– До войны Дексия была известной актрисой, – пояснила Сандрина, стоявшая у двери. – Уверена, что она тебе об этом расскажет.

– Дексия? Ее так зовут? Мне тоже ее так называть? – спросил Питер.

– Лучше не надо, – понизив голос, ответила Сандрина. – Она вполне солидная дама. И жизнь у нее была очень тяжелая, так что будь с ней поласковей.

– Послушай, Сандрина, – возбужденный происходящим, Питер в первый раз назвал ее по имени. – Успокойся, я не ем детей на завтрак. На самом деле я вполне приличный человек.

– Я знаю.

Питер опять почувствовал, как кровь приливает к лицу, но не успел ответить. Вернулась мадам Соланж. Она поставила на столик у кушетки два бокала и фарфоровую вазочку с орешками. Питер взглянул на бокалы, затем на Сандрину.

– А ты не выпьешь?

– Я ухожу, Питер. У вас с мадам Соланж много работы.

– Но... – попытался возразить Питер.

– Не волнуйся, – успокоила его Сандрина, – мадам прекрасно знает, что тебе нужно. Все будет нормально.

Она быстро пересекла комнату, подошла к старушке, расположившейся в углу кушетки, наклонилась и нежно поцеловала ее в щеку, что-то шепнув по-французски. Затем повернулась и по пути к двери задержалась около Питера.

– Мы еще увидимся? – спросил Питер, вновь почувствовав запах ее духов.

– Возможно. – Сандрина взглянула на него через плечо и слегка улыбнулась. – Все бывает...

Он не успел ничего сказать в ответ. Подняв ладонь, она пошевелила пальцами на прощание и скрылась за дверью.

– Какая милая девочка, – заговорила наконец старушка. – Она ведь жила в этом доме. Вы знаете. Когда она работала на мою подругу.

Не дожидаясь приглашения, Питер сел в кресло напротив кушетки.

– Вы имеете в виду мадам Клео? Она была вашей близкой подругой?

– Да, – ответила она, наклонилась вперед и налила коньяку в оба бокала. – Долгие-долгие годы. Она была очень добра ко мне. И ее девушки тоже. Мне нравятся девушки-американки. Конечно, некоторые из них живут сейчас другой жизнью и обо мне забыли. Но только не мадемуазель Сандрина. Она всегда вспоминает меня – на Рождество, в день рождения... – Старушка глубоко вздохнула и сделала большой глоток из своего бокала.

После этого голос ее зазвучал более энергично.

– Но вы ведь пришли сюда слушать не о Сандрине. Вы хотите что-то узнать о мадам Клео, не так ли?

– Да! – подтвердил Питер с возрастающим волнением.

Он достал кассетник из кармана куртки и поставил на журнальный столик.

– Не возражаете?

– Конечно нет. Пожалуйста.

– А она знает, что вы беседуете со мной?

Мадам Соланж фыркнула, так же делала и мадам Клео, когда хотела уйти от ответа.

– Это не имеет значения. Меня просила об этом мадемуазель Сандрина. Я уже стара – и мало, что могу для кого-нибудь сделать. Если моя любимица-американка хочет, чтобы я побеседовала с вами, включайте свой аппаратик и приступим к делу.

Питер проверил, есть ли у него запас кассет. И установил магнитофон перед мадам Соланж. К рассвету он записал шесть часовых кассет.

Холодным июньским утром 1940 года, когда Бронна Чарных спешила на занятия в лицей, она почувствовала запах дыма. От холодного утреннего воздуха, который приобрел свинцовый оттенок, у нее защипало глаза.

Всю ночь французские войска уничтожали склады горючего, расположенные в пригородах осажденного Парижа, чтобы они не достались немцам. Всю эту ночь ее родители провели у радиоприемника в задней комнатке принадлежащего им маленького отеля на улице Сен-Дени. Наверху Бронна и ее сестра лежали рядом и не могли уснуть. Они думали о том, что их всех ожидает. К утру не осталось сомнений, что не пройдет и нескольких часов, как ненавистная вражеская армия войдет в город.

Двигаясь по забитым улицам, она украдкой разглядывала лица, пытаясь узнать знакомых среди отъезжающих. Уже несколько дней все улицы и дороги, ведущие из города, были забиты легковыми и грузовыми автомобилями, фургонами, повозками...

Повсюду царили страх и паника. За последние двадцать восемь часов Город Света покинули более двух миллионов человек.

Но уехали не все. Остались те, кто поддерживал жизнь города, – полицейские, электрики и телефонисты, некоторые врачи и медсестры в больницах. И множество студентов. Они остались лицом к лицу с пугающим и неопределенным будущим.

Отец Бронны, Яша, любил этот приютивший его некогда город и решительно отказался предать его в час опасности. В молодости он бежал с Украины, спасаясь от погромов и преследований большевистской власти. Как и многие другие, в поисках новой жизни он направился в Париж. Здесь он работал таксистом, официантом, грузчиком – словом, брался за любую работу, чтобы содержать свою молодую семью. Наконец скопил достаточную сумму и приобрел маленький отель на улице Сен-Дени.

Отель был его мечтой и всем, что он имел. Отель и его семья. Он поклялся остаться, никому не причинять зла и ждать, пока немцы уйдут. Безусловно, мир не бросит Францию на произвол судьбы. Он был далек от политики, не лез в чужие дела. Поэтому думал, что и его оставят в покое, независимо от того, кто окажется у власти в городе или стране. Девочки будут ходить, как всегда, в школу, а они с женой продолжать заниматься отелем. Если придется сдавать номера немцам, пусть так. Лишь бы они пристойно вели себя и аккуратно платили по счетам – он уживется и с ними. Итак, Яша Чарных, несмотря на предостережения менее доверчивых друзей и мольбы жены, решил остаться.

Утром четырнадцатого июня 1940 года немцы вошли в Париж.

Хрупкая светлоглазая Бронна с длинными каштановыми косами выглядела моложе своих семнадцати лет. В это утро она стояла, прижавшись к отцу, в молчаливой толпе, растянувшейся вдоль Трокадеро, и наблюдала. Лица некоторых людей были залиты слезами, они, не скрывая своих чувств, рыдали от стыда и бессильной злости. Другие стояли безмолвно и неподвижно, с гневом думая о своих нерешительных правителях, капитулировавших перед врагом. Париж был занят оккупационными войсками без единого выстрела.

Летом Париж был провозглашен Открытым Городом. Некоторое время оккупанты держались пристойно. Не было грабежей, арестов, конфискации имущества. Солдаты уступали пожилым места в метро и автобусах, улыбались молодым девушкам, не заигрывая с ними. Они напоминали туристов – фотографировали друг друга на фоне достопримечательностей, прилично вели себя в барах и кафе.

Жизнь Бронны не очень изменилась. Она, конечно, слышала об ужасных вещах, происходивших где-то в городе с людьми, которых она не знала. Людей избивали и арестовывали за различные нарушения; об этом говорили взрослые. Бронна и Алисия, ее сестра, снова начали учиться. Бронна волновалась перед предстоящими экзаменами на степень бакалавра.

Ранним июльским вечером у конторки появился рослый немец в офицерской форме. У него был высокий лоб и пронизывающий взгляд. Он вошел так бесшумно, что Бронна, сидевшая в этот момент за конторкой, подскочила при звуке его голоса. Офицер говорил с сильным акцентом. Он хотел видеть хозяина отеля и представился как майор Йозеф фон Кессель из немецкого Генерального штаба.

Гестапо.

Для Бронны это слово прозвучало, как свист кнута. Напуганная девушка выскочила из-за конторки и поспешила на поиски отца.

Услышав, что его хочет видеть немецкий офицер, Яша Чарных начал дрожать.

– А что ему надо? – спросил он.

– Не знаю, папа.

Когда Яша вошел в вестибюль, офицер лениво просматривал старые брошюры у конторки.

– Чем могу быть полезен? – любезно спросил Яша.

Майор вздрогнул и обернулся:

– О, месье, я хочу спросить, найдется ли в вашем отеле приличный номер? Что-нибудь побольше, чем обычная комната?

– Да, у нас есть такой номер. Прекрасные комнаты, и, по счастью, сейчас они свободны. Там две хорошо обставленные спальни, гостиная и небольшая кухня.

Майор просиял.

– Великолепно! – Он достал из кармана пачку банкнот. – Я хочу заплатить вам за первый месяц.

Яша уставился на него. Немец? Платит за что-то? Он не мог поверить своим ушам и глазам. Ведь тот мог просто «реквизировать» весь отель целиком, если бы захотел.

Бронна ждала у двери, напряженно вслушиваясь. Она чуть в обморок не упала от облегчения, когда отец вернулся в кабинет и плюхнулся на стул.

– Все в порядке, папа? – Она почти не дышала. – Он ушел?

– Да, да... – Отец вздохнул, вытирая лоб тыльной стороной руки. – Он ушел.

– А что ему было нужно?

– В номер на верхнем этаже прибывает новый постоялец. Пойди скажи маме, быстренько. И позови сестру. Вы обе поможете матери.

– Этот номер? Кто-то собирается его снять?

– Да, и это дама. Мадам Соланж, подруга майора. Иди-иди, еще очень много надо успеть сделать.

Позднее, когда женщины почти завершили свои неистовые усилия по наведению порядка в комнатах с помощью жалких средств, которыми они располагали, прибыл огромный сундук, окантованный медью. В приложенной записке было указано, что сундук следует распаковать, а вещи отнести в номер.

Однажды, когда Бронна после занятий направлялась домой, ее нагнал Максим Буазолет, парень, которого она знала еще по средней школе.

– Бронна, постой, – остановил он ее. – Ты идешь на демонстрацию в День Примирения? Все идут...

– Кто это – все? – Она недоверчиво взглянула на него.

– Весь наш лицей... Мы пойдем к могиле Неизвестного солдата. Там соберутся студенты со всего Парижа...

– Но я не могу, – поколебавшись, ответила она.

Отец будет в бешенстве, если она впутается в такое опасное дело. Демонстрации были строго запрещены режимом, неподчинившихся ждал расстрел.

Максим побагровел.

– Да ты что? – Голос его звучал сердито. – Ты же еврейка, как и я. Ты что, не знаешь, что они увозят евреев по ночам?

– Да, мой отец еврей. Но мама – нет... – Она сама чувствовала, как неубедительна и даже постыдна эта ее попытка защититься.

Весь день она чувствовала себя виноватой. Гробовое молчание отца было ответом на ее попытку рассказать за обедом о предстоящей демонстрации, а мать больно толкнула ее под столом ногой.

Ночью Бронна лежала без сна рядом со спящей сестрой. Ее переполняло возмущение. Возмущение тем, как приходится жить ей самой и ее семье, тем, что в окружающем мире на нее смотрят, как на недочеловека, а в семье считают ребенком. Да, один ее голос ничего не значит, но много, сотни и сотни голосов, звучащих справедливым гневом, могут кое-чего стоить. И если Максим и другие не боятся, то чем она хуже?

Заранее было решено, что студенты собираются у станции метро «Триумфальная арка», а затем все вместе направятся к могиле Неизвестного солдата.

На следующее утро, увидев, как ее друзья потихоньку удирают с занятий, Бронна собрала свои вещи и выскользнула за остальными. По дороге к площади Этуаль к ним присоединялись все новые и новые парни и девушки. Когда студенты приблизились к могиле Неизвестного солдата, их было уже гораздо больше тысячи. Они двигались в образцовом порядке. Ни выкриков, ни флагов или транспарантов. Их протест должен быть выражен без слов, пусть количество собравшихся говорит само за себя. По десять человек в ряд они пройдут по улице к могиле и постоят несколько мгновений, склонив головы, – неусыпная совесть молодежи Франции, оплакивающей своих погибших.

Когда они спускались по улице, Бронна находилась в середине колонны. Она держала за руки Максима и Жана Копо. Когда до площади оставалось не больше квартала, послышались крики. Впереди они увидели несколько немецких солдат, стоявших, видимо, на страже у памятника. Со своего места в шеренге Бронна не могла определить, кто первым начал перебранку – солдаты или студенты, шедшие в первых рядах.

Когда стало ясно, что впереди завязалась драка, цепочка ослабела, нарушилась.

Внезапно Бронну охватила паника. Она ухватилась сзади за кожаную куртку Максима, стараясь вытащить его из цепочки демонстрантов.

– Пойдем отсюда! – закричала она.

Она толкала и тащила его в направлении к тротуару. Низко склонив голову, девушка продиралась сквозь толпу. А когда подняла глаза, то оказалась лицом к лицу с немецким солдатом.

– Назад! – раздался окрик. – Назад!

Она обернулась. Идти было некуда. У тротуаров солдаты занимали позиции, перекрывающие все выходы с площади.

– На, положи в свой портфель. – Максим протянул ей свои учебники, перевязанные кожаным ремешком. – Держись за мою куртку, да покрепче. А я постараюсь пробиться.

Она сунула книги в свой портфель, набросила на плечо ремешок и изо всей силы ухватилась за его куртку. И вдруг со всех сторон раздались выстрелы. Солдаты стреляли! Вдруг что-то ударило ее в грудь из ниоткуда, и голова откинулась, как будто она падала на спину. И снова толчок... Солдат с винтовкой еще раз ударил ее прикладом в грудь. Она сжалась в клубок от боли – и рухнула на землю, потеряв сознание...

Открыв глаза, Бронна обнаружила, что сидит в чем-то движущемся. Она попыталась распрямиться и поняла, что ее руки вывернуты за спину и привязаны к чему-то. Оглядевшись, девушка увидела сидящих по обеим сторонам от себя Максима и Жана. Все они были связаны одной веревкой. Напротив, на деревянной скамейке, сидели в ряд немецкие солдаты со зловещими лицами. Они были ненамного старше ее.