– Но игра стоит свеч, – без улыбки сказала Мила. – Обратить на себя внимание в городе, полном красивых сук, – это война. А ты когда-нибудь слышала о сражениях, выигранных без боли и потерь?


На следующий день Мила собиралась преподнести мне первые уроки московского выживания. Мы встретились ранним утром – у светских девушек вроде моей подруги оно начинается примерно в полдень. Мила пригласила меня к себе. Теперь она жила не в захламленной съемной однушке, где упитанные тараканы наблюдают за твоими передвижениями изо всех щелей, обои в коридоре исписаны телефонными номерами каких-то случайных людей, а незнакомая соседка сверху заунывно, как бензопила, визжит на своего не сделавшего уроки отпрыска. Мила нового формата обосновалась в элитном пентхаусе – ее семикомнатная квартира занимала два последних этажа новостройки на берегу Строгинского залива. Консьерж ранее, видимо, служил в Интерполе, ибо допросил меня с пристрастием, долго листал паспорт и, кажется, сомневался, достойны ли мои сандалии топтать дорогой мрамор местного холла.

Заспанная Мила, накинув на загорелое тело шелковый халат цвета увядшей розы, лениво провела меня по квартире – роскошные интерьеры вкупе с ее будничными комментариями производили впечатление.

– Это спальня, это мой рабочий кабинет. Обрати внимание на бюро. Начало шестнадцатого века, именно за ним я пишу свои статьи. Купили в Париже, на антикварном аукционе. Это мой тренажерный зал. Это мой домашний салон красоты. Зачем куда-то ходить, если лучшие мастера сами приходят ко мне? У меня и СПА-капсула, и массажный стол есть. И джакузи с подводным массажем, и солярий, и инфракрасная сауна. Здесь гардеробная. Еще есть мини-гардеробная, пришлось завести специально для туфель и сумочек. На днях дура-домработница спрашивает – Людмила Сергеевна, зачем вам шестьсот тридцать пар обуви? А я, может быть, коллекционер… А спальню оформлял аргентинец, молодое дарование. Говорят, через пару лет его дизайн-проект будет стоить под сотню тысяч евро. Но честно говоря, я подумываю все переделать, хай-тек надоел. Негоже это, когда в спальне молодой красавицы кровать, как у робота, и стальные подоконники.

– Да-а, – потрясенно протянула я, – даже спрашивать не буду, сколько все это стоит.

– А я все равно не знаю, – Мила легкомысленно махнула рукой, – мне было дано задание выбирать, что понравится, а на цены не смотреть. Все счета отправлялись прямиком к нему в офис… Ну что, может быть, начнем с легкого завтрака?

Молчаливая домработница принесла нам свежайший кофе, свежий грейпфрутовый сок, теплые тосты и вазочку с прохладной черной икрой. Я не помнила, когда в последний раз ела черную икру, и смотрела на нее, как на чудо. Мила же небрежно зачерпнула и отправила в рот целую ложку – без хлеба.

– Твоя жизнь похожа на сказку, – вздохнула я, – живешь тут, как принцесса в замке.

– Это все не с неба на меня свалилось. Будешь умницей – тоже станешь принцессой… Хотя, скажу тебе честно, работать придется много. Вариант запущенный.

Меня немного покоробило, что бывшая лучшая подруга, с которой мы не раз напивались вместе, которую я однажды снимала с крыши девятиэтажного дома, когда она решила произвести на кого-то впечатление, изобразив лунатика, с которой мы спали в одной постели и делились самыми сокровенными секретами, называет меня «запущенный вариант». Но виду я не подала. Просто, усмехнувшись, спросила:

– Что, я так уж ужасно выгляжу?

– И это тоже, – не пожалела меня Мила, – но дело даже не только во внешнем виде… Ты неаккуратно ешь, сутулишься, болтаешь ногой под столом! От всех этих привычек придется избавляться. Подожди, у меня кое-что для тебя есть. Небольшой тренажер.

– Тренажер? – удивилась я.

– Сейчас увидишь, – Мила метнулась в одну из многочисленных комнат и вернулась через несколько минут, держа на вытянутых руках странный предмет. Какие-то резинки, лямки, веревочки.

– Что это, пояс верности? – ухмыльнулась я.

– Почти, – серьезно ответила Мила, – а ну снимай футболку… Снимай-снимай, не стесняйся, я все равно знаю, что у тебя сорок шестой размер.

Нехотя я подчинилась. Я буквально физически чувствовала на своем обнаженном теле ее липкий насмешливый взгляд, отмечающий каждый изъян.

Мила обошла стол кругом и протянула мне ленточно-веревочную конструкцию, которая, как выяснилось, одевалась на плечи на манер карнавальных крыльев.

– Выпрями спину, – она ловко затянула на мне ремни, потом отошла на несколько шагов и критически меня осмотрела, – так, а теперь попробуй расслабиться.

Я расслабленно ссутулилась и тут же вскрикнула от боли – в спину словно нож воткнули.

– Что это??! – возопила я.

– Это самое гениальное изобретение человечества после тампакса и лифчика wander-bra, – усмехнулась Мила, – мне подруга-модель привезла из Амстердама. Электрошокер против сутулости.

– Что-о?! Его в садомазомагазине купили, что ли?

– Зря смеешься. Я носила его всего месяц, и вот теперь у меня почти балетная осанка. Здорово тонизирует. Говорят, раньше балерины использовали для этих целей обычную канцелярскую кнопку. Ее привязывали между лопаток и, если девушка сутулилась, кнопка впивалась в спину. Электрический разряд гуманнее. И от него не остается следов.


Мила носилась по квартире, как ведьма на метле, вываливая на мою голову свои интимные секреты. Через пару часов я знала почти все подноготную ее амурного успеха. Оказывается, помимо чудовищной операции по усечению желудка, ей пришлось пойти и на другие «подвиги». Она закончила курсы гейш, где ее учили управлять вагинальными мышцами. Она брала уроки этикета и техники речи. Она освоила танец живота в арабском стиле – все для того, чтобы поразить воображение жертвы. Помимо личного тренера, астролога и психотерапевта, у нее был стилист интимных причесок – раз в неделю он приводил в порядок курчавую поросль меж ее стройных ног. То забавную стрижку в виде короны изобразит, то украсит смывающимся орнаментом из хны, то наклеит стразы. Каждый ее день был расписан по минутам. Мила призналась, что живет, как на вулкане, – ровно до тех пор, пока в ее паспорте не появится официальный штамп. Потом она сможет немного расслабиться, перестать работать над собой и начать наконец жить.

По мере того как ее рассказ набирал обороты, мое лицо вытягивалось.

– Мил… Если честно, это все не очень заманчиво звучит. Мне кажется, все это слишком большая жертва. Красивая жизнь не стоит того, чтобы терпеть столько лишений.

– Я же тебе не рассказала о бонусах, – пожала плечами она, – да, мне приходится много работать. Зато я каждый месяц путешествую. И не в Анталью или Хургаду, заметь. Выбираю самые красивые места земного шара. Остров Сайпан. Токио. Мадагаскар. Перуанские джунгли. Роскошные отели Рио. У моего жениха есть собственный островок в Карибском море. Представляешь – на целом острове никого, кроме меня и обслуживающего персонала! Я покупаю все, что хочу. У меня девятнадцать сумочек Birkin, в том числе и украшенный брильянтами парадный вариант. У меня есть платье, которое носила Софи Лорен. И оно мне впору.

– Но все равно… Как-то это не по-человечески, – выдавила я. – Мила, ты же была свободной девушкой, а превратилась… В гейшу, которая вынуждена угадывать желания хозяина… Может быть, это прозвучит жестоко, но мне хозяева не нужны.

– Вот как? – холодно переспросила Мила, и я пожалела, что так резко с нею обошлась. – Но ты сама не далее как вчера жаловалась на свои проблемы. Те мужчины, которых хочешь ты, неизменно выбирают других. Стройнее, известнее, красивее. Я пыталась тебе помочь. Раскрыла тебе свои секреты. Поделилась верным рецептом, как можно получить любого мужика.

– По-твоему выходит, что надо всего лишь стать совершенством, – нервно усмехнулась я, – Мил, ты на меня уж не сердись. Это я так сболтнула, сгоряча.

Но разговор был смазан. Мила спряталась в невидимую раковину. Я пыталась задавать наводящие вопросы, но она предпочитала переводить все на безобидные поверхностные темы. Я заметила, что под столом она нервно дергает ногой. А ведь раньше Мила была спокойной, как сам Будда. Да и ее новообретенная красота при ближайшем рассмотрении уже не производила столь завораживающего впечатления. Я вдруг заметила, что в похудевшем Милкином лице появилось что-то неуловимо птичье – словно мелкий пернатый хищник вроде разжиревшей помоечной вороны неприязненно смотрел на меня через стол.

Все это выглядело так, словно вместе с частью желудка Миле отсекли и кусочек души, частичку ее спокойного обаяния.

Простились мы холодно. И снова это московское «ну как-нибудь созвонимся».

Почему-то я была уверена, что Мила больше никогда мне не позвонит.


Наверное, многим эта ситуация показалась бы дикой, но после развода мы с Гениальным Громовичем будто бы стали ближе друг другу. Сексуальные и финансовые проблемы не висели над нашими головами, точно топор над плахой. Наконец-то мы могли расслабиться и нормально пообщаться.

– Громович, ты и тут умудрился доказать свою неординарность, – заметила я как-то, когда моей свободе исполнилось, кажется, недели две. – Чтобы стать твоим другом, нужно сначала отвести тебя в ЗАГС, потом убедиться, что супружество в твоем исполнении – это смертная скука, потом благополучно подать на развод…

– Сволочь ты, Верка, – покачал головой Громович, – так пренебрежительно отзываться о наших отношениях… А я на тебя лучшие годы убил.

В первые дни после развода я упоенно наслаждалась одиночеством. И будто бы нарочно делала все не так, как было заведено в нашей семье. Вставала не в половину девятого, а как минимум в полдень. И еще пару часиков слонялась по квартире – в пижаме, с зажатой меж расслабленных пальцев тлеющей сигареткой, с чашечкой крепчайшего кофе. Пила вино в первой половине дня (Громович считал, что по утрам квасят только алкоголики, и ему невозможно было объяснить, что бокал ледяного шабли перед обедом скорее тонизирует, чем погружает в омут дурманного хмеля). Носила дома каблуки (помню, Громович со скандалом выбросил мои тапочки на шпильках, которыми я в былые годы очаровывала будущих любовников, он вопил, что к старости у меня деформируются косточки возле больших пальцев, и тогда ничего, кроме жутких ортопедических бот, я носить не смогу). Часами смотрела телевизор. Запоем читала разную хрень. Гуляла на ночь глядя (люблю болтаться по пустынным бульварам и улочкам с баночкой прохладного пива в руке, так лучше думается, а Громович мрачно предвещал, что на меня нападут все маньяки этого города сразу).

Прошла неделя, потом другая, и я немного заскучала. Вспомнилось вдруг, что в моем браке было и кое-что хорошее – например, вечерние чайные посиделки. Мы вытаскивали на балкон соломенные шезлонги, я заваривала крепкий чай, Громович покупал в гастрономе напротив свежую ванильную пастилу… И мы часами обменивались новостями. Наверное, Громович чувствовал то же самое, ту же невнятную необъяснимую тоску… Потому что именно недели через две после моего переезда он позвонил и застенчиво предложил встретиться-поболтать.

– Скучаю я, – признался он, протягивая мне коробку с пастилой. – Я запутался. Вроде и не люблю уже тебя, вроде бы, мне казалось, что развод – к лучшему. Но в пустой квартире как-то тоскливо.

– Та же фигня, – с удовлетворением заметила я, – но ведь это не будет полным идиотством, если мы все-таки иногда будем встречаться? В конце концов у нас был цивилизованный развод… По обоюдному желанию.

– Точно! – обрадовался он. – Я все стеснялся тебе предложить… Думал, что ты меня пошлешь куда подальше.

– Значит, дружба? – я протянула ему руку.

– Дружба! – он радостно потряс мою ладонь, но потом, нахмурившись, выдернул руку. – Только с одним условием.

– Никакого секса! – быстро сказала я.

– Тьфу на тебя, нужна ты мне. Условие такое: о новых романах не рассказывать. Меня не интересует, с кем встречаешься ты, а тебя не должна касаться моя личная жизнь. Идет?

– Да пожалуйста, – немного удивленно согласилась я. – Неужели ты меня до сих пор ревнуешь?

– Вроде бы нет, – помявшись, ответил он, – но кто знает… Если ты начнешь про мужиков рассказывать, могу вскипеть. Я все-таки еврей, а мы – жуткие собственники. Да и за тебя поручиться не могу, ты у меня девушка горячая.

Глава 6

Когда я, несовершенство из несовершенств, проходила мимо криво приляпанной к столбу афиши «Балет „Рубенс“, все вместе мы весим четыре тонны, и мы вскружим вам голову, черт побери!», что-то заставило меня остановиться. На афише была изображена безвозрастная женщина, очаровательный вздернутый нос которой был зажат между тугими румяными щеками. Ее четыре подбородка нависали один над другим, ее огромные груди стягивал легкомысленный корсет, ее руки были толще моих бедер, но глаза ее излучали столько блеска, что хватило бы на десяток темпераментных истеричек. Она просто излучала уверенность и самодовольство. На афише стояло сегодняшнее число, и клуб, в котором должно было состояться это мясомолочное шоу, находился всего в трех кварталах… Ноги сами понесли меня туда.