Когда Джорджина, пошатываясь, преодолела несколько последних метров к дому, Лиан разбрасывал зерно пронзительно кричащим курам. Мимолетная улыбка дрогнула в уголках его губ. Он бросил последнюю пригоршню и пошел ей навстречу.

— Я думал, ты заблудилась, — вежливо сказал он. — Наверное, с трудом нашла источник?

Понимая, что он смеется над ней, она вздернула подбородок и солгала:

— Нисколько, там было так спокойно, что я решила посидеть немного и… задумалась.

— А, — насмешливо протянул он, — полагаю, это большая удача — найти место, где можно успокоить свое сердце. Надеюсь, ты думала о приятном?

Разгневанная, она повернулась уйти прочь от его несносных насмешек, однако вспомнив, что без его помощи не обойтись, холодно спросила через плечо:

— Не будете ли вы так добры показать, как тут разогревают воду? Если я не смою эту грязь, то больше не выдержу и закричу!

Возможно, он понял, наконец, что обращается с ней несправедливо жестоко, или вызывающий тон не смог скрыть ее уныния. Так или иначе, голос Лиана звучал тепло, когда он ответил:

— Дай мне ведра. Не могу гарантировать горячую ванну, но если налить воду в то, что Дейдра называет «ведьминым котлом,» поставить его на сильный огонь и добавить к этому еще пару ведер, то теплая ванна тебе обеспечена.

«Ведьмин котел» Дейдры оказался громадным железным чаном, который Лиан подвесил над разгоревшимся огнем. Он вылил всю воду из ведер и прежде чем снова пойти за водой к источнику, вытащил из сарая огромный цинковый таз и поместил его перед огнем.

— Пожалуйста, миледи, — усмехнулся он. — Ваша ванна почти готова.

Она с напряженным удивлением осмотрела голую комнату; по-своему поняв ее немой вопрос, он сухо пояснил:

— Не беспокойся, мне надо до наступления сумерек вспахать клочок земли. Так что когда твоя ванна будет готова, я уйду. Работа займет у меня по крайней мере два часа, — он сделал ударение.

Девушка смутилась: он не так понял ее, но еще до того, как она пришла в себя, Лиан подхватил ведра и вышел из дома.

Джорджина наслаждалась ванной и совсем потеряла счет времени. Никогда в жизни этот ежедневный ритуал не доставлял ей столько блаженства. Там, дома, ее ванная комната была истинной симфонией в голубом: голубая ванна, отделанные голубым кафелем стены с зеркалами, громадные махровые бледно-голубые полотенца и стеклянные полочки, уставленные всевозможными туалетными принадлежностями. Но каждый раз она проводила среди этой роскоши не больше десяти минут, словно даже не замечая щедрого потока горячей воды.

Здесь вода едва достигала высоты шести дюймов, была еле теплой и быстро остывала. У цинкового таза дно оказалось шершавым, и в нем было неудобно лежать; жар от огня яростно подогревал с одной стороны, в то время как другой бок морозил идущий от дверей жестокий сквозняк. Тем не менее было истинным наслаждением намылиться толстым куском хозяйственного мыла с резко бьющим в нос запахом и смыть с себя прилипшие остатки болотной тины.

Насухо вытершись и сменив грязную одежду на свежую, она снова почувствовала удовольствие и подумала, что стоило пережить все испытания ради этого мгновения; точно так же, как стоит пережить боль ради того ни с чем не сравнимого ощущения, когда она отступает.

К тому времени как она помылась и вернула таз в сарай на место, у нее проснулся волчий аппетит. Время ланча давно прошло без какого-либо напоминания Лиана. Гордость не позволяла ей спрашивать, поэтому она потуже затянула пояс и заставила себя не думать о пище. Но голод брал свое, и она поспешила в дом и приступила к поискам съестного в надежде отыскать какие-нибудь припасы. Все, что она нашла, — миска с маслом и несколько картофелин; но даже их вида было достаточно, чтобы у нее потекли слюнки. Начистив картошки на двоих — ведь она не могла не считаться с его присутствием, даже если он того не заслуживал, она положила ее в котелок с водой, оставленный греться над огнем. Она посолила ее и осторожно подложила еще кусок торфа сверху уже горящего. Довольно скоро картошка закипела, и пока она варилась, Джорджина накрыла голый деревянный стол клетчатой скатертью и поставила два прибора.

Когда Лиан вернулся домой, она тихо мурлыкала про себя, наклонившись над котелком, проверяя, готова ли картошка. Он вошел так тихо, что, услышав за спиной его голос, она резко обернулась и от неожиданности уронила вилку.

— Поздравляю, — с усмешкой сказал он. — Я бы никогда не поверил, что ты можешь варить картошку. Интересно, узнали бы тебя твои коллеги по работе? Ожидая ответа, он наклонился поднять вилку.

Стараясь скрыть смущение, она деловито сказала:

— Чтобы ответить на вопрос, им надо самим побывать здесь, но поскольку это невозможно, то не лучше ли нам сесть за стол без них? Я умираю от голода.

Он оглядел стол, где почетное место занимала миска с маслом, а затем перевел взгляд на котелок с картошкой, и его брови поднялись от удивления. Но не сказав ни слова, сел за стол и стал ждать, когда ему подадут еду.

Они ели в полной тишине: она была слишком голодна, чтобы отвлекаться на разговоры, а он глубоко погружен в собственные мысли, бросающие мрачную тень на лицо. Но когда, насытившись, Джорджина отодвинула от себя пустую тарелку, почувствовав, что наступило время требовать объяснений, он откинулся на спинку стула, закурил сигарету и с вызовом встретился с ней взглядом, показывая, что готов отбить все ее атаки.

Перед тем как задать вопрос, она от волнения прокашлялась.

— Ты серьезно собираешься держать меня здесь против воли, или твои действия просто блеф, попытка запугать, чтобы я согласилась перевести сюда промышленность? Если последнее, то могу заверить, это не сработает, — любой, кто меня знает, скажет: ее можно убедить, но нельзя принудить! — вызывающе закончила она.

У нее похолодела кровь, когда он холодно и четко произнес:

— Я не собирался тебя запугивать и тем более не вел бесчестную игру. Я хотел преподать надлежащий урок, чтобы помнила на будущее: нельзя обо всем в жизни судить одинаково поверхностно, исключительно по внешнему виду. Точно как то болото, снаружи кажущееся твердым и надежным, есть масса других вещей, о которых ты очень мало знаешь, в которых мало смыслишь, но которым ты осмеливаешься давать оценку и выносить безапелляционное суждение. Пройдут годы, и ты поблагодаришь меня за то, что заполнил пробел в образовании, допущенный теми, кто был ответственен за твое воспитание.

От его холодного нравоучительного тона у нее остановилось дыхание; несколько мгновений она смотрела через полупустой стол.

— Ты невыносим! — выкрикнула она отчаянно. — Слава Богу, что наша помолвка только фарс, мне противно даже представить себя обрученной с надменным, самодовольным типом, каким ты оказался!

— Помолвка состоялась!

Исходящий от него холод и голубые колючие льдинки, сверкавшие в глазах, заставили ее воздержаться от очередной резкости, и установилась тишина. Он наблюдал за ней некоторое время сквозь сузившиеся щелки глаз и затем продолжил;

— Несмотря на то, что наша помолвка официально не объявлена, слух о ней распространился по всему графству. Я не намерен становиться объектом сплетен и не позволю смеяться над именем Ардулианов кому бы то ни было, так что нравится тебе это или нет, ты останешься моей невестой до тех пор, пока я не сочту, что прошло достаточно времени между объявлением помолвки и ее отменой, чтобы не возникло никаких пересудов. Она подскочила, ее щеки алели, как флаги.

— Его заботят сплетни! Подумать только! Его, который держит меня против воли, одну, без сопровождающей старшей дамы, которая могла бы накинуть узду на распустившиеся языки! Я не принимаю твоих объяснений. Как думаешь, что вызовет больше сплетен: разорванная помолвка или то, что я нахожусь здесь одна, и рядом ни одной души, что помогло бы соблюсти приличия, которым твои люди придают такое большое значение?

Ее горячая речь не произвела никакого впечатления. Он, казалось, устал от разговора и, погасив окурок, сказал:

— Сюда никто не заезжает случайно, а только навестить Даниела. Друзья знают, что его сейчас нет, и ни у кого не появится желание совершить бессмысленную поездку. До тех пор, пока знакомые Даниела думают, что дом пуст, не стоит беспокоиться, что тебя увидят здесь.

— Ты забыл о дяде Майкле! — возмущенно бросила она. — Дядя не позволит поступать, как тебе заблагорассудится.

— Он далеко отсюда, на рыбалке, и если ты еще вспомнишь Кейту, то могу успокоить: я намекнул ей, что мы, возможно, на несколько дней поедем к Майклу, и если этим вечером не вернемся, она легко поверит, что мы так и поступили.

Негодующий румянец медленно исчез с лица Джорджины, оно побледнело и стало озабоченным. Дымчато-серые глаза расширились, словно помимо ее воли умоляя отменить жестокое решение. Но его взгляд не смягчился, он пронзал ей сердце и заставлял трепетать, как от укола шпагой. Каждое слово, которое произносил, он взвешивал. Орел больше не был пленником, в этом нет никаких сомнений! Мрачное предчувствие охватило ее, когда она подумала об орлах, сторожащих его дом. Подобно диким созданиям, он тоже способен повернуть против тех, кто нарушал его планы.

Скрип его стула о каменный пол так напугал ее, что она вздрогнула. Теперь, когда она знала, до какой степени он безжалостен, заброшенность одинокого фермерского дома казалась зловещей. Испуганный мозг посылал сигналы опасности, и холодок пробегал по спине. Стоило ему случайно оказаться рядом с ней, как она невольно вскрикнула и сжалась на своем стуле. Он подошел еще ближе, глядя сверху вниз с необъяснимым выражением, и она снова отпрянула.

Он стоял, не двигаясь, в полной тишине, и она почувствовала всевозрастающую панику. Куда исчез тот приятный мужчина, чьей непоследовательной натурой она могла, как ей казалось, управлять! Перед нею был угрюмый незнакомец, более опасный, чем кто-либо, с кем она была знакома раньше.

Она превосходно ориентировалась в мире бизнеса, среди которого выросла, где у нее прорезались зубки, где, повторяя за матерью, она произнесла первые слова и где научилась достойно парировать любую словесную атаку, как подобает деловой женщине, способной за себя постоять в этом мире мужчин. Лицом к лицу с Лианом Ардулианом она теряла всю свою уверенность. Холодное самообладание, над которым она работала многие годы, испарялось, как туман с вершины горы: она направляла свои слабенькие силы против слишком грозного противника. Но было нечто, пугающее ее больше, чем все остальное. Мать подпитывала ее самоуверенность и гордыню, уверяя, что дочь на голову выше любого мужчины. Здесь же, вдали от твердой почвы «Электроник интернейшнл», она чувствовала себя только слабой и беззащитной женщиной, которая оказалась во власти мужчины, непочтительного дикаря, отказывающего ей в элементарных знаках уважения, к которым, как истинная дочь своей матери, она привыкла.

Медленным движением она провела по лбу рукой, — она устала, это был длинный, полный событий день, и вокруг дома сгущались сумерки. О чем еще собирался он спросить? Какие еще коварные планы зреют под этой глухой маской, оживляемой только голубым цветом глаз, внимательно изучающих ее? Она должна знать.

Внезапно она спросила:

— Где я буду спать? — и была удивлена мягкой неуверенностью в его голосе.

Глядя на нее сверху вниз, он ответил:

— Спальни наверху, — он кивнул в сторону лестницы у дальней стены.

Сердце у нее ушло в пятки, но, призвав на помощь все свое мужество, она повернулась к лестнице.

— Если ты не возражаешь, пойду прилягу, я очень устала, спокойной ночи. Он задержал ее.

— Я пойду первым, — мягко настоял он. — Я знаком с домом, ты можешь споткнуться.

Она не возражала; но когда он пошел вперед, холодные пальцы сжали ее сердце, чувство страха сдавило ее горло и парализовало дыхание.

Наверху лестницы было темно. В коридоре без окон единственная дверь вела в единственную спальню. Он открыл ее, пропустив в коридор яркий луч света, и вслед за ним она вошла в комнату. Здесь стояла железная кровать с очень тонким матрацем, — она никогда такого не видела, — покрывающим пружины. Плохо отшлифованные медные шишечки с трогательным великолепием украшали спинки кровати, а ножки стола с мраморной столешницей, на которой стояли кувшин и таз для умывания, казалось, готовы были подломиться.

Такие безыскусные вещицы она видела прежде дома, у друзей в Америке. Их покупали в качестве сувениров в своих поездках на «старую родину» и использовали как подставки для цветов, — они имели большой спрос, ими даже восхищались. Интересно, тупо подумала Джорджина, так бы ли они восхищались, если бы знали истинное предназначение подобных предметов?

Ирония не укрылась от его глаз, и Лиан с усмешкой спросил: