Агния с улыбкой наблюдала за ними. А потом вдруг одна мысль поразила ее: что, если Григорий до сих пор любит Марину? Как там у Шекспира – «Любил ли я хоть раз до этих пор? О нет, то были ложные богини. Я истинной красы не знал доныне». Немного не в тему, но… Ложные богини! Она, Агния, – ложная богиня?..

Агния не хотела поддаваться этому чувству, но ревность тисками сжала ее сердце. Она не могла предугадать, что ей станет так больно. «Так ведь я сама, сама, сама – привела к нему Марину, его вечную любовь! Что же я наделала…» Только сейчас, ревнуя, Агния осознала истинные размеры своей любви.

– Маринка, ты жива! Это сон? Я брежу?..

– Жива я, жива!

– Маринка… – Григорий обнимал, целовал Марину в щеки, бормотал еще что-то – бессвязно, восхищенно, а та плакала. Смеялась. Они словно забыли об Агнии. Агния тихонько стала отступать назад. Она не хотела видеть, как Григорий целует Марину. Она вообще не того хотела, когда везла сюда Марину…

А чего?

Агния не успела додумать эту мысль – сзади хлопнула дверь. Агния обернулась и увидела отца – тот, в легком черном плаще нараспашку, вдоль дома рысью спешил к арке – видимо, знал, что там, за воротами, уже собрался стихийный митинг.

Отец заметил Агнию и резко затормозил.

– Агуша? – строго, мрачно произнес он. – Очень хорошо… Надо поговорить.

Агния вспомнила о недавних словах Марины: «Она твердила как заведенная, что муж ее бросил. О том, как ей плохо, плохо, плохо…» Она – это мама. Восемнадцать лет назад отец сказал маме, что уходит к Кире.

«Интересно, они с Полиной поженились уже? Свадьба в конце апреля, говорили. Сегодня двадцать девятое. Может, уже поженились…»

– О чем?

– Ты нужна мне. Света уволилась. Я теперь как без рук. Мне требуется помощница.

«Словно и не было ничего! Как будто мы не ссорились, как будто он забыл, что я его прокляла! Помнит только о том, о чем ему удобно помнить!»

– Зайдем домой, поговорим. Не здесь же! – нетерпеливо произнес отец.

– Хорошо.

Они поднялись в квартиру. Агния уже забыла этот особенный, домашний запах, забыла, какого цвета обои, мебель, паркет, забыла, как плавно переливается свет, пробиваясь сквозь шторы…

– Агния, ты вполне в курсе дел. – Отец прошел в кабинет, Агния – следом. Отец взял со стола папку. – Пожалуйста, разберись с этими документами, исправь, что не так… Ты сможешь. Ты теперь будешь не секретарем, а помощницей нотариуса.

– Света уволилась?

– Да, Света уволилась. Я же говорил! На, держи…

Он протянул ей папку, но Агния спрятала руки за спину.

– Ты что, А́га?

– Я не стану тебе помогать.

– Не глупи! – поморщился отец. – Тебе нужна работа, я знаю. И ты не сможешь вечно скитаться по чужим квартирам… Будь умной, будь взрослой, наконец!

– Нет.

– Нет? – В глазах отца вспыхнул огонь. Он, как всегда, моментально завелся. – Нет… Ты… ты знаешь, кто ты?..

– Ну кто, кто я? А ты еще ударь меня, – Агния попыталась улыбнуться.

– Неблагодарная! Я из-за тебя… да у меня сердце из-за тебя болит! – Отец прижал ладонь к сердцу, другой вытер лоб. – Ты что, довести меня хочешь? Ты моей смерти желаешь?

– Смерти? Нет… Это ты – убил маму, а я не хочу никого убивать… Я просто хочу уйти от тебя. Навсегда. Кстати, ты, как юрист, подскажи: я могу отказаться от тебя как от отца? Есть такая процедура?

– Ты спятила, точно, – отец поморщился, схватился за край стола. Но Агния не верила ни одному его слову, ни единому жесту.

Все – спектакль. Старый лис!

– Ты расписался с Полиной? Нет?

– Нет… свадьба завтра…

– А завещание? Ты успел все завещать Полине? – Злость вибрировала в груди Агнии, расходилась по ее телу кругами и дальше – по всей комнате, заполняя пространство. – Смотри, если умрешь сейчас, все достанется мне… Срочно пиши завещание! – Агния захохотала. – Оставь меня с носом, да! Отдай все своим шлюхам!

Меньше всего Агния думала сейчас о деньгах, завещании и прочих матримониальных делах – она просто хотела как можно сильнее уязвить отца.

Она его ненавидела. В ней не было ни капли любви к нему. На самом деле она ничего от отца не хотела. Все его вызывало в ней отторжение, отвращение. Дай отец ей сейчас денег, вложи в руки подарок – она бы, не раздумывая, швырнула бы это ему в лицо.

– Я тебя ненавижу. Если бы ты знал, как я тебя ненавижу! – с отчаянием воскликнула Агния.

Но тут произошло нечто странное, непонятное. Отец вдруг зашатался, побледнел и грохнулся на пол, звучно ударившись затылком о паркет. И замер.

– Папа?

Первая мысль была – притворяется. Потом Агния сообразила, что отец слишком сильно ударился затылком. Она присела, прикоснулась к его лицу. Наклонилась, слушая его дыхание.

– Папа!

Он молчал, не двигался.

Агния бросилась к телефону:

– Алло, «Скорая»? Выезжайте, человеку плохо…

Она обрисовала ситуацию, ответила на вопросы.

– Ждите, врачи скоро будут, – ответили ей.

Агния положила трубку, схватилась за голову. Отец все так же лежал на полу. Умер?

«И чем я тогда лучше его?..»

Она метнулась к окну – надо позвать Григория, он врач, знает, как реанимировать, – но двор был пуст. Григорий с Мариной куда-то исчезли… Агния боялась уйти, оставить отца одного. Через двадцать минут в дверь позвонили – приехали врачи.

– Девушка, безобразие, к подъезду не подъехать! У вас ворота ставят – ни туда, ни сюда…

Отца переложили на диван, осмотрели. Померили давление, сняли кардиограмму. Сделали укол.

Отец очнулся, застонал:

– Что со мной?

– Сердечный приступ, похоже. Возможно, еще небольшое сотрясение мозга… Надо ехать в больницу. Вот как, вот как мы папашу вашего через весь двор потащим к машине? Чер-те что…

Агния вышла вслед за врачом в коридор:

– Послушайте, это серьезно?

– Приступ? Нет. Через неделю-две окончательно выздоровеет. Но надо в больницу, наблюдать.

– Да, да, – кивнула Агния. Сейчас, когда она узнала, что отец не умрет, что с ним ничего серьезного, прежняя решимость вернулась к ней. Она уже ни в чем не раскаивалась.

– В третью городскую. С нами поедете?

– Нет, – сказала она.

Отца вынесли на носилках. Он, морщась, метнул на Агнию ненавидящий взгляд, отвернулся. Агния тоже отвернулась, захлопнула за врачами дверь.

* * *

Он изменился, конечно. Много седых волос, лицо какое-то помятое, грубая щетина на щеках… Но все такой же худой, жилистый, высокий. Милый, милый, хороший друг. Друг детства. Родной. Марина погладила его по щеке:

– Гришенька, как же я рада тебя видеть!

– Подожди, Маринка, все никак в себя не приду… Это ты? Ты? Ущипни меня, что ли…

– Ты доктор, да? Ну дай бог, дай бог тебе…

– Прости меня.

– Ты меня прости, – ласково сказала она. – Еще поговорим. Тетку бы повидать…

– Да, да. А где… – Григорий оглянулся беспокойно. – А где Агния?

– Ушла вроде… Я не заметила. Ты вот что, Гриша… ты первым к тетке зайди. Поговори с ней, подготовь. Ежели я к ней сразу заявлюсь – она, поди, не выдержит такого шока… Пожилой человек.

– Конечно. Ты стой здесь пока, у подъезда. Увидишь Агнию – скажи ей, где я, ладно?

– Ладно, ладно! – засмеялась Марина.

Григорий скрылся в подъезде, а Марина осталась стоять, прислонившись спиной к стене, подставив лицо теплому весеннему солнцу.

Она и радовалась, и печалилась одновременно. Надо, надо было поговорить с Гришей, повидать тетку. Только бы с ним не столкнуться.

«А чего я боюсь? Что голову опять потеряю? Смешно! Все прошло, сердце успокоилось. Все суета».

Марина уже мысленно планировала свой разговор с теткой. Вот они посидят все вместе втроем – она, Гриша, тетя Лида, поболтают, чаю попьют, а потом надо ехать на вокзал. Или сегодня она не успеет на поезд?

Ладно, переночует у тетки, в Оскольино вернется завтра. Придет к матушке Маргарите, расскажет, как все было. Скажет: «Матушка, закончила я все мирские дела, простилась со всеми. Благословите на постриг!»

Матушка Маргарита должна, должна в этот раз благословить. Это ведь сколько лет она, Марина, в послушницах ходит… Словно между небом и землей висит. Ни туда, ни сюда. До недавнего времени игуменья считала, что Марина еще не готова для монашеского служения.

Но вот теперь, наверное, увидит матушка (после этой поездки) в Марине искреннее желание и рвение посвятить себя Богу и благословит ее наконец на постриг. И успокоится тогда душа у Марины окончательно.

Хлопнула дверь третьего подъезда.

Марина повернула голову. Мужчина в милицейской форме – невысокий, крепкий, подтянутый – шел в ее сторону, тяжело впечатывая шаги в асфальт. Светлые, зачесанные назад волосы, неподвижное широкое лицо, острый взгляд серых глаз.

Он. Он, совсем как в тех снах, которые приходили иногда перед рассветом – коротких, тревожных, после которых уже не заснуть. Только и оставалось, что лежать с открытыми глазами, смотреть в темноту, словно в бездну…

Марина отвернула голову, Зарыла глаза. «Царица небесная, сжалься, дай мне сил вынести это испытание!»

Шаги затихли неподалеку. Щелчок зажигалки, запах сигаретного дыма.

Марина повернула голову, приоткрыла глаза.

Эдуард стоял в трех шагах от нее, курил. Смотрел и пускал в сторону дым.

– Здравствуй, – спокойно произнес он.

– Здравствуй, – тихо ответила Марина.

– Постарела ты, мать… Еле узнал.

– А это не я! – попыталась она пошутить.

– Ты, ты. Марина Зарубина. Старого мента не проведешь.

– Какой же ты старый – совсем не изменился! – улыбнулась она.

– Обманула всех. Вокруг пальца обвела. А я ведь как чувствовал, знаешь, – жива ты.

– Чувствовал?

– Ага. Меня никогда чутье не подводило, – усмехнулся Эдуард. – А чего в таком виде, Марина? Прямо как монашка…

– А я и есть монашка, – сказала она. Соврала, но это же ложь во спасение. – В монастыре живу. Далеко отсюда. Опять ты угадал, Эдичка.

Он с силой втянул ноздрями воздух:

– От тебя ладаном пахнет.

– Ты как зверь. Носом чуешь…

– А чего тут стоишь, чего ждешь?

– Гриша Харитонов тетку готовит к моему приходу.

– Харитонов? Ну ладно, жди… – Эдуард ловко кинул сигарету в урну. – Я пошел.

И он прошел мимо все той же твердой, тяжелой походкой. Так и не оглянулся ни разу.

«Матерь Божия, Царица небесная, дай мне сил, – прошептала Марина. – Дай мне сил вынести все это!»

* * *

После того как захлопнулась дверь за врачами, Агния некоторое время стояла посреди прихожей – неподвижно, сжав руки.

Потом встряхнулась – надо идти отсюда. Это не ее дом, она здесь чужая. «А куда? Я еще две недели могу здесь спокойно пожить, пока отец в больнице!»

Агния прошла в свою комнату, принялась перебирать оставшиеся в шкафу вещи – в прошлый раз она забрала не все.

Внезапно хлопнула входная дверь, раздались чьи-то шаги. У Агнии мороз пробежал по коже… Она осторожно выглянула в коридор и увидела Полину. Та топталась в прихожей, вся обвешанная пакетами, свертками. В белом плаще, высоких белых ботфортах, белых плотных чулках, с гривой выбеленных волос.

– Полина?

– Ой, ты тут! – ахнула Полина, и ее невероятная, идеально круглая грудь слегка колыхнулась под белой водолазкой. – Как хорошо! Ты помирилась с папой, да? Ведь завтра у нас с Боречкой свадьба!

«С Боречкой… Сука!» – с холодной яростью подумала Агния. И сказала:

– Очень сожалею, но свадьбы не будет.

– Как?! – ахнула Полина и выронила пакеты. – Почему?! Что ты такое говоришь?!.

– Отца только что увезли в больницу.

– Что? В больницу? – прошептала Полина, и на ее огромных, чуть навыкате глазах заблестела влага. – Ты шутишь?

– Разве такими вещами шутят?

– Минутку… а… – Полина задумалась, поводила пальцем в воздухе, – а это Борю, что ли, увозили на «Скорой»? Я сейчас видела, как от ворот уезжала «Скорая»… Так это его увозили, да?!

Агния кивнула.

– Ой. Ой, не могу, – Полина опустилась на пуфик возле дверей, изящно скрестив длинные ноги. – А что случилось?

– Инсульт, – не задумываясь, произнесла Агния. Хотя весьма приблизительно представляла, что такое инсульт. (Но он показался ей интересней, чем инфаркт. Онкология – совсем темный лес, и она не бывает внезапной, придумывать бытовую травму – потребовались бы подробности, как отец ее, эту травму, умудрился получить…)

Вероятно, представления Полины об инсульте тоже были весьма приблизительными. Потому что она спросила дрожащим голосом:

– И что теперь будет?

– Ничего страшного. Вы́ходят. Ты же знаешь, сейчас не дадут совсем умереть.

– А… а как его будут лечить? Что сказали врачи?

– Полгода придется, конечно, лежать в постели, – серьезно произнесла Агния. Она нахмурилась, вспоминая те истории, которые рассказывали посетители нотариальной конторы, дожидаясь своей очереди в предбаннике. – Потом восстановительное лечение – год, полтора, три… Массаж, лечебная физкультура, покой. – Агния задумалась. – У него половина тела парализована. Не говорит, встать не может…