Мария Тинс с усмешкой затянулась.

— Правильно, девушка. Держи свои мысли при себе. Значит, ты будешь служить у моей дочери. Она пошла по магазинам. Таннеке покажет тебе дом и объяснит, в чем будут заключаться твои обязанности.

Я кивнула:

— Хорошо, сударыня.

Таннеке, стоявшая рядом с креслом, в котором сидела старуха, прошла мимо меня к двери. Я последовала за ней, ощущая на спине проницательный взгляд Марии Тинс. И опять услышала смешок.

Таннеке сначала повела меня в заднюю часть дома, где располагались кухня и прачечная, а также две кладовки. Из прачечной дверь вела во внутренний дворик, завешанный сохнущим бельем.

— Для начала тебе надо будет все это выгладить, — сказала Таннеке.

Я ничего не ответила, хотя, на мой взгляд, солнце еще не успело как следует выбелить белье.

Потом она повела меня обратно в дом и показала в одной из кладовок люк с лестницей, которая вела под пол.

— Здесь ты будешь спать, — объявила она. — Брось вниз свои вещи — разберешься с ними потом.

Я неохотно бросила узелок в темную яму, вспомнив при этом, как мы с Франсом и Агнесой бросали камушки в канал в поисках таящихся там чудовищ. Узелок с глухим стуком упал на земляной пол. У меня было такое чувство, будто я — яблоня, с которой упало драгоценное для нее яблоко.

Затем мы с Таннеке опять пошли по коридору, куда выходили двери всех комнат, которых было гораздо больше, чем у нас дома. Рядом с «комнатой с распятием» где сидела Мария Тинс, находилась комната поменьше, там стояли детские кровати, ночные горшки, маленькие стулья и столик, загроможденный чашками и тарелками, подсвечниками, щипцами для снятия нагара со свечей, и безо всякого порядка валялась детская одежда.

— Здесь спят девочки, — пробормотала Таннеке, видимо, немного устыдившись открывшегося мне беспорядка.

Она пошла дальше по коридору и открыла дверь в большую комнату, в окна лился свет с улицы, падая на красную и белую плитку, которой был вымощен пол.

— Большая зала, — проговорила Таннеке. — Здесь спят господин с госпожой.

Постель была завешена зеленым шелковым пологом. В комнате была и другая мебель — большой шкаф, инкрустированный черным деревом, пододвинутый к окнам стол из белого дерева и расположенные вокруг него кожаные стулья. И опять меня поразило множество картин. Я насчитала девятнадцать. Большинство, были, видимо, портретами членов обеих семей. Еще была картина, изображавшая Деву Марию, и другая, на которой один из трех царей поклонялся младенцу Иисусу. Я с какой-то неловкостью смотрела на обе картины. — Теперь пошли наверх, — сказала Таннеке и, приложив к губам палец, стала подниматься по крутой лестнице Я старалась ступать совсем неслышно, Поднявшись на площадку, я увидела закрытую дверь. За ней царила, тишина. Значит, он там.

Я стояла, глядя на дверь и не смея шевельнуться — вдруг он сейчас выйдет?

Таннеке наклонилась ко мне и прошептала на ухо:

— Здесь ты будешь убираться. Молодая госпожа объяснит тебе как. А здесь, — она показала на несколько дверей, ведущих на заднюю половину дома, — комнаты моей хозяйки. Там разрешается убираться только мне.

Мы тихонько спустились вниз. Заведя меня в прачечную, Таннеке сказала:

— Ты будешь стирать белье для всей семьи.

Она кивнула на большую кучу грязного белья. Надо же столько скопить! С этим быстро не управишься.

— В кухне есть бак для воды, но для стирки будешь приносить воду из канала — она здесь достаточно чистая.

— Таннеке, — тихим голосом спросила я, — неужели ты все это делала одна — и готовила, и убиралась, и стирала белье на весь дом?

Это был правильный подход.

— Еще и за продуктами иногда ходила, — ответила Таннеке, раздуваясь от гордости за свое прилежание. — Конечно, за продуктами в основном ходит молодая госпожа, но она, когда беременна, не может выносить запаха сырого мяса или рыбы. А беременна она, — добавила Таннеке шепотом, — почти всегда. Тебе тоже придется ходить за мясом и рыбой.

И с этими словами она ушла, оставив меня в прачечной. Включая меня, в доме теперь жило десятеро, один из них маленький ребенок, который пачкает больше белья, чем все остальные. Мне придется стирать каждый день, от мыла и воды у меня потрескаются руки, лицо покраснеет от пара, спина будет болеть от тяжелого мокрого белья, а локти будут в ожогах от утюга. Но я здесь новая служанка, и я молода: естественно, что на меня свалят самую тяжелую работу.

Белье, прежде чем его стирать, надо было замочить и оставить на сутки. В кладовке, из которой открывался люк в подвальную комнатку, я нашла два оловянных ведерка и медный чайник. Я взяла ведра и пошла по длинному коридору к выходу.

Девочки все еще сидели на скамейке. Теперь мыльные пузыри пускала Лисбет, а Мартхе кормила малыша размоченным в молоке хлебом. Корнелия и Алейдис гонялись за мыльными пузырями. Когда я появилась в дверях, они все остановились и выжидающе уставились на меня.

— Ты — новая служанка, — заявила рыжая девчонка.

— Правильно, Корнелия.

Та подобрала на земле камушек и швырнула его через дорогу в канал. На руке у нее были длинные царапины — видно, она приставала к кошке.

— Где ты будешь спать? — спросила Мартхе, вытирая о фартук мокрые от молока руки.

— В подвале.

— Нам там нравится, — сказала Корнелия. — Пошли туда играть!

Она побежала в дом, но, увидев, что за ней никто не пошел, вернулась, надув губы.

— Алейдис, — сказала я, протягивая руку самой маленькой девочке, — ты мне покажешь, где у вас берут из канала воду?

Она взяла мою руку и посмотрела на меня снизу вверх. У нее были серые, похожие на две новые блестящие монеты глаза. Мы перешли улицу. Корнелия и Лисбет потянулись за нами. Алейдис подвела меня к ступенькам, которые спускались к воде. Мы посмотрели вниз, и я крепче сжала ее руку, как раньше делала, стоя у края воды с Франсом или Агнесой.

— Отойди от края, — сказала я Алейдис. Та послушно сделала шаг назад. Но когда я стала спускаться с ведрами по ступенькам, Корнелия пошла следом за мной.

— Ты поможешь мне нести воду, Корнелия? Если нет, ступай наверх к сестрам.

Она посмотрела на меня и сделала самое худшее, что я могла от нее ожидать. Если бы она надулась или крикнула что-нибудь, я бы знала, что одержала верх. Но она засмеялась.

Я размахнулась и залепила ей оплеуху.

Ее лицо покраснело. Но она не заплакала. Однако побежала вверх по ступенькам. Алейдис и Лисбет смотрели на меня сверху серьезными глазами.

Вот так же у меня сложатся отношения с ее матерью, невольно подумала я. Только той я не осмелюсь дать пощечину.

Я наполнила ведра и понесла их наверх. Корнелии там не было. Мартхе все еще сидела с Иоганном на руках. Я отнесла одно ведро на кухню, разожгла плиту, наполнила чайник и поставила его на огонь. Когда я вышла на улицу, Корнелия опять была там. Одна щека у нее все еще была красной. Девочки запускали волчок по серо-белым плиткам. Ни одна из них не взглянула на меня. Ведра, которое я оставила снаружи, нигде не было. Я посмотрела на канал и увидела, что оно плавает там вверх дном и что мне его не достать.

— Да, на тебя управу не сразу найдешь, — пробормотала я и стала оглядываться — не валяется ли поблизости палка, которой можно выудить ведро?

Я опять набрала воды в первое ведро и понесла его в дом, повернув голову так, чтобы девочкам не было видно моего лица. Поставила ведро на плиту рядом с чайником, взяла метлу и опять вышла на улицу.

Корнелия бросала в ведро камни, вероятно, надеясь его утопить.

— Если сейчас же не перестанешь, я тебя опять стукну.

— А я скажу маме. Служанкам не положено нас стукать.

Корнелия запустила в ведро еще одним камешком.

— Хочешь, я скажу твоей бабушке, что ты сделала?

На лице Корнелии мелькнул испуг, и она бросила на землю собранные камни.

Со стороны ратуши по каналу плыл баркас. Я узнала человека, управлявшегося с шестом, — я видела его утром, когда он вел баркас, полный кирпичей и низко осевший в воду. Сейчас баркас шел гораздо легче. Его хозяин улыбнулся мне.

— Пожалуйста, сударь, — покраснев, попросила я, — вы не поможете мне выловить это ведро?

— А, теперь, когда тебе от меня что-то нужно, ты на меня смотришь! А раньше не хотела!

Корнелия с любопытством за мной наблюдала.

— Я не могу достать его отсюда. Может, вы…

Лодочник перегнулся через борт, выловил ведро, вылил из него воду и протянул мне. Я сбежала по ступенькам и протянула руку за ведром.

— Большое спасибо! Я вам очень благодарна.

Но он не выпускал ведро из рук.

— И это все? А поцелуй?

Он протянул другую руку и ухватил меня за рукав. Я вырвала у него ведро.

— В другой раз, — сказала я с напускным кокетством. Вообще-то это у меня плохо получалось.

— Тогда я каждый раз буду высматривать в этом месте ведро, дорогуша. — Он подмигнул Корнелии. — И причитающийся за него поцелуй.

Он взял шест и поплыл дальше.

Поднимаясь по ступенькам, я увидела, как в среднем окне второго этажа мелькнула какая-то тень. Это была его комната. Я вгляделась, но ничего не увидела, кроме отражавшегося в стекле неба.


Катарина вернулась, когда я стала снимать с веревок высохшее белье. Сначала я услышала, как в прихожей звякают ее ключи. Большая связка ключей свисала у нее с пояса, звякая при каждом ее движении. Мне казалось, что они ей очень мешали, но Катарина носила их с гордостью. Потом я услышала ее голос на кухне. Она резким тоном отдавала приказания Таннеке и мальчику, который принес ее покупки из магазинов.

Я продолжала снимать с веревок и складывать простыни, наволочки, скатерти, салфетки, носовые платки, воротники и капоры. Их развесили небрежно, как следует не расправив. И отдельные места остались сырыми. И предварительно не встряхнули, так что на белье было полно складок, которые придется долго разглаживать. Эта работа займет у меня чуть ли не весь день.

В дверях появилась Катарина. У нее был разомлевший от жары и усталый вид, хотя солнце светило еще не в полную силу. Блузка некрасиво сбилась у нее под горлом, поверх синего платья был надет сильно измятый зеленый халат. На ней не было капора, и заколотые в пучок белокурые локоны упорно выбивались из-под гребней.

Мне казалось, что ей лучше всего было бы спокойно посидеть на берегу канала, глядя на воду, которая ее освежит и успокоит.

Я не знала, как себя с ней вести: я раньше не работала служанкой, и у нас в доме тоже никогда не было служанки. На нашей улице никто не держал слуг. Это нашим соседям было не по карману. Я положила собранное белье в корзину, потом поздоровалась с ней:

— Доброе утро, сударыня.

Она нахмурилась, и я поняла, что мне надо было дождаться, когда она заговорит первой.

— Таннеке показала тебе дом?

— Да, сударыня.

— Значит, тебе понятны твои обязанности? Так будь добра их выполняй.

Она замолчала, словно не зная, что еще сказать, и я вдруг поняла, что она так же мало знает, как вести себя со служанкой, как я не знаю, как вести себя с хозяйкой. Таннеке, наверное, приучала к домашней работе Мария Тинс, и она в первую очередь выполняла приказания старухи.

Видно, мне придется помогать Катарине — только так, чтобы она этого не заметила.

— Таннеке сказала, что, кроме стирки и глажки, мне надо будет ходить на рынок за мясом и рыбой, сударыня, — подсказала я.

Катарина оживилась:

— Да, она сходит туда с тобой, когда ты кончишь гладить. А потом будешь каждый день ходить на рынок сама. И выполнять другие мои поручения, — добавила она.

— Хорошо, сударыня.

Я помолчала и, видя, что она больше ничего не собирается мне сказать, потянулась, чтобы снять с веревки мужскую рубашку.

При виде рубашки Катарина вспомнила, что еще мне надо сказать.

— Завтра, — объявила она, когда я принялась складывать рубашку, — я покажу тебе комнату на втором этаже, которую тебе надо будет убирать. Пораньше — с самого утра.

И она ушла, не дожидаясь ответа.

Я занесла в дом белье, нашла утюг, почистила его и поставила нагреваться на огонь. Не успела я начать гладить, как появилась Таннеке и вручила мне корзину для покупок.

— Сейчас пойдем к мяснику, — сказала она. — Мне нужно мяса на обед.

До этого я слышала, как на кухне звякают кастрюли и сковородки.

У порога я увидела на скамейке Катарину, Лисбет и спящего в коляске Иоганна. Катарина расчесывала волосы Лисбет и искала у нее в голове вшей. Рядом сидели Корнелия и Алейдис и что-то шили.

— Нет, Алейдис, — сказала Катарина, — так ничего не выйдет — надо туже натягивать нитку. Покажи ей, Корнелия.

Я и не думала, что увижу такую мирную домашнюю сцену.

С канала прибежала Мартхе:

— Вы идете за мясом? Можно я тоже с ними пойду, мама?