К Рождеству 1908 года, на которое все собрались в Марш-Хаусе, Фэй не было в живых уже полгода. Натаниэль выглядел повзрослевшим и более серьезным, как будто горе лишило его последних остатков мальчишеской беззаботности. Он больше не приспускал пиджак с плеч и не засовывал руки в карманы, не облокачивался вальяжно на каминную полку в гостиной, а стоял прямо и слегка наклоняясь вперед, словно готовясь отразить нападение.

Мод все еще не могла говорить с ним с той же легкостью, что прежде. Она любила его глубоко, как никогда, и до сих пор оплакивала себя, а верней, гибель всех своих надежд, которые умерли в тот момент, когда он рассказал ей про Фэй. Смерть Фэй не давала повода для их возрождения. Было ясно, что Натаниэль все еще верен ее памяти, но, даже если бы он забыл Фэй, его чувства к Мод не изменились бы. В основном они говорили о путешествиях. О ее планах пересечь пустыню Руб-эль-Хали, это «Пустое Место» Аравийского полуострова, которое до сих пор еще никто не пересекал с юга на север, по самому длинному маршруту. Лавры первопроходца в случае удачи для Мод почти не имели значения. Конечно, это ей льстило и будило в ней легкое волнение. Но она уже и так была известной путешественницей, исследователем и знатоком древностей, а ее книги получили положительные отзывы от самых знаменитых и консервативно настроенных ученых, пусть и дававших их скрепя сердце. Некоторые из них даже перестали использовать в своих хвалебных рецензиях слова «для женщины». Но что действительно привлекало Мод в Руб-эль-Хали, так это ее безлюдность. Первозданная пустыня, нетронутая, непревзойденная в своем одиноком величии. У Мод развился вкус к подобным местам во время предыдущих странствий, и каждое из них лишь разжигало голод, а не утоляло его.

Натаниэль выслушивал ее планы – и когда они ели жареного гуся под соусом из красной смородины, и когда они затеяли прогулку верхом, несмотря на холодную серую морось, чтобы зайти к викарию и выпить шерри с печеньем. Натаниэль внимал ей, и постепенно его взгляд опять загорался. Поэтому Мод говорила и говорила, ибо видеть, как жадно он впитывает ее слова, было счастьем.

– Возможно, в этом и кроется ответ, Мод, – сказал он однажды поздно вечером, когда они сидели вдвоем у камина, в котором догорали тлеющие угольки. – Не понимаю, почему я не подумал об этом раньше. Я так устал и… в общем, не знаю. Мне было трудно думать после того, как Фэй… умерла. Вообще размышлять о чем бы то ни было… Но пустыня все изменит. Конечно изменит. Как в тот первый раз, в Египте, когда я был зол на всю вселенную. А там царил мир. Невозможно было сердиться, немыслимо обижаться на что-либо. Все просто… улетучилось. Боже, вот что мне сейчас нужно, Мод! Вот что необходимо.

Он наклонился к ней с голодным взглядом.

– Поедем со мной! – воскликнула Мод импульсивно. – Возьми отпуск в Политической службе… Деньги не имеют значения. Пожалуйста, позволь мне сделать это для тебя. – Но едва Мод заговорила, как тут же увидела, что загоревшийся было в его глазах огонь слегка померк, усталость начала понемногу возвращаться, и она поняла, что ему нужно путешествовать в одиночку. Он не мог стать ее спутником, превратившись опять в иждивенца семьи Викери. Она постаралась не обращать внимания на боль, которую вдруг ощутила. Они сидели молча еще какое-то время, пока огонь мигал, медленно угасая. Мод посмотрела на Натаниэля, и он показался ей более знакомым, чем она сама, и бесконечно более драгоценным. Возможно, дело было в том, что она выпила слишком много бренди после кларета[132] за ужином, или в том, что в комнате было почти темно, но вдруг Мод захотела открыть ему истину, которую таила в сердце уже много месяцев. – Если бы я могла взять твое бремя на себя, я это сделала бы, – проговорила она с душой, уходящей в пятки, – и если бы я могла забрать твою боль, даже притом что стала бы страдать от нее до скончания века, то не задумалась бы ни на секунду.

– Знаю, – тихо сказал он после паузы. Но она тотчас увидела, что ее слова оттолкнули его, а не сделали ближе. Он встал, позволив себе на мгновение положить руку ей на плечо, прежде чем выйти. – Я знаю, Мод.

В следующем году она решила написать ему письмо из Салалы, самого южного города во владениях султана Фейсала бен-Турки, где дворец, в котором тот проводил бóльшую часть своего времени, был обращен большими окнами в сторону моря, чтобы в них залетал прохладный ветерок. Мод сидела в складном кресле на песчаном берегу под давящим серым небом и чувствовала, как струйка пота течет по спине. Воздух был соленым и душным. Письмо Натаниэлю впитывало влагу, и тонкая бумага морщинилась. Она строчила, положив на колени деревянный поднос, и чернильница опасно накренялась всякий раз, когда она делала слишком резкое движение. Море и небо были одного цвета, песок своим оттенком напоминал глину. Этот мир был гармоничным, спокойным и странно безжизненным.


Сегодня после полудня, – писала она, – мне назначена аудиенция у его высочества Фейсала бен-Турки. Я думаю, он даст мне разрешение на поездку, хотя прежде таковое ни разу не предоставляли иностранцам. Он, кажется, чувствует ко мне что-то вроде симпатии – или, возможно, я просто в новинку. Женщин здесь держат на куда более коротком поводке.


Мод погрузилась в размышления, она не написала, о чем думала на самом деле, поскольку письмо предстояло отдать людям султана для дальнейшей пересылки, и она была уверена, что его непременно прочтут. А хотелось ей написать следующее: «Конечно, я все равно совершу это путешествие, будет у меня разрешение или нет. В последнем случае просто потребуется немного больше изворотливости». Когда она доберется до пустыни, никто, даже султан, не сможет ни тронуть ее, ни защитить. «Затем все будет зависеть от проводников-бедуинов, от моих решений и от удачи. Благодарю Бога, что едет мой дорогой Гарун. Почему-то мне кажется, что со мной не может случиться ничего плохого, если он рядом и хлопочет о всяческих мелочах, словно тетушка, не имеющая собственной семьи».

Мод была единственным человеком на пляже, тянувшемся в обоих направлениях на многие мили. Несколько бродячих собак копались в остатках рыбы у линии прилива. Чайки делали то же самое. Бледно-желтые крабы, словно привстав на цыпочки, перебегали по мокрому песку поближе к воде, выскакивая из своих нор или юркая в них с поразительной скоростью. Ждать, когда рыбаки приплывут со вторым за день уловом, оставалось еще довольно долго, хотя прошло уже несколько часов с тех тор, как они прибыли в первый раз, а потом развернули свои суденышки обратно в родную стихию. Несколько лодок виднелось напротив пляжа – белые ладьи и челноки поменьше, в которых она побоялась бы выйти в море. У побережья на севере находились развалины города Сумхурам[133], на юге – руины Балида[134]. И к тем и к другим она получила полный доступ, чтобы исследовать их и нанести на карту. Карты и чертежи ей требовались для книги о городах, лежащих на древних путях торговли аравийским ладаном. Путешествие же в пустыню, что бы она ни рассказывала султану, нужно было лишь для нее одной. Они с Гаруном сняли жилье на краю гавани в купеческом доме с песчаным полом и потрескавшимися стенами, цвет которых стал белесым за долгие годы воздействия соли и солнца. Гаруну в Омане мало что нравилось. Больше всего он жаловался на влажность, но ему досаждало абсолютно все – то кусачие мухи, то дурной вкус воды, то бегающие глаза оманцев и первобытная дикость членов племени кара[135], которые почти нагишом спускались с холмов, чтобы побродить по рынкам. Как раз в этот момент Гарун быстро шагал вдоль пляжа в сторону Мод.

– Госпожа, ваш ланч готов, – сказал он, подходя к ней и вытирая лоб белым платком.

В первый раз и без повода Мод заметила седые волоски в его черных усах.

– Удалось ли тебе найти свежие яблоки? Или клубнику? – спросила она по-арабски.

– Примите мои извинения, но я не смог этого сделать. Не думаю, чтобы их здесь выращивали, – ответил Гарун.

– Жаль, – вздохнула Мод. – Мне так хотелось чего-нибудь свеженького перед тем, как мы перейдем на дорожный рацион. – Она встала, вручив ему поднос с письменными принадлежностями. Ее бриджи и рубашка прилипли к коже, но ей не хотелось одергивать одежду при Гаруне, хотя во время путешествий она не слишком заботилась о том, чтобы вести себя, как подобает даме из общества. Несколько песчаных мух[136] попали под вуаль шляпы и теперь зигзагами носились перед самыми глазами. Мод сняла головной убор и принялась раздраженно им размахивать. – Я начинаю разделять твое мнение о здешних насекомых, Гарун, – проговорила она.

Тот кивнул и скорбно ответил:

– Их больше, чем песчинок в пустыне.


Переодеваясь после ланча, Мод вспомнила об отце. Подобно ему, султан желал видеть ее одетой, как подобает женщине, поэтому Мод надела длинное платье для чая[137], сшитое из мягкого бежевого батиста, которое не слишком облегало талию и грудь, давным-давно отвыкшие от корсетов. Наряд она достала из сундука помятым, и с этим ничего нельзя было поделать, хотя влажность Салалы сослужила тут полезную службу: от нее складки почти разгладились. На плечи девушка набросила шаль, что, по ее мнению, делало наряд более скромным. «Увы, он слишком сильно пугает лошадей», – написала она как-то раз отцу, характеризуя странную особенность своего гардероба. Тот ей ответил: «Когда путешествуешь вдали от благ цивилизации, практичность куда важнее условностей». В последнее время он стал давать ей советы, которые она выслушивала еще ребенком, и, казалось, совершенно не подозревал, что повторяется. Это вызывало беспокойство, но сейчас Мод не могла сосредоточиваться на состоянии отца. Ничего, ждать оставалось недолго. Скоро она окружит его заботой, как только возвратится из нынешнего путешествия. Пока что она написала братьям и велела чаще навещать отца и заботиться о нем. Джон и Фрэнсис довольно рано остепенились и устроились в жизни вполне комфортно. Они считали, что сестра, наоборот, никак не хочет взрослеть, терпеть не могли ее укоров и старались не давать ей для этого повода. В назначенный час, дрожа от волнения, Мод явилась во дворец. Там было прохладно и просторно. Его охраняли тощие оманские солдаты и огромные мускулистые негры-рабы в одинаковых голубых рубахах. Во дворе музыкально журчал фонтан, из коридоров эхо доносило отзвуки негромкой арабской речи, а в саду раздавалось щебетание певчих птиц. Мод пожалела, что Натаниэля нет рядом. Она легко могла его себе представить – купающегося в море, спящего в тени. Солнце золотило тонкие волоски на его висках… Подобные мысли мешали сосредоточиться, и она их прогнала. Султан Фейсал бен-Турки был невысоким, хорошо сложенным мужчиной лет за сорок, с жестким взглядом карих глаз под прямыми бровями, с полной нижней губой и короткой бородкой. На его голове возвышался приличествующий сану тюрбан из красного, в цвет флага, шелка с золотыми полосками. В первую встречу монарх смотрел на нее отчужденно, почти холодно – она знала, что он согласился принять ее только из любопытства. Женщина, чужестранка, да еще необычной внешности. Ее известность в других уголках мира ничего для него не значила. Но постепенно, после нескольких бесед, она стала замечать, как его отношение к ней меняется и становится более теплым. Вот и теперь он, казалось, был почти готов улыбнуться ей, хотя и не сделал этого. Мод присела в реверансе, а затем опустилась на простой деревянный стул, который стоял прямо перед султаном, чуть ближе, чем это принято в Англии. Ей, конечно, пришлось глядеть на него снизу вверх, и она тщательно следила за собой, чтобы невзначай не скрестить ноги или руки. От султана исходил аромат розовой воды, ладана и кофе. Сперва они несколько минут обменивались традиционными вежливыми приветствиями, а затем Фейсал устремил на нее взгляд и некоторое время смотрел не моргая.

– Надеюсь, вы наслаждаетесь пребыванием в Салале? – спросил он.

– Именно так, ваше высочество. Хотя мне кажется, что вам следовало бы проявить строгость и призвать к порядку некоторых обитателей вашей страны. – Мод улыбнулась, наблюдая за возмущенным выражением, появившимся на лице Фейсала, а затем добавила: – Я имею в виду песчаных мух, ваше высочество. Они делают что хотят.

– Но мы все божьи твари, мисс Викери, – сказал он, тоже слегка улыбнувшись. – Я рад, что вам понравилась Салала. Вы можете продлить ваше пребывание здесь, если сочтете нужным.

– Спасибо, ваше высочество. Вы так великодушны. – Мод терялась в догадках, ожидает ли султан, что она проявит нетерпение и спросит его о путешествии, или последствия такой бестактности окажутся для нее катастрофическими.

Воцарилось долгое молчание, после которого султан улыбнулся снова, теперь уже более широко.

– Вы можете поехать в моей стране туда, куда посчитаете нужным, мисс Викери. Я опасаюсь за вашу безопасность в диких местах, но вы необычная женщина. Я знаю о вашей любви к моей стране. Поверьте, я отлично разбираюсь в таких вещах.