кое-что получше. Он предложил продать дом за наличные деньги. Деньги мадам Клео.

Мартину и Клео предстояло превратить поместье в уникальное учебное заведение.

Были наняты преподаватели по дисциплинам, определенным мадам Клео. Учащимися стали девушки, которые по своим физическим данным отвечали высоким стандартам, однако нуждались в некоторой «шлифовке», чтобы вращаться в обществе требовательных клиентов мадам Клео.

Конюшни были переоборудованы таким образом, что девушки не только получали уроки верховой езды, но и постигали тонкости продажи, покупки и разведения скаковых лошадей, обучались тому, как делать ставки на скачках. Бывшая оранжерея превратилась в казино. Многие знаменитые крупье и банкометы отдыхали в Веллингтон Клоузе и одновременно обучали девушек своему искусству. Небольшой лесок вблизи дома был вырублен, а на его месте построен автодром, где девушек учили водить дорогие спортивные автомобили и избегать опасностей, которые могут подстерегать их, если они окажутся в экстремальной ситуации в обществе политических деятелей.

Образ жизни был пронизан непоказной изысканностью. И ученицы, и учителя, и служащие должны были переодеваться к обеду, который подавался в огромном, обшитом деревянными панелями зале. После обеда девушки разделялись на группы. Они слушали лекции по живописи и музыке, балету и опере, учились распознавать прекрасные вина, сигары и мужскую одежду от Савиль Роу. Их знакомили с правилами самых популярных спортивных игр – таких, как футбол, бейсбол, американский футбол, – учили играть в бридж, нарды, крибиж, а также – по настоянию мадам Клео, – в шахматы.

Девушки учились обращаться с боевым и спортивным оружием. Само собой разумелось, что девушки, поступившие в Веллингтон Клоуз, достаточно хорошо разбирались в косметике и одежде, тем не менее они дожны были пройти обзорный курс о лучших домах моды Парижа.

По вечерам в субботу преподаватели-мужчины исполняли роль партнеров, девушек учили танцевать самбу, мамбо и вальс, – то есть те танцы, которые могли знать клиенты мадам Клео.

Западное крыло дома было поделено на небольшие классные комнаты, где в дневные часы проходили занятия. Здесь ученицы получали необходимые знания по искусству, истории, геополитике и мировой экономике.

Девушкам надлежало ознакомиться с основами правовых знаний, поскольку клиенты нередко чувствовали себя подавленными из-за необходимости вести несколько судебных дел сразу и порой нанимали девушку только ради того, чтобы она выслушивала их жалобы.

Что касается искусства, девушки должны были научиться узнавать Рубенса, Дега или другого знаменитого художника, если увидят картины их кисти в кабинете или в библиотеке клиента; настоящий золотой лист или нарисованный украшает потолок спальни. Им следовало уметь определять, где куплены простыни, на которых они спят, – в обычном универмаге или у Портхолта.