Гардения почувствовала, что у него были какие-то причины так говорить, к тому же он говорил очень тихо, чтобы тетушка, уже вышедшая на улицу, не услышала.

— Я запомню, — ответила Гардения, — и еще раз спасибо вам.

— Да поможет вам Бог, — тихо проговорил он, когда Гардения уже догоняла тетушку.

По какой-то причине последние слова мосье Ворта в некоторой степени испортили приподнятое настроение, в котором пребывала Гардения с того момента, когда надела новое платье. Она не могла объяснить, почему. Теперь будущее пугало ее. Возможно, приемы не будут такими уж веселыми. Возможно, не так уж легко, как кажется, будет угодить тете Лили, делать то, что от нее требовалось. Она не понимала, что угнетало ее. Вместо возбуждения, она ощущала только грусть.

В машине тетя Лили откинулась на подушки и прикрыла глаза.

— На самом деле мы никуда не собираемся, — сказала она, — просто я знала, что он никогда не отстанет, и мы не сможем отвязаться, если я не сошлюсь на встречу. Жан Ворт полагает, что весь мир вращается вокруг его салона. Он не очень ошибается, но покупка одежды такая утомительная штука.

— Какой же он молодец, что так быстро сделал мне платье, — заметила Гардения.

— Он никогда не может устоять против чего-то нового: нового лица, нового приема, нового состязания — вот образ его мышления, — объяснила герцогиня. — А теперь сядь прямо, Гардения, и оглядись. Ты должна запоминать всех, кто в это время дня прогуливается по Елисейским полям. Мы поедем медленно, и я хочу, чтобы они увидели тебя.

Герцогиня взяла приделанную сбоку к сиденью переговорную трубку и по-французски приказала шоферу ехать медленнее. По всей видимости, он давно привык к подобным приказам. Они так медленно продвигались вдоль тротуара, что могли неторопливо разговаривать с прохожими. Герцогиня опустила стекло, и теперь Гардении казалось, что она знает всех.

На улице можно было увидеть дам в летних платьях и с кружевными зонтиками. Дамы сидели под деревьями и разговаривали с мужчинами, одетыми в брюки с боковыми складками, которые ввел в моду король Эдуард. Мужчин украшали широкие атласные галстуки, заколотые сверкающими булавками с драгоценными камнями.

Гардения заметила, что все обращали внимание на ее тетушку, а несколько человек кивнули в знак приветствия, явно приглашая ее присоединиться к ним.

— Им интересно знать, кто ты, — сказала герцогиня Гардении. — Новое лицо в Париже — всегда событие, но я не намерена удовлетворять их любопытство сейчас. Они наперегонки бросятся ко мне в гости завтра вечером.

— У вас каждый вечер приемы? — спросила Гардения, вспоминая, что ей рассказала экономка.

— Не каждый вечер, — ответила герцогиня. — В начале недели большинство уезжает, поэтому по понедельникам и вторникам я не принимаю, а в среду, пятницу и субботу я всегда рада видеть своих друзей.

— А как сегодня? — спросила Гардения.

— Сегодня я устраиваю ужин для узкого круга, — ответила герцогиня, — а потом мы отправимся к «Максиму». Но только не ты, моя дорогая девочка. Ты должна будешь лечь спать. Это неподобающее место для юной девушки.

— Как жаль! — воскликнула Гардения. — Я много слышала о «Максиме». Там весело, да и в «Веселой Вдове» поют песню об этом ресторане.

— Полагаю, даже в «Веселой Вдове» они ясно дали понять, что это не место для девушки.

— Естественно, я не видела оперетту, — сказала Гардения. — Но в газетах печатали ноты, и мама наигрывала музыку оттуда на пианино. Вы помните, как замечательно она играла?

— А ты играешь? — поинтересовалась герцогиня.

— Немного, — ответила Гардения, — но не так хорошо, как мама. Хотите, я поиграю вам?

— Как-нибудь, когда мы будем одни, — поспешно проговорила герцогиня. — В Париже, в противоположность Англии, не интересуются любительскими концертами после ужина.

— Я не настолько самонадеянна, чтобы считать себя способной играть для ваших друзей, — сказала Гардения. — Просто мама говорила, что, когда ее мучила головная боль, моя игра очень успокаивала ее, да и папе нравилось.

— Я когда-нибудь обязательно разрешу тебе поиграть для меня, — заверила ее герцогиня тоном, который ясно дал понять Гардении, что тетушку это совершенно не интересует.

— А кто придет на ужин? — поинтересовалась Гардения.

— Увидишь, — несколько уклончиво проговорила герцогиня, — а сейчас я собираюсь прилечь. Я почти всегда стараюсь отдыхать после чая. Ах, да, ты же не обедала. Какая же я невнимательная! Я сама всегда обхожусь без обеда — я берегу фигуру. Боюсь, я полнею. Да, мосье Ворт очень сурово разговаривал со мной об этом. Но ты, детка моя, должно быть, голодна, и у тебя нет причин пытаться становиться еще тоньше. Прости меня! Я должна сказать слугам, чтобы в другой раз, когда я сижу на диете, они не забывали бы приносить тебе что-нибудь поесть.

— Все в порядке, — успокоила ее Гардения. — Я не привыкла много есть, но мне бы хотелось выпить чаю, если можно.

— Конечно, — ответила герцогиня.

Она степенно вошла в дом и величественно приказала дворецкому принести ей в будуар чай.

— А в будущем, — добавила она, — мадемуазель Уидон будет обедать. Вы поняли? Полный обед. Не могу понять, почему никто не позаботился об этом до нашего отъезда.

Она не стала дожидаться извинений слуг и прошествовала наверх в комнату, находившуюся за ее спальней.

Гардения слышала разговоры о дамских будуарах, но никогда их не видела. Весь будуар ее тетушки, казалось, был украшен купидонами. Портьеры были расшиты летящими купидонами с направленными стрелами, лепнина деревянных карнизов имела тот же мотив, картины, все кисти великих мастеров, изображали купидонов с Венерой в разной степени обнаженности.

— Как красиво! — воскликнула Гардения, чувствуя, что она слишком часто употребляет это слово, но она не могла найти более подходящего выражения, чтобы описать комнату.

Тетушка не ответила, и Гардения увидела, что она уже сидит за изумительным, инкрустированным золотом и атласным деревом секретером и пишет письмо. Стараясь не беспокоить ее, Гардения присела на один из обитых атласной парчой диванов, и тут в комнату вошел лакей с подносом и поставил его на столик рядом с креслом, что доставило ей огромное удовольствие. На массивном серебряном подносе стоял серебряный заварной чайничек, большой чайник с кипятком, чайница, кувшинчики со сливками и с молоком, но самое большое впечатление на Гардению произвели тарелки, на которых лежали крохотные треугольные бутерброды с огурцами, медом, джемом. Все это было приправлено соусом и зеленью. Здесь были и намазанные маслом ломтики хлеба с печеночным паштетом и спаржей. Еще ее ожидали всевозможные пирожные, вишни, мадера и сочные фрукты, а также сладкие французские пирожки с кофейным кремом и орехами.

Она не хотела начинать есть без разрешения тетушки, и к тому времени, когда герцогиня промазала письмо клеем с помощью специальной губки, хранившейся в золотой, украшенной драгоценными камнями коробочке, запечатала его и повернулась, Гардения с трудом сдерживала нетерпение.

Герцогиня протянула письмо лакею.

— Немедленно отправьте его в посольство Великобритании, — сказала она.

Лакей взял письмо рукой, обтянутой перчаткой, и склонил голову, покрытую напудренным париком.

— Хорошо, ваша светлость.

— И немедленно, — повторила герцогиня. — Оно не должно задерживаться.

— Хорошо, ваша светлость.

Гардения догадалась, кому писала герцогиня.

— Это господину Каннингэму? — несколько озабоченно спросила она.

Герцогиня кивнула.

— Я же сказала тебе, девочка моя, что сама отвечу на приглашение, — напомнила герцогиня, — и запомни — в будущем ты не должна принимать никаких приглашений, не посоветовавшись со мной. Это очень важно, ты понимаешь?

— Да, тетя Лили, — ответила Гардения. — Но мне кажется, что он не имел в виду ничего плохого, когда приглашал меня.

— Разве? — поинтересовалась герцогиня. — Ладно, выпей-ка чаю. Ты пьешь чай с молоком и сахаром? Бери, ешь, что хочешь, ты, наверное, изголодалась. Я всегда пью настоящий английский чай, и мне постоянно приходится учить этих французских поваров заваривать чай так, как я хочу! Ну, а сейчас я не позволю себе ни до чего дотронуться. Я знаю, что сразу же прибавлю в весе.

Как только Гардения поела, герцогиня отправила ее наверх отдохнуть. Уже не чувствуя себя уставшей, она встала посреди спальни и долгое время любовалась своим отражением в зеркале. И опять она вспоминала слова мосье Ворта. Что он имел в виду? Неужели Париж такой безнравственный город, что, по его словам, может испортить ее? Маловероятно, если за ней будет следить тетушка!

Гардения была разочарована, что ей не разрешили поехать с господином Каннингэмом на прогулку в Булонский лес. Как было бы приятно сидеть на высоком сиденье желтой двуколки и чувствовать, как стремительно бегут сильные лошади. Но он же предупредил, что увидится с ней завтра, а это значит, что в субботу вечером он придет в гости к тетушке.

Сегодня вечером, подумала Гардения, он и, возможно, лорд Харткорт, и другие красивые молодые люди поедут к «Максиму». Как-то несправедливо, что ей нельзя ехать. Она стала напевать мелодию из «Веселой Вдовы». Она стала вспоминать, успела ли она упаковать с собой ноты, но даже если она и забыла их, то все равно помнит мелодию наизусть. В большой гостиной стоит пианино. Она может спуститься вниз и попробовать подобрать мелодию. Здесь, в Париже, эта песенка была так к месту.

Ее тетушка спала, но окна спальни герцогини выходили на другую сторону, поэтому музыка не будет ей слышна, да и играть Гардения станет очень тихо.

Она приоткрыла дверь своей спальни. Все было спокойно. Она сбежала по лестнице и вошла в гостиную. Теперь там все было прибрано, и комната выглядела совершенно по-другому. Зеленые столы убрали, на пол постелили ковры, изящные диваны и стулья расставили так, как было принято расставлять мебель в обычных гостиных. В огромных вазах стояли цветы, а лучи заходящего солнца, проникающие через окно, делали комнату уютной и теплой.

«Мне все это привиделось», — сказала себе Гардения, вспоминая свои первые впечатления.

Она подошла к небольшой нише, в которой стояло огромное пианино. Крышка была открыта, Гардения села на обитый гобеленом стул и пробежала пальцами по костяным клавишам.

Пианино было прекрасным, и Гардения, страстно любившая музыку, начала очень-очень тихо наигрывать один из вальсов Шопена. Ее родителям нравилось, когда она играла. Возможно, в один прекрасный день и тетушка сочтет ее музыку успокаивающей. Так Гардения смогла бы хоть в малой степени отплатить тетушке за всю ее доброту — красивые платья, уютный дом, радость встреч с новыми людьми.

— Я благодарна, я безмерно благодарна, — вслух проговорила Гардения, — и я в Париже, самом веселом городе в мире.

Музыка из «Веселой Вдовы» заполнила все ее существо, и она поняла, что не забыла ни одной ноты. «Иду к „Максиму“ я», — еле слышно пела она. Внезапно сзади раздался голос:

— Надеюсь, мне будет дозволено сопровождать вас туда — кем бы вы ни были.

Гардения резко развернулась на стуле и увидела мужчину, разглядывающего ее. Он был высок, широкоплеч, и она с легкостью догадалась бы, откуда он родом, даже не слыша его акцента. Невозможно было ошибиться, увидев это лицо с резкими чертами, эти волосы цвета спелых колосьев и эти выступающие скулы, столь характерные для людей его нации. Что-то в его взгляде через очки и в растянутых в слабой улыбке тонких губах заставило Гардению сразу же невзлюбить его.

— Кто вы? — спросил он по-французски с гортанным акцентом.

— Я Гардения Уидон, — вставая, ответила она. — Я племянница герцогини де Мабийон.

— Не может быть! Племянница Лили! — уже по-английски воскликнул мужчина.

— Именно так и есть, — сказала Гардения. — Позвольте узнать ваше имя?

— Я барон фон Кнезбех, — ответил он, щелкнув каблуками, потом внезапно схватил ее руку и поднес к губам. — Счастлив познакомиться с вами. Ваша тетушка никогда не говорила мне, что у нее такая красивая племянница, наделенная такой массой достоинств.

— Я приехала неожиданно, — объяснила Гардения.

— Вы будете жить здесь?

— Да, в этом доме.

— Это будет так приятно, — проговорил барон, — для вашей тетушки, естественно.

Гардения спохватилась, что он все еще держит ее за руку. Как только она попыталась выдернуть ее, он опять поднес ее к губам и поцеловал.

— Мы должны стать друзьями, вы и я, — сказал он. — Я очень давний друг вашей тетушки — очень близкий друг, если можно так выразиться. Мы часто будем видеться, и тогда, моя маленькая Гардения, мы оба узнаем друг друга поближе.