Морин Мартелла - Девушка хочет повеселиться

— Как во время войны кого-то убили невскрытым письмом?

— Ну, это глупости. Невскрытым письмом убить нельзя.

Ничуть не смутившись, Рози принялась рассказывать мне мучительно длинную историю о трагедии времен войны, которая не имела никакого отношения к невскрытым письмам. А тем более к ней или ко мне. Но Рози отчаянно хотелось ее поведать.

Мне нравилась Рози. А ее стряпня нравилась еще больше. Но в то утро у меня не было настроения выслушивать очередной жалостный рассказ.

— Что-то горит, Рози. — Я воспользовалась тем, что над плитой поднималась струйка сизого дыма. — Увидимся позже.

Но потом я почувствовала угрызения совести. Разве можно так обращаться с человеком, который делает самый вкусный сливочный крем во всей Ирландии?

— Я отдам вам марки. Кажется, они в отличном состоянии, — обернувшись, сказала я. А потом дала стрекача, боясь, что меня окликнут.

Письмо Фионы было скорее запиской. Всего несколько лестных строк, написанных ее обычным торопливым почерком.

«Дорогая Энни! А ты, оказывается, хитрюга. Надо же, умудрилась поселиться на Хейни-роуд!

Если ты съехалась с каким-то богатым ублюдком и не сказала мне, то по возвращении я задам тебе хорошую трепку. Чертова эгоистка, зачем тебе понадобилось ждать моего отъезда из страны, чтобы пуститься во все тяжкие? Я здесь смертельно скучаю. Можешь радоваться: мне даже валяться на солнце надоело. Кроме того, вчера меня прохватил жуткий понос.

Ответь немедленно и подними мне настроение. И не жалей подробностей, иначе можешь считать себя трупом. Твоя любящая, но обиженная подруга Фиона.

P.S. Зато Сэм меня не обижает. Знает свое дело. Одновременно работает над важным проектом для детей младше двенадцати лет. Вместе с какой-то здоровенной бабой, наполовину русской. И ты еще считаешь себя толстой! Я спросила Сэма, мог бы он переспать с такой горой жира. Он даже не засмеялся.

P.P.S. Ну ничего, я тебе отомщу. Когда увидишь мой загар, позеленеешь от зависти».

Я тут же села за письмо и описала случившееся. Объяснила, что миссис Бичем моя родная мать и что я переехала к ней, чтобы выяснить свои корни.

«Фиона, я действительно скучаю по тебе. Когда все полетело кувырком, мне мог помочь только очень сильный и решительный человек. Джерри оказался молодцом.

Правда, мы с ним часто ссоримся. Он чертовски прагматичен. Но это неважно. Возможно, когда ты получишь это письмо, я уже покину Хейни-роуд, потому что, честно говоря, переезжать туда мне не следовало. Все семейство — люди избалованные и эгоистичные. А миссис Бичем ведет себя так, словно меня не существует. Слабо верится, что мое признание может как-то изменить положение. Она холодная, бесчувственная женщина. Но Джерри думает, что для меня это только предлог, чтобы не сообщать ей правду. Теперь ты видишь, что я не изменилась. Я по-прежнему готова сделать крюк в милю, лишь бы избежать ссоры.

Извини за то, что письмо вышло такое мрачное. И короткое. Напишу снова, когда у меня немного исправится настроение. Надеюсь, что это случится скоро. Передавай привет Сэму. Любящая тебя Энни».

Перед тем как отнести письмо на почту, я постучала в дверь миссис Бичем, желая спросить, не нужно ли ей что-нибудь. Я ожидала обычного высокомерного отказа, но, к моему удивлению, она попросила меня войти.

Я стояла у ее туалетного столика, а она тем временем заканчивала краситься. Миссис Бичем всегда тщательно накладывала косметику. Даже если не выходила из дома. Она продолжала оставаться красивой женщиной, а ее коже могла позавидовать любая сорокалетняя. Неудивительно, что когда вчера вечером в театре она встала с кресла, в ее сторону повернулось множество голов. Но если присмотреться, она выглядела совсем не такой здоровой, как это дружно утверждала ее родня.

Она заметила, что я критически рассматриваю ее. Наши глаза встретились в зеркале, и на крошечную долю секунды мне показалось, что ее взгляд немного потеплел. А потом теплота исчезла.

— Разве вы не знаете, что пристально смотреть на человека невежливо? — спросила она, протянула мне деньги и попросила купить блок почтовых марок.

— Заказывай все, что хочешь! — Широко улыбавшийся Джерри помахал у меня под носом внушительным меню.

— Все?

Я не хотела выдавать своего удивления, но неожиданная щедрость Джерри изрядно ошеломила меня. Нельзя сказать, что он не был со мной щедрым. Но это относилось главным образом к его времени. Деньги тут были ни при чем. Он имел собственное сыскное агентство, но до сих пор я не замечала, чтобы это занятие было очень прибыльным.

— Все, что хочешь, — повторил он. — Сегодня деньги для меня не проблема.

Мы сидели в одном из недавно открывшихся модных ресторанов Темпл-Бара — района, пользовавшегося славой дублинского Монмартра.

Дай-то бог…

Он позвонил и пригласил меня отпраздновать успешное окончание долгого и запутанного дела. По словам Джерри, оно стоило ему многих бессонных ночей. Но он с ним справился и еще раз доказал, что с помощью упорной работы, непреклонной решимости и острого нюха всегда можно добиться нужного результата.

— Спасибо, что пришла. — Он был искренне доволен.

Я опустила глаза. Мне так не терпелось куда-нибудь вырваться, что я приняла бы приглашение на обед даже от Ганнибала Лектераnote 4.

Выдержать три с половиной недели карцера на Хейни-роуд было выше человеческих сил. Даже с учетом кратковременных отлучек, которые прерывали монотонность тамошней жизни.

Самая прекрасная комната в мире теряет свою прелесть, если ты вечер за вечером сидишь в ней одна и смотришь телевизор.

Единственным приятным событием этих дней были визиты Джейми, но теперь не стало и их. Джейми уютно устроился в Париже со своим французским другом Паскалем. Возможно, на настоящем Монмартре.

Франческа не могла или не хотела расстаться со своими драгоценными арабскими кобылами и к матери больше не приезжала. Впрочем, возможно, ее не выпускали из Килдэра два брата, богатые арабские нефтепромышленники.

А Пенелопа занималась только школой Штайнера, недавно открывшейся неподалеку от ее имения в графстве Уиклоу. Думаю, она надеялась, что эта школа слегка улучшит речь маленького Саймона.

— Трудно поверить, что он ублажал двух женщин одновременно. — Джерри засунул салфетку за воротник рубашки.

— Кто?

— Муж. Муж моей клиентки. Оказалось, что он бигамист. Успешно занимавшийся своим делом, пока я его не разоблачил. Одному богу известно, где он брал силы. — Он восхищенно покачал головой и начал крошить булочку в миннестроне. — Иметь две семьи в сорок восемь лет? Каждую вторую неделю он куда-то исчезал. Отправлялся в другую семью. Жена считала, что это может кончиться бедой.

— А разве не так?

— Так. Если наличие двух семей считать бедой. Ты только представь себе. Шестеро детей, две жены, и ни одна семья не подозревает о существовании другой.

Он стал с умопомрачительной скоростью размешивать миннестроне.

Джерри мог с восхищением говорить о счастливом бигамисте, но это нисколько не уменьшало его аппетита. Он покончил с супом раньше, чем я успела попробовать свой, потом раскрошил булочку и вытер тарелку досуха. Джерри был очень привлекательным мужчиной. Никто не стал бы отрицать это. Однако его манеры оставляли желать лучшего.

Фиона говорила, что по нему вздыхало множество девушек. Но потом они понимали, что Джерри не для них. Потому что он был влюблен. В свою работу. Даже жена не смогла отвлечь его от этой страсти.

Я следила за тем, как он пытался кусочком булочки стереть рисунок со дна глубокой тарелки.

У него были великолепные волосы. Они выглядели бы еще лучше, если бы Джерри позволял им отрастать на пару сантиметров; но, к несчастью, он был совершенно равнодушен к своей внешности. Будь по-другому, вряд ли он сидел бы напротив меня с салфеткой, заткнутой за воротник. Или жадно жевал остатки булочки.

К слову сказать, Бичемы, у которых было множество недостатков, за столом вели себя чрезвычайно прилично. Они неизменно оставляли немного супа на донышке. Если верить моей матери, это было признаком хорошего воспитания. И ни один из них не затыкал салфетку за воротник.

Джерри заметил мой пристальный взгляд и перестал жевать.

— Что?

— Я… э-э… Я просто подумала: неужели обе жены бигамиста были довольны?

— О да. Обе. И это самое удивительное.

— Но если были довольны обе, то кто тебя нанял?

— Жена номер один. Ее начало тревожить его здоровье. Муж стал ограничивать ее супружеские права, что было совсем на него не похоже. — Джерри вытер губы салфеткой.

— Супружеские права?

— Секс.

— Я знаю, что это значит. Просто не понимаю…

— Он начал заниматься с ней сексом три раза в неделю вместо обычных пяти.

— Я тебе не верю. Джерри обиделся.

— Клянусь богом! Но в конце концов все утряслось. Он сделал свой выбор. — Джерри радостно улыбнулся. — Ну, где этот официант?

— И с какой же из жен он остался? Он расплылся до ушей.

— С обеими. Они согласились делить его. Месяц с одной, месяц с другой. Так ему будет немного легче. Он сказал, что на его пыле сказываются постоянные разъезды. Не две семьи. Это как раз самое легкое. Все сошлись на том, что главным врагом мужского либидо является напряженное уличное движение. — На смену улыбке пришел смех.

— Они что, рехнулись? — ошеломленно спросила я.

— Меня можешь не спрашивать. Мое дело — собирать улики.

Официант быстро убрал глубокие тарелки и поставил на их место две порции дымящихся каннелони, приправленных густым сливочным соусом.

— М-мм! — Джерри с готовностью схватился за вилку.

— Черный перец? — Официант красивым жестом достал деревянную мельницу для перца.

— Спасибо, — ответила я.

У нас текли слюнки, но пришлось подождать, пока обе тарелки с каннелони не покрылись слоем сыра и черного перца. Все это делалось неторопливо и очень тщательно. Только после этого официант оставил нас наедине, исчезнув за отделяющей столик от общего зала плетеной ширмой.

— О боже, этот человек прошел мимо своего призвания. Ему следовало бы стать актером.

Потом гонка продолжилась, но соперничества не получилось. Джерри одолел половину своей порции прежде, чем я успела поднести вилку ко рту.

Я продолжала сгорать от любопытства. Как этот мужчина сумел примирить двух жен и шестерых детей? Тут явно крылась какая-то тайна.

— Понятия не имею, — пожал плечами Джерри.

— Ладно, оставим женщин в покое. Но дети? Они наверняка расстроились. Особенно когда все выяснилось.

— Нет. Все было нормально. В жизни не встречал таких послушных и воспитанных детей. — Похоже, этот предмет начинал ему надоедать. Дело было закончено. Закрыто. Следовало срочно переходить к другому.

Но я ничего не могла с собой поделать. Как могут две женщины спокойно делить одного мужчину? Почему они так ему преданы, что готовы делиться? Причем, если верить Джерри, женщины совершенно разные. Взять хотя бы возраст. Одна была на пятнадцать с лишним лет старше другой.

— Что в нем такого особенного?

— Ничего. Самый обыкновенный человек. Таких тринадцать на дюжину. — Джерри щедро посолил блюдо, которое только что назвал самим совершенством.

— Не понимаю, — не унималась я. — Посмотри на себя. Ты красивый, умный, работящий. Но не смог сделать счастливой даже одну женщину.

Он с досадой бросил вилку.

— Спасибо, что напомнила.

— Ты понимаешь, что я имею в виду. В наши дни и одну-то семью трудно содержать, не говоря о…

— Я не виноват в том, что моя жена решила, что с этим хлыщом ей будет лучше. Но ты еще не знаешь, что выкинул этот фрукт.

Я навострила уши. Джерри не так уж часто рассказывал о своей личной жизни.

— Устроил им солнечные каникулы, — фыркнул он. — Заказал четыре места в пятизвездочном отеле. В Коста-дель-Соль, представляешь? Каков ублюдок! — Джерри схватил вилку и злобно вонзил ее в каннелони.

— Ублюдок? Но мальчикам наверняка понравится Испания.

— В том-то и дело! Именно поэтому я сам собирался свозить их туда. Но он захотел утереть мне нос. Ему непременно нужно быть первым!

Не следовало напоминать Джерри, что он ни разу в жизни не брал отпуска. И, насколько я могла судить, не собирался этого делать. Когда речь заходила о его сыновьях, нужно было соблюдать крайнюю осторожность. Тут Джерри изменяли и логика, и здравый смысл. Только очень храбрый человек мог бы сказать Джерри Даннингу, что за восемь лет он мог устроить им солнечные каникулы, но ни разу не воспользовался этой возможностью. Конечно, он считал, что может оторваться от работы максимум на два часа в сутки, но это не могло служить ему оправданием. Не оправдывала Джерри и убежденность в том, что стоит ему повернуться спиной, как весь Дублин окажется во власти преступников. Или двоеженцев.