По случаю ужина Мод надела лучшее платье из тех, что были у нее с собой, повязала вокруг шеи несколько ниток жемчуга, принадлежавших матери, и попросила одну из горничных помочь подколоть волосы. Когда обстоятельства позволяли, она предпочитала носить высокую прическу, чтобы прибавить себе несколько лишних дюймов роста. Туфли на каблуке, тесный корсет и шпильки, поддерживающие прическу, ужасно стесняли ее после свободных и практичных дорожных костюмов. Девушка изо всех сил старалась не ерзать на стуле и была рада, что ее шелковые перчатки скрывают сломанные ногти. Посол, высокий тощий человек с усами, похожими на сапожные щетки, так и сиял, глядя на Мод, когда сопровождал ее в гостиную.

– В чем дело, сэр Артур? – спросила она. – Вы похожи на кота, добравшегося до сметаны!

Мод выработала особую манеру общения с мужчинами. Ее тон всегда был доверительным – хотя на самом деле она редко питала доверие к собеседникам, – с оттенком веселой иронии, которая, как она надеялась, не перейдет со временем в озлобленность. Эта манера возникла в результате того, что с ней часто разговаривали свысока, поскольку она женщина, и в придачу женщина миниатюрная и хрупкая. Подобный тон способен был осадить собеседника, решившего снизойти до нее, но сэр Артур Саймондсбери, к досаде Мод, совсем не обращал внимания на ее ироничные реплики, а относился к ней с теплотой и добродушием, словно крестный отец. Он похлопал рукой по ее локтю и засиял еще больше.

– Все дело в одной моей маленькой затее, которую удалось осуществить этим вечером, – довольно произнес посол.

– А не входит ли в ваши намерения рассказать мне, в чем она заключается? – спросила Мод с легким раздражением, которое улетучилось, едва она увидела у дальней стены гостиной Натаниэля, в безупречном черном галстуке и с бокалом шампанского. Сэр Артур снова похлопал ее по руке перед тем, как убрать свой локоть и отпустить спутницу на свободу.

– Ступайте, моя дорогая, – сказал он. – Позже у вас еще будет возможность поблагодарить меня за мудрое решение пригласить сюда этого молодого человека!

Мод уставилась на своего Натаниэля, позабыв о приличиях. Он очень похудел с той поры, когда она видела его в последний раз. Щеки ввалились, пиджак свободно свисал с костлявых плеч. Прилив радости и смятения заставил ее покраснеть, но радость встречи была омрачена опасениями за его здоровье.

– Господи, что с тобой случилось, Натан? Ты выглядишь ужасно! – произнесла Мод вместо приветствия и сама пришла в ужас оттого, как фальшиво и бесцеремонно прозвучали слова, не имеющие ничего общего с ее истинными чувствами.

Молодой человек криво ухмыльнулся, взглянув на нее, и наклонился, чтобы поцеловать Мод в щеку.

– Дорогая, в твоем присутствии всегда чувствуешь себя намного лучше, – сказал он. – Я заболел малярией. Вот невезение, правда? Мне сказали, это навсегда. Будет приходить и уходить, когда ей захочется. Говорят, ничего не остается, как только терпеть. Но со временем приступы должны сделаться менее частыми.

– О Натан! Как тебя угораздило! Неужели ты не мог выбрать чего-нибудь полегче, вроде болотной лихорадки, которую подхватила я? – затараторила Мод, чтобы скрыть панику при мысли о том, что Натаниэль может умереть.

– Ну что мне ответить на это? – отозвался Натаниэль. – Ты всегда была у нас самой крепкой.

– Я очень удивилась, увидев тебя здесь. Хотя, конечно, мне ужасно приятно. Я думала, ты в Африке. Вообще-то, я только что отправила тебе письмо. Сейчас расскажу все, что в нем написано, и оно, когда тебя найдет, станет самым скучным посланием в мире, хотя мне потребовалось несколько часов, чтобы его написать.

– Я все равно с удовольствием его прочту. Мне всегда нравится читать твои письма.

– Правда?

Она отвела взгляд и оглянулась вокруг, смущенная собственным глупым вопросом.

– Начальство настаивало на том, чтобы отправить меня в какое-нибудь прохладное место для поправки здоровья. Мне предложили Англию, я выбрал Сирию. Хотел улизнуть в пустыню прежде, чем вынужден буду вернуться, и, конечно, надеялся, что застану здесь тебя. Давай-ка бери бокал и рассказывай. Сгораю от нетерпения услышать о твоих приключениях.

Мод поведала ему обо всем, что увидела, сделала и узнала. Он слушал внимательно, а потом в свою очередь рассказал о пустынях, которые пересек в Африке, и о встречах с арабами из суданских племен. Его путешествия финансировала Политическая служба, которая желала получить сведения об источниках воды, плодородии почв, вредителях и грибках.

– Им до смерти хотелось узнать все о перелетной саранче. Их интересовало, откуда летят стаи и где они размножаются. Понимаешь, эти насекомые появляются буквально ниоткуда. Причем в огромнейших количествах, – проговорил он.

– И тебе ничего не удалось выяснить?

– Пока нет. Поэтому меня хотят послать еще дальше, в Аравию. – Натаниэль улыбнулся, говоря это, и Мод уставилась на него в изумлении:

– Но именно туда я планировала отправиться в следующий раз!

Повисла долгая пауза, во время которой взвешивались возможные последствия этого не высказанного до конца предложения.

– Нам будет сложно путешествовать вместе, учитывая, что я отправлюсь в путь по служебным делам и мне придется докладывать буквально обо всем, – произнес наконец Натаниэль.

– Но это не так уж и невозможно, – заметила Мод.

Она постаралась, чтобы голос звучал ровно, но ей трудно было скрыть нарастающее волнение. Хотелось вскочить и обнять Натана. Хотелось встряхнуть его и заставить пообещать, что они снова отправятся в путешествие вместе, впервые после Египта, после того, как они решили взобраться на одну и ту же скалу, после того, как они в благоговейном молчании смотрели на один и тот же восход. – Я думала о том, чтобы начать экспедицию на западе, возможно в Джидде[121], и отправиться на юг по Ладанному пути[122], чтобы посмотреть, не смогу ли я найти какие-нибудь Сабейские руины[123] на пути в Мариб[124]. Там нас ждет множество открытий. Мне нужно будет заручиться расположением одной важной местной шишки, а также нанять местных слуг и проводников… Поездка в Аравию окажется слишком далекой для моего дорогого Гаруна. Хотя, пожалуй, и нет. Он всегда говорил, что готов служить мне везде…

– Ну а мне придется ждать, чтобы выяснить, где и когда я смогу начать путешествие, – произнес Натаниэль несколько натянутым тоном. – Все обстоит по-другому, когда приходится зарабатывать себе на пропитание. – Почувствовав укор, Мод на некоторое время замолчала. Когда-то много лет назад она сказала Натаниэлю, что возьмет на себя его расходы, если тот согласится сопровождать ее в путешествиях. Она помнила резкий отказ и то, как побелели его губы. Тогда Натаниэль заявил, что не входит в число ее слуг и больше не нуждается в поддержке семьи Викери. Так что она проявила осторожность и не сделала повторного предложения. Она знала, что сможет оплатить его издержки без тени превосходства или притязаний на право собственности. В конце концов, она не сделала ничего, чтобы заработать или заслужить эти деньги. Но ей казалось, что Натаниэль ни за что не согласится быть на содержании, в этом и крылось главное препятствие. Он сделал длинный глоток шампанского, улыбнулся и подтолкнул ее локтем. – Не смотри так мрачно, Мод. Ты там побываешь, и я когда-нибудь тоже, – сказал он.

– Да. Но давай попробуем отправиться туда вместе, ладно? Просто имей это в виду. Держи меня в курсе твоих планов, когда они станут более определенными.

– Я думал, ты любишь странствовать в одиночку? Этакий пионер-первопроходец, которому не нужна ничья компания, даже собственного горячо любимого отца?

– Я не хочу путешествовать ни с кем, кроме тебя, – сказала она, прежде чем успела прикусить язык, и снова покраснела.

Натаниэль улыбнулся:

– Дорогая Мод, мы еще поездим вместе. Просто наша дорога не будет слишком прямой. – На мгновение он посмотрел вдаль. – Как ты? Я имею в виду, после смерти Антуанетты?

– О, нормально. Насколько это возможно в данных обстоятельствах, – проговорила девушка, смущенная этим вопросом. Мод давно пришла к выводу, что преобладающим чувством матери к ней было полное безразличие. – Во всяком случае, я не скучаю по ее письмам два раза в месяц с проклятиями и призывами вернуться в Англию и выйти замуж. Как будто это единственный способ устроить жизнь.

– Значит, ты по-прежнему не хочешь этого делать? Выходить замуж, я имею в виду. Никогда?

Мод сделала глоток шампанского, чтобы выиграть время, потому что ее сердце затрепетало, как бьющаяся в панике птица, едва слово замуж слетело с его губ. На какой-то драгоценный, прекрасный миг ей показалось, что он прощупывает ее намерения, имея в виду когда-нибудь в будущем сделать предложение. В горле у Мод стало так сухо, что шампанское обожгло его и она закашлялась. Девушка не посмела взглянуть на стоящего перед ней Натаниэля и вместо этого посмотрела на ободок бокала, а потом сняла с него воображаемую пылинку. Мод знала, чего ей хочется больше всего на свете. Ей хотелось принадлежать ему. Хотелось, чтобы у них родились дети, хотя она прекрасно понимала, какие ограничения наложит на нее семейная жизнь. Если бы он женился, ее часть состояния Викери перешла бы к нему, и все его финансовые затруднения остались бы в прошлом. Ей хотелось, чтобы он подумал и об этом, если не существовало иного способа повести его к алтарю.

– О, я не знаю, – проговорила Мод, и, к изумлению притворщицы, голос прозвучал спокойно, как будто она сказала это невзначай. – Я не слишком задумываюсь об этом. Пожалуй, мне трудно представить себе, какой человек захотел бы взять меня в жены.

– Глупости. Любой почел бы это за честь, – возразил Натаниэль. – Ты смелая, умная, верная и всегда честна. – Он хмуро посмотрел на свой бокал, и Мод обратила внимание, что Натаниэль не назвал ее красивой.

– Ты очень добр, – произнесла она, – однако я сомневаюсь, что многие мужчины сочтут ум или смелость добродетелями, желательными для жены.

– Ну а ты их одурачь, – предложил Натаниэль.

Мод снова отвела взгляд, чтобы скрыть смущение.

Непрошеные слова старая дева пришли ей на ум. Это был кошмар ее матери, хотя Мод исполнилось лишь двадцать три года, когда та умерла. Возможно, Антуанетта интуитивно почуяла правду: если ее дочь не заполучит Натаниэля Эллиота, она не захочет никого другого. Мод представила себе старость. Она станет старой девой, тетушкой, которую покорно и неохотно будут посещать племянницы и племянники. Представила себе пустой дом и тиканье часов, от которого не сможет избавиться. Но лучше это, решила она, чем оказаться в ловушке в доме у нелюбимого мужа, в обычном браке, в оковах респектабельности. Лучше жить, путешествуя в одиночестве, чем жить, не путешествуя вообще. Но лучше всего путешествовать с Натаниэлем. В тот вечер, в далекой от дома гостиной, она позволила себе надеяться. Ведь он проделал долгий путь, чтобы ее увидеть. Сердце заколотилось так сильно, что казалось, она могла его слышать. Мод подняла глаза на Натаниэля и улыбнулась.

– А ты, Натан, хотел бы иметь жену и дом, полный детей? – спросила она игриво.

Натаниэль пожал плечами:

– Да, пожалуй, хотел бы. Собственно… знаешь, я затем и приехал, чтобы сказать тебе лично. Видишь ли, я обручился с самой прекрасной девушкой. Ее зовут Фэй Марч, мы встретились в Каире…

Его голос становился все тише, пока совсем не умолк, и, даже несмотря на испытанное ею потрясение, Мод поняла, что он знал – он знал о ее чувствах к нему и о том, как отзовется в ее душе подобная новость. Но она не могла понять, почему он думал, что о помолвке требовалось сообщить лично. Если бы он уведомил о своей предстоящей женитьбе в письме, она, по крайней мере, могла бы закричать от боли где-нибудь среди диких скал, вдали от посторонних глаз. А вместо этого ей приходилось вести себя чинно, как подобает на торжественном обеде, выслушивая множество вопросов и ответов о Фэй Марч. Происходившее рождало у Мод ощущение, будто весть о женитьбе Натаниэля пробила у нее в груди большую кровавую рану.


В ту ночь, когда сон наконец пришел, Мод приснилась пустыня. Наступила полная тишина, время замедлилось, далекое прошлое и будущее оказались в пределах досягаемости, а сама она стала свободна. Ей приснилось спокойствие, которое не способны нарушить ни одиночество, ни любовь, ни рваная рана в груди. Она проснулась в слезах, потому что жизнь без всего этого вдруг стала нестерпимой. Впервые ей показалось невыносимым находиться рядом с Натаниэлем. Ей так хотелось уехать подальше от него. Надеясь, что боль успокоится, когда она вернется домой, Мод села на пароход, идущий из Хайфы[125] в Саутгемптон[126], на неделю раньше, чем собиралась, забилась в каюту, а потом немедленно отправилась в Марш-Хаус – лишь для того, чтобы сразу обнаружить свою ошибку. Она не обрела душевного мира и в отчем доме, вдали от Натаниэля. Там не было ничего, что облегчило бы страдания. «Мод сильней, чем вы двое». Она помнила, как когда-то давным-давно отец сказал эти слова ее братьям. Мод попыталась вспомнить, каково это – быть сильной, но ощутила лишь слабость, ненужность и боль. Ничто, даже явное огорчение отца, не могло удержать ее в Марш-Хаусе, полном воспоминаний о Натаниэле Эллиоте. Там продолжали тикать часы, словно говоря, что ее опять обошли, что она останется одна навсегда. Мод провела дома всего неделю, а потом уехала в Константинополь, где сняла номер в отеле и собралась писать книгу. Девушка почувствовала, что должна остановиться в таком месте, где ни она, ни Натаниэль не бывали раньше, – в месте, с которым не связано никаких воспоминаний. Мод часто приглашали отобедать в консульстве, а также в домах других экспатов[127]. Она завела нескольких друзей, хотя женщины, как правило, находили ее слишком прямой и чересчур откровенной. Марк Уиттингтон, старший сын британского судоходного магната, казалось, ловил каждое ее слово, робел, заговаривая с ней, и постоянно засыпал вопросами. На первых порах она была озадачена, пока его сестра однажды не отпустила по этому поводу замечание, после которого щеки Марка вспыхнули. Несмотря на ее богатство, молодые люди еще никогда не ухаживали за Мод. Она была слишком резкой, маленькой и неказистой. Марк был на год моложе, изучал культуру Византийской империи и в данный момент занимался тем, что писал ее историю. Молодой человек выглядел не слишком высоким и не слишком энергичным – он был, как отзывался о таких людях Элиас Викери, сущий кисель. Но он казался умным, добрым, уравновешенным, был готов путешествовать с ней или отпустить странствовать в одиночку – по сути, соглашался на все, лишь бы она вышла за него замуж. Мод пыталась убедить себя согласиться. Более подходящую партию найти было трудно. Он был богат, и он ее обожал. Элиас писал, что мать одобрила бы этот брак, тем самым исподволь намекая, что и сам придерживается того же мнения. В глубине души Элиас Викери полагал, что все женщины должны выходить замуж. Но Мод обратила внимание, как в ней что-то замирает в ответ на проявление чувств молодого человека. И поняла, что медленно и верно потушит в нем искру счастья, – та канет в пустоту, царящую внутри ее, и не найдет там живого отклика, чтобы затеплиться вновь. Она отказала ему довольно резко, из-за чувства разочарования как в нем, так и в себе. Марк задрожал, когда понял, что она не оставляет ему надежды, но глаза остались сухими, и Мод нашла его выдержку достойной похвалы. Ее собственная воля к тому времени закалилась как сталь, и она уважала ее в других людях. «Марк очарователен, – писала она отцу. – Но в прочих отношениях слишком похож на меня».