– Давай, – тормошила его Миррен, стараясь не терять терпения. – Вырвись из своей дремоты. Нужно как можно лучше провести праздники. К нам приедут Пам и Уэс. Твоя мама старается изо всех сил. Давай-давай!

– Ты не знаешь, что это такое. Я все время чувствую страшную усталость.

– Но ты ведь ничего не делаешь, только сидишь, – возразила она. – Давай погуляем в полях. Нам надо поговорить.

– О чем? По-моему, ты уже все сказала мне в госпитале. Я знаю, что ты лишь делаешь вид, что живешь. По утрам ты выглядишь хуже меня.

– Потому что я пытаюсь работать не хуже, чем раньше. Каждый день, и мне некогда себя жалеть. Былого уже не вернешь, – вздохнула она.

– Ты думаешь, мне нравится быть в таком состоянии?

– Ну вот, опять ты начал себя жалеть. Вставай и пошли, поможешь мне чистить навоз. Доктор сказал, что физические нагрузки тебе не только не повредят, а, наоборот, пойдут на пользу. – Его вечное нытье действовало ей на нервы.

– Только не с этим фрицем, – буркнул он. – Зачем вы согласились, чтобы у вас поселился гитлеровец?

– Потому что Дитер работящий, он знает свое дело, да еще и обходится нам дешево. – И какое ему вообще дело до Дитера?

– Так, значит, теперь тебе какой-то фриц дороже, чем я? – Он сурово посмотрел на нее.

– Что ты имеешь в виду? – Она прятала глаза.

– После моего возвращения ты даже не глядишь в мою сторону, – добавил он.

– С какой стати? Ты не хочешь делать никаких усилий. Не моешься и не бреешься, пока я тебя не заставлю. От тебя воняет потом. Я из сил выбиваюсь, чтобы наладить нашу жизнь, Джек… в горе и радости. Вот в чем мы клялись друг другу. Но это трудно.

– Ты игнорируешь меня, будто какого-то слабовольного идиота. Я не виноват, что плохо себя чувствую, – возразил он.

– Чувствую, чувствую… чувствую. Меня уже тошнит от этих слов и от того, как ты себя чувствуешь. Ведь тебя не интересует, как я себя чувствую среди этих холмов? Меня поддерживают лишь воспоминания о здешней прежней жизни.

– Но ты изменилась, Миррен, жесткая такая стала. Может, ты и сильная, но я чувствую себя так, будто несу наказание день и ночь, во сне и наяву, каждую минуту, и твое суровое лицо для меня как мозоль на ноге. Как я еще могу себя чувствовать? И почему Долговязый все еще шастает тут, на ферме? Я думал, что он уже женился на сестре Фредди?

– Скоро женится. Дай им время. Эта парочка плывет на медленном пароходе в Китай, их швыряет туда-сюда. Ладно, хватит о них. Что мы будем делать? Не можем же мы остаться тут навсегда, тем более после…

– Милая, я пока не готов куда-то двигаться. Мне надо сначала поправить голову. В ней полно обрывков, которые я не в состоянии соединить. Это все шоковая терапия. Я не хочу ее повторения. Она просто выжигает твои мозги. – Говоря это, он теребил свою шевелюру.

– Тогда встряхнись, приведи себя в порядок, и мы пойдем в паб и чуточку отпразднуем твое возвращение.

– Но ведь ты не пьешь. – Он с удивлением посмотрел на нее.

– Так было до гибели Сильвии. Я теперь не отказываюсь от одной-двух порций хереса или даже от пива. Мне нужно выбраться отсюда, и я не могу пойти сама, самостоятельно. Ведь верно?

– Я не могу пить из-за моих таблеток. Доктор Каплински сказал, что я уже отвык пить и что мне лучше и не начинать снова. Ты ведь знаешь, что добра это мне не принесло. Так что спасибо, но я пас.

– Что-то не похоже на тебя, ты ведь никогда не пропустишь халяву. Где же твое чувство солидарности? Нам обоим будет на пользу, если мы пойдем в деревню и повидаем твоих приятелей. Пойдем, один стакан тебе не повредит.

Вот так они очутились возле стойки паба в Уиндебанке среди выцветшей мишуры и неумелого бумажного декора. Все суетились вокруг Джека, угощали его, и он начал оживать.

Миррен сидела там, стараясь держаться как можно степеннее. Потом прозвенел колокольчик, и Билл предложил закрыть паб. Люди, находившиеся там в этот момент, оказались запертыми до двух утра.

Они кое-как дотащились домой и, стараясь не шуметь, легли в постель, хихикая, как озорные школьники, и сцепились в пьяных объятьях, храпя и вертя головами.

Так-то лучше, улыбнулась Миррен. Если не можешь их победить, вступай в их ряды. Лучше она разделит с Джеком его хобби.

Внезапно оказалось, что можно не бояться Рождества в Крэгсайде.


– Что с Миррен? – озабоченно спросила Пам, мать Бена. – Она стала какая-то дерганая, все время вскакивает и крутится, как волчок, и ужасно худая, а ведь всегда была упитанной девочкой. Теперь же просто ссохлась. Но ей, конечно, тяжко, ведь Джек снова пристрастился к бутылке. Флорри тревожится. Их часами не бывает дома. По всей деревне ползут разговоры, как подолгу они торчат в пабе. Надеюсь, Миррен удержит его от рецидива. Она всегда была строгой в отношении спиртного, но вот в последнее время… Но теперь нельзя ни в чем быть уверенным.

Казалось, будто смерть Сильвии висела над всеми домашними черной тучей, о которой никогда не говорили, но она всегда присутствовала. И эти осиротевшие родители гуляли и пили так, словно у них не будет завтрашнего дня.

Миррен дала себе волю. Она сидела в пабе, глядела на окружающую компанию остекленевшим взором, смеялась и шутила, делая вид, что все хорошо. Она испытывала приливы восторга, а через минуту впадала черную, безнадежную меланхолию. К этому времени Бен знал все признаки и с растущей тревогой наблюдал за ней.

Лорна надулась, всячески избегала его, изображала из себя недотрогу, но у него не было времени на эти игры. И так дел по горло.

Вслух ничего не говорилось, все проходило молча. Том и Флорри не хотели расстраивать Джека, а тот шел по лезвию бритвы, пытаясь восстановиться, вернуться к жизни, а Миррен совершенно не помогала ему, таскала его в то самое место, с которого и начались все беды. Бен совершенно ее не понимал.

Он остановил ее возле дальнего сарая, где она убирала сено, так как ожидался снег.

– Что ты делаешь, Миррен? Зачем снова делаешь Джека зависимым от спиртного? – заорал он, не стесняясь никого. – Он не пил несколько месяцев, а теперь снова не просыхает. Я думал, у тебя больше мозгов. Я и за тебя тоже боюсь. Пьянство – не ответ.

– Откуда ты знаешь? – спросила она, и в ее глазах сверкнула ненависть.

– Оно проявляет в тебе не лучшие твои черты. Прекрати хоть ненадолго… протрезвей. Все вокруг уже это замечают.

– Ну и что? Это моя жизнь. Теперь я могу жить, как мне нравится. Я принимаю свое лекарство, когда хочу и где хочу. Ты меня не остановишь.

– Лекарство – вот как ты смотришь на это? Яд, а не лекарство. Пьянство превратило тебя из надежного друга в человека, которому я больше не могу доверять.

– С чего ты взял, что мне нужна твоя дружба? Ты и твоя подружка украли у меня мою мечту. Я тебе тоже не доверяю, – заявила она.

– Не говори глупости. Что такое я украл у тебя? Когда?

– «Край Света». Я видела, что ты сделал с домом… для нее. Дитер мне сказал. Это место было моим. – Она с вызовом взглянула на него, ожидая ответа.

Бен снял шапку и расхохотался.

– Ну и дуреха! Так вот почему ты дулась на меня все эти недели. Я так и думал, что неспроста.

– Не смей издеваться надо мной, Ройбен Йевелл! Значит, тебе нечем крыть, раз ты так себя ведешь. Ненавижу тебя! – Она бросилась прочь, оставив его стоять на месте.

– Постой! Сейчас я все объясню… – крикнул он ей вслед.

– Я не желаю слушать. Горшок корил котел сажей, а оба хороши! – Она побежала вниз по тропе.

Вот глупая! Решила, что я восстанавливаю «Край Света» для Лорны, и заревновала. Бен улыбнулся. Он видел это по ее глазам, сверкавшим злостью. Пора прояснить ситуацию раз и навсегда, показать этой злючке, как она ошибалась. Ему хотелось увидеть краску стыда на ее щеках, когда он покажет им свой подарок.


– Куда вы собрались в такую погоду? – укоризненно спросила Флорри, поднимая голову от вязания. На небе нависли тяжелые тучи, шел снег, дорога обледенела. – Оставайтесь-ка лучше дома, сыграем в карты. Уж очень там холодно.

Миррен подскочила к ней, обняла.

– Мы возьмем вэн. Джек торчал дома весь день, помогал с бумагами. Он заслуживает награды. Ведь вы не осудите нас, если мы чуточку развлечемся? Мы ненадолго. – Она знала, как уговорить Флорри.

– Миррен, тебе ведь никогда не нравились такие заведения, – пробормотала Флорри, не поднимая глаз. – А теперь не можешь никак удержаться?

– Но ведь тут нас теперь ничего не держит, правда? – Сильвия стала у нее козырной картой.

– Нет, конечно, раз ты так считаешь… Только не застряньте там. Том что-то приболел, кашляет. Твоя очередь доить утром коров.

– Разве я когда-нибудь его подводила? – спросила Миррен, понимая, что ей придется встать на рассвете.

Джек повеселел и больше походил на себя прежнего, на мужчину, за которого она вышла замуж. За исключением постели. Они до сих пор так ничего толком и не смогли. Но ведь она не гламурная киноактриса Хеди Ламарр, чтобы помогать ему в постели.

Бен ходил по ферме, словно раненый медведь. Он не раз предлагал им обоим подняться к «Краю Света» и обещал все там показать, но Миррен вежливо отказывалась и ничего не желала слышать об этом, пока не утихнут страсти. Ей не хотелось видеть гордость на его лице, когда он будет показывать им свое любовное гнездышко.

Утром Миррен ходила на местный рынок и расстроилась. Лорна прошла мимо нее с каменным лицом. Хилда Терсби, теперь молодая мать, толкала коляску и при виде своей бывшей подруги нырнула за ларьки.

Миррен знала, что за ее спиной люди показывают на нее пальцем и говорят, что это ее пьяный муж переехал своего ребенка. Она знала, что думают люди, и ей было плевать. Они с Джеком теперь вместе, и у них для компании есть бутылка. А остальное гори ясным пламенем!

Ночь была морозная, Флорри права, да еще поднялся ветер. Они молча ехали вниз по тряской дороге. Джек что-то задумал и держался спокойно и замкнуто.

– Ты язык проглотил, что ли? – спросила Миррен, надеясь его развеселить, но он смотрел перед собой и лишь пожимал плечами.

– Вижу, ты что-то задумал. Значит, вечер получится что надо!

– Я вот думаю, что нам, может, лучше пойти сегодня не в паб, а в киношку? Я сыт по горло одними и теми же физиономиями. – Это был сюрприз.

– Тогда поедем в Скарпертон; это всего десять миль. Бензина хватит и на обратную дорогу. Я знаю там хорошее место. Увидим новые лица. – По узкой дороге они доехали до города и поставили машину.

– Давай закажем в «Розе и короне» по рыбе с картошкой или еще чего-нибудь вкусного, – предложил Джек. – Потом пойдем в «Плазу», как в старые времена.

– Кому нужна еда? Не трать зря бабки. Пошли прямо в «Золотой лев». Там хорошие чипсы, камин и пианино. Я знаю девушку в баре – Монику – она сделает нам сэндвичи.

– Миррен, нам нужно поговорить, – сказал он спокойным, серьезным голосом. – Это пьянство пора остановить. Хватит. Мы можем пойти в «Плазу» или, если хочешь, на танцы. Вот и получится разнообразие.

– Что на тебя нашло? – рассердилась она, не понимая такую неожиданную смену настроения. – На тебя не похоже. Чтобы ты да отказался от пинты виски? Не превращайся в тряпку.

– Дело не в этом, любовь моя. Просто я думаю, что нам надо чуточку сбавить обороты. Бен сказал…

– Ой, этот Святоша Джо вечно рассказывает небылицы! Он предостерег тебя? Не обращай на него внимания, он злится, потому что я не разговариваю с ним. Пошли! Я все равно зайду туда, даже без тебя.

Миррен оставила Джека на улице и вошла в паб, уверенная, что он последует за ней. Она перевела дух, поздоровалась со знакомыми и ждала, когда откроется дверь, но она так и не открылась. Тогда она вернулась за ним. Он сидел на скамейке и рыдал, взрослый мужчина, а рыдал, подвывая, как ребенок.

– Что с тобой сегодня? – раздраженно и резко спросила она. Перед ней был снова тот, другой Джек, слабый и нелюбимый. – Пойдем, и ты забудешь свои беды. Я хочу познакомить тебя с моими друзьями.

Джек покачал головой.

– Нет, любовь моя. Я знаю все…

– О чем? – спросила она. Ее удивило горе, написанное на его лице.

– Что ты пристрастилась к выпивке. Я обнаружил у тебя целый склад пустых бутылок.

– О каких бутылках ты говоришь? – Она задрожала от страха, но пыталась изобразить удивление.

– О твоем «лекарстве». Я искал шлепанцы и заглянул в ящик гардероба. Там были дюжины и дюжины пустых бутылок.

– Да что ты говоришь?

– Миррен, это были бутылки из-под виски, на огромную сумму. Что ты сделала с собой? – Он снова зарыдал.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь? – пробормотала она, густо покраснев.

– Ох, да ладно, ты пьешь за двоих, хуже любого мужика. Я понимаю, ты ничего не можешь с этим поделать. Знаю, что это такое. Видел в армии парней, сосавших виски вот так, по глоточку. Хуже всего были офицеры, они быстрее слетали с катушек. Ведь это крепкая штука, она разрушает человека. Я не узнаю тебя, это не ты, не та девушка, на которой я женился, – прошептал он.