– Возможно ли это? – воскликнула Элизабет. – Да это просто необходимо. За последнее время у нас здесь было слишком много отпеваний. Свадебная церемония просто необходима, чтобы хоть немного восстановить справедливость. Я очень благодарна вам за эту мысль, ничто другое не могло бы доставить мне большего удовольствия. Я поговорю об этом с нашей матушкой игуменьей и со священником. Конечно, нужно будет получить специальное разрешение архиепископа… Святой Жозеф поможет нам в этом!

– Дорогая, – сказала Аньес, – Джеймс хотел бы осмотреть монастырь.

– Но мы так и думали! Везде вас только и ждут. Экскурсию начали с корпуса для старух, где сестрице Кэт удалось, правда, не без труда, собрать их в столовой, строго пригрозив:

– Если хоть одна из вас начнет ссору до прихода наших молодоженов, я пожалуюсь американскому генералу, – для сестры Кэт Джеймс мог быть только генералом.

Угроза возымела действие: все разговоры прекратились как по мановению волшебной палочки, когда светловолосый офицер вошел в комнату в сопровождении сестер. На какое-то мгновение Джеймс застыл, смущенный, под взглядами трехсот сидящих старух.

Как военачальник, представляющий свою часть главнокомандующему, сестра Кэт приветствовала гостя:

– Приветствую вас, генерал!

– Всего лишь капитан, – уточнил, улыбаясь, Джеймс. – Вы англичанка?

– Нет, – ответила сестра Кэт и глаза ее метнули молнии. – Я ирландка, и горжусь этим.

– Извините, сестра.

Странное знакомство началось в столовой. Офицер ходил от стола к столу, пожимая одну за другой морщинистые руки, пока сестра Кэт представляла их.

– Берта, Жанна, Люси, Блана, Фелиция, а это наша Мелани, – нелюдимая, невыносимая Мелани вознаграждала красавца-офицера беззубой улыбкой.

Это был настоящий триумф. Аньес вслед за Джеймсом также пожимала руки старухам, а они словно вспоминали о своей прошедшей любви. Женская солидарность… «Мы с тобой, дорогая»… «Спасибо за то, что поделилась с нами своим счастьем»…

Выходя из столовой, офицер повернулся и стал навытяжку, чтобы отдать честь старым женщинам. И тут произошло событие, глубоко взволновавшее сестру Кэт, потому что это не было запланировано: старухи все вместе стали аплодировать и кричать «ура». Джеймс был признан своим.

Затем последовало посещение больничного отделения постоянных больных, в котором работала Элизабет. Американец сумел сохранить свою сияющую улыбку и для стариков, невыразительные лица и неподвижный взгляд которых говорили о том, что они не в здравом уме. С теми, натруженные ноги которых отказывались им служить, но кто был в состоянии разговаривать, Джеймс завязывал разговор. Дольше всего его удержал возле себя чемпион по игре в домино – отец Константин, которому он вынужден был пообещать вернуться специально для того, чтобы сыграть с ним партию.

– Вы хорошо играете? – спросил старик.

– Я бы сказал, что лучше умею играть в покер.

– Карты? Фу! В крайнем случае, поговорим о шашках, но не о картах. Ничто не приносит такого удовлетворения, как «дубль-восемь», не так ли, сестра?

– Дело в том, что… – начала Элизабет, но чемпион не дал ей договорить. Он уже наклонился к Аньес и Джеймсу, прижал палец к губам, чтобы сделать это признание более таинственным, но которое он на самом деле прокричал, из-за своей глухоты:

– Мне бы не хотелось огорчать сестрицу, но она никогда не научится хорошо играть. Она просто сама доброта… А к игре в домино нужно иметь склонность, как в бильярде, нужно иметь дар…

После посещения больничного отделения все двинулись на кухню, где тучная и величественная сестра Дозита, канадка французского происхождения, царила среди плит и огромных кастрюль.

– Пахнет очень вкусно, – заметила Аньес.

– Сегодня вечером, – сказала сестра Дозита, – в честь вашего визита будет наш излюбленный десерт: крем с карамельками. – Затем она прибавила, вздохнув:

– Его легче всего есть тем, у кого почти нет зубов.

Сестре Дозите помогали три монахини, итальянки, болтовня которых и загорелый цвет лица напоминали о жителях Апеннинского полуострова. Джеймс не смог удержаться от замечания:

– Великолепно! Это напоминает мне нашу высадку в Неаполе. Жители приветствовали нас с радостью, несмотря на нищету и ужас, которые обрушились на этот прекрасный город. Как это хорошо с вашей стороны, что вы хоть немного скрашиваете жизнь в этом монастыре, где так много людей нуждается в заботе!

Услышав эти слова, сестры Паола, Марселина и Катарина одарили его своими милыми улыбками.

После посещения кухни они перешли в прачечную, где две сестры, имевшие возможность разговаривать на одном языке – жительница Мадрида и чилийка, присматривали за стиральными машинами. С сестрой Беатрис – голландкой никто не мог сравниться в складывании стопок белья и полотенец, большое потребление которых было одной из самых серьезных проблем монастыря.

– Так как у нас шестьсот стариков и старух, – призналась Элизабет, – нам еженедельно нужно расходовать полторы тысячи пар простыней и две тысячи полотенец. Мы никогда не сможем выйти из этого положения, если не будем сами все это стирать.

Стопы белья сестры Беатрис, лежащие на полках огромных этажерок, пахли чистотой и лавандой.

– Короче говоря, – сделал вывод Джеймс, выходя из прачечной, – ваш монастырь – это настоящий крейсер милосердия. В вашем штабе, Элизабет, говорят на всех языках. Здесь среди ваших подруг можно встретить представительниц всех национальностей.

– Одно из основных правил нашего Ордена Святого Жана – это использование наилучшим образом способностей каждой из нас. Я бы выглядела плачевно на кухне.

– Ты не любила этим заниматься, когда была еще ребенком, – заметила Аньес.

– Я считаю, чтобы достичь чего-нибудь в этой области, нужно быть хоть немного лакомкой, как ты. Да, мой дорогой Джеймс, когда ваша невеста была моложе, это был ее маленький грешок. С тех пор, как она решила стать манекенщицей, она очень изменилась, чтобы сохранить фигуру. Но я сожалею об этом: она мне больше нравилась, когда была лакомкой. Возможно, это одно из необходимых качеств хорошей хозяйки.

– Вот потому я и женюсь на француженке, – сказал Джеймс, рассмеявшись. – Я тоже люблю все вкусное.

Посещение закончилось визитом к «несносным», и именно там его ждал самый большой успех. Присутствовали все: Ювелир, Кавалерист, Финансист, Певец и другие обитатели… И каждый хотел поговорить о своей бывшей профессии, задавая Джеймсу самые несуразные вопросы: «Какое существует в США мнение о французской ювелирной промышленности?»

Офицер понял, что он должен отвечать, даже если этот вопрос его никогда не интересовал. Он смог ответить таким образом, что полностью удовлетворил своего собеседника и рассмешил Элизабет:

– Франция всегда славилась великими художниками и такими замечательными мастерами, как вы, чему и завидуют Соединенные Штаты. Вы творцы, а мы ремесленники и созданы для того, чтобы дополнять друг друга.

И Кавалерист, в свою очередь, решился на атаку. А так как он жил только воспоминаниями о кавалерийской школе в Сомюре, то сделал выпад, «по-французски»:

– Ваши ковбои не знают даже элементарных правил верховой езды. Они держатся в седле только благодаря акробатическим уловкам.

– У наших ковбоев ваши предшественники – погонщики скота из Комарга. Не забывайте, что мы молодая нация. Нам очень нравятся те, кого вы называете «человек в седле», у них развито чувство самообладания и элегантность, достойная восхищения. Признаю, что это необычно звучит в устах моряка, но думаю, что морякам всего мира нравятся лошади. В этом парадокс их жизни. Кто занимается в вашей стране в школе верховой езды? Женщины, мой дорогой. У всех женщин сердце амазонок, и они понимают, что мужчина в их жизни – как упряжная лошадь.

– Тягловая лошадь?

– А почему бы и кет? Гордитесь же вы своими лошадьми першеронской породы. Я был на ваших конных заводах в Пине. Это интересно.

– Вы были на этих заводах? Для моряка, к тому же американца, это замечательно. Капитан, мне бы очень хотелось отдать вам честь. И меня впечатляют не ваши погоны, а ваша личность. Кто этот глупец который говорил здесь вчера вечером за ужином, что сестра нашей Элизабет выходит замуж за американца, а они все похожи друг на друга? Где этот кретин?

– Это я! – объявил не без гордости Серебряный Голос из Сен-Помье. – Не буду этого скрывать и надеюсь, что ваша очаровательная невеста, которую мы все очень любим и считаем своей, потому что она как две капли воды похожа на нашу сестрицу Элизабет, не будет сердиться на меня за мою откровенность. Я сознаюсь, что совсем не люблю американцев!

– Дорогая, вот мнение, которое я уважаю, – сказал Джеймс, улыбнувшись Аньес. – Они просто замечательны, подопечные вашей сестры.

– А могу я спросить, почему вы нас не любите?

– Сначала, капитан, я хочу уточнить, – ответил с излишней самоуверенностью псевдознаменитый артист, – что я не имею в виду ни Бенжамина Франклина, ни генерала Лафайета, ни Буффало Билла. Я имею в виду американское искусство. Факт налицо: знаменитых артистов Соединенные Штаты не дали миру!

– У нас их больше, чем нужно – все они приезжают к нам, потому что предпочитают доллар любой другой монете.

– Это не артисты! Настоящий артист работает из любви к искусству. Когда он с успехом выступает на подмостках, то он царствует, как вы на капитанском мостике.

– Вы драматический актер?

– Разве по мне этого не видно? – свысока спросил Серебряный Голос из Сен-Помье, откинув назад свою пышную шевелюру привычным жестом. – Да, капитан, я артист, имевший честь принадлежать к той категории, которая сейчас на пути к исчезновению. Нас с уважением называли «звезды кафе-шантана». Конечно, вам это ни о чем не говорит: в такой стране, как ваша, не было ни концертного зала Пакра, ни «Маленького казино», ни Фоли-Бельвиль…

В то время, как голос Певца звучал все громче и громче, перечисляя все места, где он когда-то работал, Джеймс, улыбаясь, начал тихонько насвистывать старый мотив.

– Капитан, вам знакома эта песня? – воскликнул Певец.

– Я даже могу вам сказать, что ее сочинил американец.

– По правде говоря, это так. Я ее исполнял в 1918 году.

– Розы Пикарди…

– Это была одна из моих любимых песен, она пользовалась большим успехом.

– В одном из этих кафе-шантанов, по которым вы так скучаете? Во всех наших городах есть точно такие же, где впервые звучат песни, которые затем подхватывают здесь.

– У вас также были кафе-шантаны? – переспросил Певец, восхищенный и удивленный одновременно. – Мне остается только извиниться за то, что я вам только что сказал. Простите меня, капитан. У вас тоже были настоящие артисты.

Джеймсу удалось одержать эту скромную победу, но за ней последовал штурм месье Раймона, Финансиста, который спросил:

– Капитан, вот вы только что говорили о долларах, не кажется ли вам, что придет день и наступит повышение курса франка. Франция тогда будет давать займы Соединенным Штатам?

– Мы будем этому только рады, потому что нам бы очень хотелось, чтобы в вашей стране, самой красивой в мире, была и достойная ее валюта. Если этот день наступит, то уже вы будете приезжать к нам как туристы – у нас тоже есть что показать.

– Мы с большим удовольствием приедем к вам.

Победа следовала за победой, капитан завоевывал симпатию обитателей монастыря, которую «несносные» редко к кому проявляли.

Уже давно они признали Аньес, единственную сестру той, которой удалось не только приучить их к дисциплине монастыря, но и заставить полюбить себя так, как они еще не любили ни одну монашку. Для них всех Элизабет была безупречна. Так же было со всеми, кто имел к ней хоть какое-то отношение. Но когда сестра Элизабет сказала им о предстоящем визите Аньес и ее жениха, офицера американской армии, наступила тишина. Ни один из этих упрямцев ничего не спросил. Элизабет же хорошо понимала причины этой сдержанности. Поэтому она с большой радостью для себя отметила тот факт, что ее будущий зять сумел показать себя более изворотливым и остроумным, чем все старики, вместе взятые.

Аньес не переставала наблюдать за Джеймсом во время этого визита. Он нравился ей все больше и больше, так как, будучи мужчиной в самом лучшем смысле этого слова, он показал себя еще и человечным. К тому же она понимала, что он решил пройти через все это только для того, чтобы косвенно и ненавязчиво выразить Элизабет свое глубокое восхищение ею и Орденом Святого Жана, к которому она принадлежала.

В приемной они увидели преподобнейшую мать-настоятельницу, которая поздравила их. Она охотно дала свое согласие на венчание в монастыре. Джеймс вручил ей банкноту, говоря:

– Аньес и я, мы решили, что подготовка к церемонии требует расходов.

– Тысяча долларов! – воскликнула настоятельница. – Но это слишком много. Сколько это франков?