– О господи, это какое-то колдовство! – воскликнул я.

– Что? Неужели она все-таки не настоящая?

– Я больше не знаю, что настоящее, а что нет. В начале пятидесятых годов восемнадцатого века некий Джон Фрай жил близ мануфактуры «Боу». Увы, нет никаких доказательств, что он имел отношение к фарфоровому производству, но принято считать, что он был родственником Томаса Фрая, основателя и владельца мануфактуры «Боу».

– «Боу», не «Челси»?

– Да, именно «Боу». Значит, если статуэтка настоящая, то неизвестная фабрика находилась вовсе не в Челси, а в Боу. Все указывает на Боу. Любимая, я совсем запутался, голова идет кругом. Нет, я больше ничего не понимаю…

– Давай-ка я заварю тебе чаю, как принято в таких случаях у вас, англичан.

21

Вечер выдался теплый и солнечный. Карин, в крестьянской блузе и синей юбке, убирала гостиную, а я вышел в сад, подвязать и полить георгины. Бутоны на кусте сорта «Король Альберт» готовы были распуститься. Середина лета, подумал я. Что бы ни случилось, всегда можно положиться на благословенный континуум времен года: люпины, георгины, хризантемы, горох, фасоль, сельдерей… Как говорят садоводы, всему закон – солнце.

Я так старался не выказать своего волнения, что даже забыл спросить у Карин, какого мнения она о Джеральде Кингсфорде. Мои мысли уносились на юг, к холму Бикон-Хилл с могилой лорда Карнарвона на склоне. «Вы что-нибудь видите, Картер?» – «Да-да! Чудеса!» Разумеется, находка Карин не сравнится с сокровищницей Тутанхамона, но произведет настоящий фурор среди знатоков керамики и фарфора. Покрепче подвязав пурпурный клематис к шпалере, я вернулся в дом, где Карин как раз закончила уборку.

– Знаешь, мне очень хочется с кем-нибудь все это обсудить – конфиденциально, разумеется.

– Может быть, с Джо Мэтьюсоном?

– Нет, фарфор для него – не главное, а мне нужен настоящий специалист, уровня Джеффри Годдена или Реджинальда Хэггера.

– И что они тебе сейчас скажут, Алан? «Пока не увижу, не поверю»? Тебя это успокоит?

– Нет, конечно. А на большее пока не стоит и рассчитывать.

– Почему бы тебе не поговорить с Тони? Тебе сейчас просто хочется с кем-то поделиться. А к специалистам обратишься на следующей неделе.

– Ты совершенно права. Давай позвоним Тони и пригласим его на пинту пива. Это твое открытие, моя волшебница. Неужели ты нисколько не волнуешься?

– Vielleicht. – Она повесила кухонное полотенце на сушилку. – Естественно, я волнуюсь, но женщине проще взвалить ответственность на мужчину и напустить на себя таинственность. Так вот, я очень безответственная женщина.

– А значит, ты тоже континуум. Как замечательно!

– Гм, меня называли по-всякому, но этим словом – никогда.

– А народ авзонский Мульцибером звал его.

– Правда? А кого именно?

– Сатану. Ангел сей, превратившийся после этого в Дьявола, сделался самым близким из моих друзей, и теперь мы частенько почитываем вместе с ним Библию. Ладно, давай звонить Тони.

По счастливой случайности, Тони только закончил сочинять проповедь и с радостью согласился повидаться с нами второй раз за день.

– Только знаете, Алан, сперва мне нужно побеседовать кое с кем в Стоккроссе. Это не займет много времени. Давайте встретимся в «Полпути», часа через полтора.

Мы выпили пива в «Полпути», а потом отправились на берег Кеннета; река, сверкая и переливаясь в вечерней прохладе, убегала под деревянный мостик в конце тропинки. В ивняке я заметил зимородка, но он упорхнул, прежде чем я успел указать на него Карин и Тони. Мы перешли мост и сели на прибрежную траву полюбоваться закатом.

Все молчали, а потом Тони спросил:

– Вы ее продадите?

– О да! В конце концов, нет ничего постыдного в желании обеспечить себя материально и укрепить свое финансовое положение. Ну и потом, дети и так далее…

– Неужели она и впрямь так дорого стоит?

– Знаете, я не хочу загадывать, но если все подтвердится, то да, за нее можно получить целое состояние.

– Что ж, Тони, – сказала Карин, – а теперь прочитайте нам проповедь о том, что деньги – зло.

– Нет-нет, это не ко мне. Доктор Джонсон был прав, утверждая, что богатство дается человеку для того, чтобы делать добро. Надеюсь, вы не вздумаете отсюда уезжать.

– Нет, что вы!

– Я вообще не хочу покидать Булл-Бэнкс, – добавила Карин. – И магазин, и долину Кеннета. Здесь Seligkeit. Ой, Алан, а вон там, под Erlen – как это по-английски? под ольхой? – там играет форель! Мне хочется навсегда скрываться здесь от опасности, пребывая в счастливом неведении.

– Скрываться? От какой опасности?

– Ну, от того, что меня пугает. Когда наступает темнота, мне страшно.

– Кстати, я тут вспомнил одну из баек Джека Кейна, – сказал я. – Когда он воевал в Бирме, их выстроили на молебен перед боем, и полковой пастор начал их увещевать: «Вам, ребята, не стоит ничего бояться. Христос повсюду. Он с вами и дома, и на чужбине, и в ночной тьме, и при свете дня. Он незримо присутствует с вами». А капрал рядом с Джеком пробормотал: «Надеюсь, Он не подсматривает, как мы с женушкой сношаемся».

– А я бы не возражала, – сказала Карин. – Может, Он и научился бы чему-нибудь новому.

– Сомневаюсь, – улыбнулся Тони. – Христос вырос среди галилейских крестьян.

– Нет, правда, я не шучу, Тони. Я преклоняюсь перед Христом, только жалко, что не могла с ним побеседовать, прежде чем Он все это начал.

Тони расхохотался:

– И что бы вы Ему сказали?

– Ну, Он хотел, чтобы люди по-доброму относились ко всем, и к друзьям, и к врагам, с таким сакраментальным… ach, was ist «Grossmut», Алан?

– С великодушием.

– Danke. Так вот, с сакраментальным великодушием. Но они способны на это лишь тогда, когда сами чувствуют себя счастливыми и благословенными, когда они всем довольны. И ощущать это они должны не только умом, но и всем телом. Человек – существо из плоти и крови. Он не может быть добрым и милосердным, если ему неведома настоящая плотская любовь. Тогда ему нечего отдать. А вот влюбленные могут позволить себе щедрость и сострадание.

– По-моему, Христос все это знал, – с легким укором возразил Тони.

– Но ведь Он об этом не говорил! Ни слова не сказал! – воскликнула Карин. – Он учил, что любви духовной достичь непросто, и все такое. Однако Он не сказал, что любви плотской тоже надо учить, поэтому все считают, что это легко, как утолить голод или жажду – в общем, удовлетворить аппетит. Идея искусной, бескорыстной плотской любви никак не отражена в христианстве, поэтому для многих так сложно возлюбить ближнего своего, ведь этой лестницы в их доме не существует. Никого не учат придавать плотской любви религиозное значение. Я тут недавно изучала англиканский молитвенник. В нем нет ни слова о плотской любви, даже применительно к браку. И, поверьте мне на слово, лютеранский молитвенник ничем не лучше.

– Поэтому ты не хочешь… – начал было я.

– По-вашему, древние языческие культы в этом отношении предпочтительнее? – вмешался Тони.

– Наверное, да.

– Но ведь учение Христа, так радикально отличающееся от языческих культов плодородия, – заметил я, – берет за основу иудейские идеалы моногамии и целомудрия. По-моему, Его величайшим нововведением была идея сострадания. Я тут как-то прочел, не помню у кого, что от Иисуса мы получили милосердие, а от древних греков – почти все остальное. Как бы там ни было, Тони, но Карин в чем-то права. У древней богини плодородия – Афродиты, Астарты, Атаргатиды, как ее ни называй, – много чудесных загадочных символов: вода и луна, зайцы и воробьи, липы и так далее. Все это очень таинственно и прекрасно.

– А я этого и не отрицаю, – сказал Тони, – но Иисус с Его идеей сострадания за последние две тысячи лет оказал огромное влияние на западный мир, поэтому если и возродить в наше время какой-нибудь древний культ богини, его вряд ли признают. Да, люди принимают сексуальность, потому что она естественна и привлекательна. Однако же они либо не догадываются о безжалостной жестокости таких культов, либо предпочитают не вспоминать о жертвенных женихах или невестах, о сакральных утоплениях, о ритуальных убийствах младенцев и тому подобном. Вдобавок богиня не терпит, когда ей в чем-то перечат, и не знает сострадания, если ей пытаются помешать.

– Тони, вы же знаете, что некогда считалось, будто все это представляет собой определенный аспект божественной сущности и мироздания, ну вот как тьма Кали. Лучше расскажите Карин про того индуса, который видел, как Кали выходит из реки.

– А, про Шри Рамакришну?

– А кто это такой? – спросила Карин.

– Рамакришна? Был в девятнадцатом веке такой индийский мистик, жил в Калькутте, называл себя жрецом Великой матери-богини. Однажды он медитировал на берегу Ганга и увидел, как из воды выходит молодая беременная женщина, рожает младенца и кормит его грудью. А потом превращается в чудовище, пожирает дитя и возвращается в реку. Рамакришна считал, что удостоился величайшего и редкостного явления богини.

– Ну вот, – сказал я. – А теперь я выступлю адвокатом дьявола и заявлю, что это достоверная манифестация божества.

– Надо сказать, что Иисус был далеко не сентиментальным, а в некоторых случаях не гнушался жестокости, – заметил Тони. – Вот, к примеру, «кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и потопили его во глубине морской…»

– Ох, Тони, не надо! – умоляюще воскликнула Карин.

Мы с Тони вздрогнули от неожиданности.

– Прошу прощения, – удивленно сказал он. – Я просто имел в виду, что в этом есть какое-то мрачное удовлетворение, ну вот как когда Гермистон заявляет: «Я с радостью отправил Джоппа на виселицу, и с какой бы стати мне было это скрывать?»

– Значит, вы не отрицаете правоту заявления Карин о чувственной Афродите?

– Нет, не отрицаю. Между прочим, в настоящее время Церковь тоже обращается к этой теме, хотя, признаюсь, что Евангелие о ней не упоминает. Безусловно, об этом можно долго говорить, но я предпочитаю не расхваливать товар, который в этом не нуждается. Любому здравомыслящему человеку это и так ясно, а чрезмерно ретивые проповедники зачастую просто валят все в одну кучу, не заботясь о личных нуждах каждого прихожанина, и в итоге все так называемое учение идет насмарку.

– Во всяком случае, один влюбленный, как ему и до́лжно, преисполнен щедрости и готов возлюбить весь мир. Так что завтра утром вы наверняка услышите, как я во все горло распеваю «Тебя, Бога, хвалим».

– Знаешь что, – вдруг сказала Карин, – я, пожалуй, пойду с тобой распевать.

Я со счастливым изумлением посмотрел на нее, а она еле слышно прошептала:

– Пойду… наверное… – А потом указала куда-то за реку. – Смотрите, там, на берегу, копошится водяная крыса… вон там, в зарослях пышных розовых цветов. Как они называются?

– Посконник. По-моему, им надо придумать название получше.

– Гретхен-у-ручья? Кружева коровницы?

– Услада пастора. О чем ваша проповедь, Тони?

– Деяния святых апостолов, глава первая, стих седьмой: «Не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти». Кстати, о временах и сроках… Мне пора домой, а то не успею поужинать перед собранием Юношеского клуба. Во всяком случае, Карин, мы с вами соглашаемся в одном…

– Не может быть!

– …Это правда форель! Она уже раз пять на одном и том же месте играет. Алан, поймай ее!

– Увы, в чужих владениях ловить рыбу не позволено, а то бы я, конечно, попробовал.

– А может, это скоро будут твои владения. На какую мушку ты бы ее ловил?

– Даже не знаю… На осоку… или на мокреца. Может быть, на кучера… Ох, уже смеркается.

С воды поднимался туман, веяло речной прохладой, тянуло запахом ила и камышей. Пауки оплетали паутиной высокие травы. Переходя мост, я взглянул вверх по течению, увидел в зеленеющем небе на западе тонкий серп новой луны и подумал, что, как бы все ни обернулось, мы с Карин счастливы.

– О чем задумался? – спросила она, сходя с моста на тропинку.

– Да все о том же… Дворцы, сады и страны призови, все примут нас как образец любви.

– Я не против стать образцом, но, по-моему, для некоторых это будет чересчур. – Она взяла меня за руку. – Ах, милый Алан, пригласи меня куда-нибудь на ужин. Мне очень хочется.

– Карин, ты вся дрожишь!

– Spannung![114] Просто я переволновалась. Видит Бог, у нас с тобой хватает причин для волнения.


Утром, в церкви, Карин держала себя с величественным достоинством, но не кичилась, а, наоборот, вела себя скромно и застенчиво. Если на берегу Ичетакни она являла собой образец искусного пловца, то сейчас словно бы источала мягкое сияние женственности. Многие, особенно женщины, всегда суетятся вокруг новобрачной, не столько из желания помочь, сколько из любопытства, будто обнюхивают нового члена стаи. После службы, пока Тони на залитом солнцем крыльце сердечно прощался с прихожанами, к нам подошли какие-то особы и стали расспрашивать Карин, нравится ли ей в Англии, пришлась ли ей по вкусу еда в английских ресторанах, где лучше магазины – здесь или в Дании, хорошо ли ей в Ньюбери и тому подобное. Карин беседовала с ними вежливо, сдержанно и благопристойно, так что все остались довольны.