– Ты до сих пор не научилась скромности, Джоан, – сказал Салим. – Оманская девушка никогда бы так не закричала.

– Восклицание вырвалось против воли, – ответила Джоан, едва переведя дыхание. – Я ни с кем не говорила с тех пор, как вы ушли.

– Тебе было одиноко? – проговорил он и схватил ее за руку, которой она собралась снять никаб. – Ты не должна этого делать, мы здесь на людях.

– Нет… хотя, вообще-то, да, чуть-чуть, – призналась она. – Но я много думала.

– Пойдем в дом, там ты мне все расскажешь.

– Ладно, только позвольте отнести кувшин с водой, за которой меня послали. – Они вернулись к водоводу вместе. – Как вы, Салим? Что случилось? Мы слышали звуки бомбежки и много взрывов.

– Со мной все хорошо. Самолеты бомбят наши пещеры и сторожевые посты. Во всяком случае, пытаются. Скалы не обращают на них внимания, так же как и мы.

– Почему вы вернулись?

Джоан не терпелось узнать, в чем дело, и она не могла дождаться, когда он наконец ей все расскажет.

– Я пришел, чтобы забрать тебя. И еще чтобы предупредить об опасности…

– Вы заберете меня на плато? – прервала его Джоан, и Салим нахмурился:

– Да. Но сперва я должен тебе кое-что рассказать.

Джоан на мгновение закрыла глаза и, не останавливая шага, замолчала, потому что его «да» было таким волнующим.


В глубокой тени дома они сели на пыльном коврике и приготовились к разговору. От Салима пахло дымом и застарелым потом. Под ногтями была грязь, и когда Фариза подала еду, он набросился на нее с жадностью, которая говорила о долгих лишениях.

– Солдаты султана пытаются перекрыть каждую тропку, ведущую на плато. Они хотят уморить нас голодом или принудить к тому, чтобы мы по глупости обнаружили наши позиции. Они все время, да, все время пытаются расчистить себе дорогу на плато. Но им это никогда не удастся. Они ищут способ достичь вершины без нашего ведома. Но они не знают, что, едва у них появляется какой-нибудь план, нам о нем немедленно становится известно от их проводников и погонщиков мулов. Мы знаем, что наши противники будут делать, задолго до того, как они покидают свою базу. Мы преграждаем путь каждому патрулю, блокируем каждое наступление. Они никогда не доберутся до плато. Султан Саид не будет править в горах.

Салим говорил с напором, с мрачной уверенностью, которые не очень убеждали Джоан. Казалось, он пытается убедить самого себя. Но мысль о вероломных оманских проводниках и о том, что ее брат может попасть в засаду, заставила ее похолодеть. Как будто почувствовав это, Салим взглянул на нее и замолчал.

Он некоторое время ел, изредка обмениваясь с Фаризой короткими замечаниями на арабском языке.

– Она говорит, что для безбожной язычницы ты не такая уж и обуза, – с улыбкой сказал он Джоан, вкратце передавая содержание разговора. – Говорит, ты ей помогаешь.

– Пожалуйста, скажите Фаризе, что дни, проведенные с ней, были одними из лучших в моей жизни, – попросила Джоан, ничуть не греша против истины.

Прежде чем перевести ее слова, Салим смерил девушку долгим испытующим взглядом. Услышав сказанное им, Фариза кивнула и пожала плечами, как будто и не ожидала ничего иного.

– Значит, ты здесь не останешься? – произнес он наконец, и Джоан покачала головой:

– Не знаю, какой окажется моя жизнь, но она точно не будет такой. Во всяком случае, навсегда.

– Надеюсь, ты понимаешь, что не сможешь остаться со мной, пока идут бои? Ты знаешь, это невозможно.

– Знаю. И у меня нет плана. Это пугает, но на самом деле не так уж сильно. – Правда удивила ее. Каким-то образом погружение в иную, совершенно чуждую жизнь Мисфат-аль-Абрина показало, что ее страх перемен был всего лишь привычкой. Привычкой, с которой требовалось покончить. – Как только я увижу плато, я смогу вернуться. Я сказала, что поднимусь туда первой, так оно и случится. Впервые в жизни я не буду плестись где-то в хвосте. Я должна это сделать, прежде чем примусь за все остальное.

– Я тебя туда отведу. Пойдем, едва забрезжит рассвет. Только на один день. Вчера мы отбили атаку войск султана, и они отошли к Низве. Пройдет несколько дней, может быть, недель до нового наступления. Вот так обстоят дела. Но самолеты прилетают когда захотят и начинают бомбить, когда наступает для этого срок. Опасность реальна, и я не могу защитить тебя от всего. Так что мы должны сохранять твое путешествие в тайне как от сторонников имама, так и от его врагов. О моем плане знают лишь преданные мне люди, которых ты встречала, и больше никто. Понимаешь? Это последнее, что я могу для тебя сделать в уплату моего долга, но после мы будем квиты.

– Никаких обязательств между нами нет, Салим. Свой долг вы уже вернули сторицей, – проговорила Джоан.

Салим с серьезным видом кивнул:

– Договорились. Я возьму тебя на плато и отведу снова вниз в течение одного дня. Потом покажу путь отсюда, чтобы ты могла вернуться к своим. После этого мои силы будут всецело принадлежать имаму.

– И возможно, мы никогда больше не увидимся, Салим.

– Мы увидимся, если…

– …это будет угодно Всевышнему, – продолжила за него Джоан, и Салим улыбнулся.

– Ты быстро учишься, – заметил он.


Зная, насколько рано им предстояло тронуться в путь, Джоан почти не спала. Они покинули деревню до первых петухов при свете «лампы контрабандиста», которую нес Салим. Она была сконструирована так, чтобы ее свет падал на землю, а не вперед или в стороны. Когда небо начало светлеть, Салим ее погасил. Он двигался беззвучно. Джоан изо всех сил старалась не шуметь, но тропинка была крутой, и вскоре ее дыхание стало громким. Мышцы ног горели, сердце выскакивало из груди, но она старалась не отставать. Через подошвы сандалий Джоан чувствовала, какими острыми были камни, по которым она ступала, а иногда ей приходилось карабкаться вверх, пуская в ход руки. Едва ли они шли по тропе – во всяком случае, Джоан не могла ее различить, – но Салим выбирал направление не колеблясь. Через некоторое время она забыла о поте, струящемся по лицу и спине, найдя нужный ритм дыхания и шагов, на котором и постаралась сосредоточиться. Она досчитала до ста, потом принялась делать это снова и снова, думая лишь о том, чтобы продолжать в том же духе. Впереди она видела расправленные плечи Салима, который не оглядывался и не проверял, отстала она или нет. Несколько раз принимался идти дождь, но, когда поднялось солнце, небо очистилось и стало молочно-белым, таким ярким, что на него было невозможно смотреть. Прошло несколько часов, и Джоан не видела ничего, кроме собственных спотыкающихся ног, снова и снова петляющих между камнями.

Сначала, заметив убитого солдата, она не поняла, что именно она увидела. Его белесые кости, видневшиеся здесь и там сквозь клочья кожи, выдубленной дождями и солнцем, складывались в загадочные абстрактные фигуры. Она остановилась, потому что это сделал Салим, и молча смотрела на иссохший труп, пока не различила лицо, зубы, пальцы, грудную клетку и рваный лоскут на том месте, где у убитого были гениталии. Она прижала руку ко рту. Салим оглянулся. Его лицо было невозмутимым.

– Солдат Полевых войск Маската и Омана[145], скорее всего. Этим ребятам в прошлом году удалось подняться довольно высоко в горы, но они слишком оторвались от базы. Тогда мы зашли в тыл и устроили им кровавую баню. Они были уничтожены. Некоторые бежали в скалы и умерли там от жажды. – (Джоан не могла говорить. Бесстрастность Салима страшила ее не меньше, чем иссохший труп.) – Будь он родом из горцев, – продолжил тот, – его бы забрали соплеменники. – (Мертвец был почти голым, сапоги и оружие исчезли. Плоть склевали птицы-падальщики, горы оставили себе остальное. Ветерок шевелил на голове остатки черных кудрей.) – Пойдем, нам нельзя терять времени, – позвал Салим и, не оглянувшись на спутницу, двинулся вперед.

По спине Джоан пробежали мурашки: она почувствовала отголосок знакомой неконтролируемой дрожи, той самой, что охватывала ее во время войны. Девушка нетвердым шагом двинулась вслед за Салимом, потрясенная зрелищем, напомнившим, какие опасности поджидают там, куда она направляется.

Джоан не сразу поняла, что они достигли плато. Она предполагала увидеть отвесную скалу, ожидала, что будет карабкаться по почти вертикальной лестнице. Но на юге Джебель-Ахдара таких препятствий не было. Конечно, этот проход находился под усиленной охраной, а потому Салим вынул белый флаг имама и привязал его к своей винтовке, держа ее на весу, когда они шли по тропе. Даниэль как-то рассказал ей о путанице, случившейся в самом начале конфликта, когда белый флаг имама приняли за флаг капитуляции, а красный флаг тех, кто был предан султану, за боевое знамя. Местность стала более ровной. Остроконечные горы, некоторые в десять тысяч футов высотой, стояли вокруг, как огромные застывшие часовые. Салим, сам, казалось, почти не запыхавшийся от крутого подъема, предложил Джоан воды.

– Ну вот мы и на месте, Джоан, – сказал он, сдержанно улыбаясь. – Ты оказалась там, куда не смогли добраться все военные силы султана. Даже Мод не была здесь. Пойдем, нам сюда.

Он повел ее дальше, пока они не добрались до места на краю плато, где находился обрыв, с головокружительной высоты которого можно было разглядеть острые внешние хребты, идущие вдаль, в сторону побережья. Они казались бесконечными, напоминая грозные валы окаменевшего моря. Джоан только теперь до конца поняла, почему ни одна армия не смогла взять штурмом такую твердыню.

– Мы напротив Матраха? – спросила она.

– Более или менее да, – пожал плечами Салим. – Его можно видеть отсюда.

– Это не имеет значения, – отозвалась Джоан.

Вопреки всему она стояла там, куда так часто устремляла свой взгляд, и смотрела вниз, на Матрах, вместо того чтобы стоять в Матрахе и, обратившись лицом на юго-восток, мечтать о далеких горах. Даниэль был позади нее, в Низве, и она понятия не имела, глядит ли сейчас Рори на Джебель-Ахдар, высматривая ее, но это не имело значения. Она подняла обе руки и помахала ими, задыхаясь от какого-то безумного восторга. Они находились вровень с облаками, отбрасывающими далеко внизу пятна тени, чередующиеся с участками солнечного света. От этого земля становилась похожей на лоскутное одеяло с узором, постоянно меняющимся под действием ветра, который сушил кожу Джоан и заставлял девушку поеживаться от прохлады. Вокруг не было никаких звуков, кроме его легкого посвистывания. Салим стоял рядом с ней и смотрел вдаль. Джоан стало интересно, каково жить в этом диком, суровом и красивом месте.

– Что ты видишь? – спросил Салим.

– Все и ничего, – ответила она с легкой улыбкой. – Я вижу, что почти все возможно.


Джоан потеряла счет времени. Она понятия не имела, как долго простояла, глядя с этого места на свою прошлую жизнь. Когда Салим тронул ее за локоть, чтобы вернуть к действительности, девушка окоченела от холода, но была полна решимости.

– Пойдем, Джоан. Нам нужно идти дальше, – позвал он.

– Так скоро? Нам уже пора?

– Да. Слушай! – (Джоан нахмурилась. Сначала она слышала только гул ветра, но потом заметила и низкий, настойчивый вой «венома» в полете. Она сделала резкий вдох и, щурясь, принялась оглядывать небо, но не увидела ничего, кроме облаков.) – Никогда не трать время, высматривая его. Просто начинай двигаться, и быстро! – посоветовал Салим и побежал легкой трусцой по неровной тропе.

Вздрогнув, Джоан бросилась за ним. Он направлялся в сторону выступавших из земли скал, и Джоан то и дело спотыкалась, но старалась не отставать. Она не понимала, что задумал Салим, пока тот не обогнул огромный камень, лежащий у подножия скалы, и не исчез. Она последовала за ним и оказалась в устье пещеры, которая пронизывала толщу горы, как червоточина яблоко. Внутри было холодно и темно. Салим протолкнул Джоан дальше, так чтобы она оказалась позади него, а затем присел у входа и принялся обшаривать глазами небо. Джоан почувствовала, как на нее накатила волна страха. Самолет подлетал все ближе, и шум становился все громче. Джоан закрыла глаза, надеясь услышать, как звук начнет стихать. Самолет пролетит, и они будут в безопасности. Она жаждала поскорее снова оказаться в тишине. Взрыв застал ее врасплох.

Его звук шел словно откуда-то из-под земли и проникал прямо в кости, а не в голову через уши. Казалось, череп треснул, как от реального удара, и она вскрикнула, инстинктивно обхватив голову. Джоан почувствовала, как рука Салима ухватила ее запястье, и земля содрогнулась под ними. На секунду все потемнело, и наступила минута полного, совершенного ужаса: она снова была в Бедфорде, под кухонным столом со своей матерью, ожидая смерти, ожидая, что немецкая бомба упадет на их дом. На мгновение страх полностью овладел ею. Она была уверена, что навсегда окажется заточена в темноте под рухнувшими скалами. Рыхлая порода посыпалась ей на голову и наполнила воздух пылью, но затем свет и тишина вернулись, рев самолета стал удаляться, и вместе с ним отступил тошнотворный ужас. Еще какое-то время Джоан прислушивалась к звону в ушах и к собственному дыханию, а потом открыла глаза. Салим снова посмотрел на небо. Через некоторое время он взглянул на нее и ухмыльнулся.