– Мы ваши девушки мечты!

Девочки сначала показывали пальцем на толпу зрителей, а потом манили к себе рукой. Мэй была загипнотизирована происходящим.

– У Дины есть не просто голос, а кое-что получше… в ней чувствуется порода, – сказал Кертис, наклоняясь к Мэй, пока та не сводила глаз с дочери.

– Ну, можно сказать, это вы показали товар лицом. – Голос Кертис отвлек ее.

Кертис подумал над ее словами, а потом широко улыбнулся:

– Товар. А что, мне нравится!

Ну, вы же понимаете, товары можно заворачивать в красивую упаковку, продавать, и их почти наверняка с руками оторвут, если вы изучили законы функционирования рынка. И Кертис, глядя на Дину на сцене и зрителей, ловивших каждое ее движение, понимал – при правильной маркетинговой стратегии его «товар» не ограничивается выступлением на сцене Хрустального зала. Все намного серьезнее. С этого самого момента Кертис сосредоточился на том, чтобы обеспечить Дине все, что нужно, чтобы она стала такой солисткой, какой он хочет ее видеть: подходящие платья, команда гримеров, костюмеров, парикмахеров, специалистов по хорошим манерам, которые должны были создать «правильный образ» и научить ее вести себя на сцене и перед камерами как настоящая звезда. Разумеется, Дина без проблем вошла в роль. К тому моменту, как сингл группы под названием «Девушки мечты» поднялся на первую строчку хит-парадов через каких-то полтора месяца после того, как они впервые исполнили эту песню на сцене Хрустального зала, Дина уже вовсю болела звездной болезнью. Впервые их пластинка стала золотой,[8] по этому поводу в офис «Рэйнбоу Рекордс» пригласили журналистов, а в Дину словно бес вселился.

– Кертис, – капризно сказала Дина, влетая в его кабинет без стука, – милый, это платье не подойдет. Цвет не тот, и меня портниха уколола, когда подгоняла лиф. Подобное недопустимо в такой важный день. Сделай что-нибудь!

Дина не заметила сидевшей в кресле за дверью Эффи, которой только что было сказано, что и в следующей песне она солировать не будет. Эффи поверить не могла – подруга стоит в кабинете ее любимого, разговаривает с ним как с прислугой да еще жалуется, что платья, которые сама же и выбрала, недостаточно хороши. А какого хрена, простите, она Кертиса называет «милым»? Эффи пришлось собрать волю в кулак, чтобы не вскочить с места.

Только увидев натянутую улыбку Кертиса, Дина проследила за его взглядом, увидела Эффи и поняла, что они не одни.

– Ой, Эффи, приветик, – проворковала она и снова обратилась к Кертису: – Ну, так что мы будем делать?

– Ничего мы не будем делать, – огрызнулась Эффи. – Ты сама выбирала эти платья, зная, что они подойдут только одной из нас – не показывая пальцем, самой тощей. А теперь или наденешь что есть, или иди голышом.

– Что? – отпрянула Дина. – Ты что такое несешь? Я вроде не спрашивала твоего мнения?

– Девочки, девочки, не ссорьтесь. – Кертис встал со своего стула и поднял руки. – У нас осталось полчаса до приезда телевизионщиков, сейчас нет времени менять гардероб. – Он подошел к Дине и посмотрел ей в глаза: – Ты выглядишь просто потрясающе в этом платье, все в обморок упадут. А теперь иди, сядь, расслабься и жди фанатов. Сегодня будет великолепный день, детка.

Эффи, которую разговор вывел из себя, выскочила из кабинета. Лоррелл убедила ее, что манкировать пресс-конференцию – не лучшая идея, и она тем более позабыла о своем намерении, когда вошла в зал и увидела фанатов, прижавшихся к окну, чтобы получше рассмотреть своих кумиров. Но ее хорошее настроение снова пошло на убыль, когда репортеры начали бомбить Кертиса вопросами, а он отвечал им совсем не то, что Эффи ожидала услышать.

– Меня часто спрашивают, как я добился такого звучания, а я всегда отвечаю: это все равно что приготовить мороженое со сливками, – распинался Кертис перед камерами. – Берете шарик мороженого, немножко шоколадного соуса, орешки, сливки и большую вишенку на самый верх!

– А что, Дина у нас еще вишенка?[9] – завопил один из репортеров.

– Мисс Джонс у нас и вишенка, и сливки, и шоколадный соус в одном флаконе!

Журналисты стали прорываться к Дине, напирая и оттесняя Эффи, словно ее и не было вовсе.

Но Эффи оттесняли не только журналисты. Кертис провел целую кампанию, чтобы выдворить ее еще и из спальни. Он постоянно ездил в «командировки», пропадая на несколько дней подряд и порой оставаясь ночевать в отелях, когда уставал настолько, что не было сил ехать домой. В остальное время он был слишком занят в студии или ходил по местным клубам и радиостанциям, продвигая последний сингл группы, чтобы обратить на Эффи хоть какое-то внимание, и отвергал девушку, даже когда она надевала самое изысканное неглиже, душилась самыми сексуальными духами, распускала волосы и подкрашивала губы перед тем, как пойти в постель.

– Ну же, детка, – тихонько спела Эффи в самое ухо Кертису, когда тот непривычно рано доплелся до кровати. Она подслушала, как Кертис отказался от приглашения СиСи посидеть вместе с музыкантами в маленьком клубе на Двенадцатой улице, сказав, что хочет вздремнуть, чтобы с утра пораньше прийти в студию, помчалась наверх, прихорошилась и легла в постель ждать Кертиса.

Кертис чмокнул Эффи в щеку и отвернулся, его мускулистая спина стала своеобразной стеной, защищавшей от ее заигрываний. Упрямая Эффи прижалась своим пышным бюстом к его лопаткам и медленно провела рукой по груди, животу и ниже.

– Ну же, милый, – проворковала она.

Кертис тяжело вздохнул и убрал руку Эффи:

– Эффи, не сейчас.

– Если не сейчас, то когда, Кертис? – обиделась Эффи. – В чем проблема? Скажи мне!

– Нет никаких проблем, я просто устал, вот и все, – ответил он. – А теперь, если не возражаешь, мне нужно отдохнуть, да и тебе не помешает, потому что тебе вставать так же рано как и мне. Сначала по плану подготовка выступления на радио, а потом репетиция, чтобы завтра записать пластинку. Выключи свет, пожалуйста.

Эффи проглотила слезы, встала и открыла дверь спальни. Она в последний раз взглянула на любимого, нажала на выключатель, молча вышла и закрыла за собой дверь. А потом на кухне утопила свою печаль в ведерке с ореховым мороженым и до поздней ночи сидела на диванчике в гостиной.

– Я все отлично понимаю. У него вообще крыша поехала. Сколько времени он сможет скрывать от Эффи, пока она не выяснит, кого он берет с собой в отели? Нет, ну это нахальство… Прямо перед ее носом, – сказала Ронда.

– Стыдоба. Ничего хорошего из этого не выйдет, – согласилась Дженис.

В начале пятого утра прибежал СиСи, в его глазах застыл ужас.

– Эффи. полиция и все наши там. все как с ума посходили. – задыхаясь, сказал он, на ходу срывая с себя пальто.

Эффи, ошалевшая от сна, обиды и злости, была не в настроении для подобных сцен.

– О чем ты, черт побери? Сейчас четыре утра, а ты врываешься и орешь, словно у тебя не все дома.

– Говорю же тебе, Эффи, на Двенадцатой улице что-то происходит. Я в жизни такого не видел! Думаю, наши заразились от бунтовщиков в Лос-Анджелесе.[10]

– Да о чем ты? – все еще недоумевала Эффи.

– Короче, после нашего последнего сета понабежала полиция, клуб закрыли, несколько человек посадили в фургон. кто-то швырнул в копов бутылку и пару банок. а такое впечатление, что в бензонасос сунули горящую спичку, так там стало жарко за считанные секунды, Эффи. Там настоящие беспорядки!

– Что? – До Эффи наконец дошла вся серьезность сказанного. Она села. – Ты хоть в этом не участвовал?

– Ну что ты… Кертис бы с меня три шкуры спустил, – ответил СиСи, сел на диван и снял ботинки. – Знаешь, в этот раз все как-то по-другому. Братьям просто надоело прогибаться под белых, и я их не виню.

СиСи допустил ошибку, повторив в тот же вечер свои слова в присутствии Кертиса, во время перерыва в записи песни для их нового альбома. Уйэн ковырялся с динамиками и настраивал оборудование. Дина и Лоррелл болтали и смеялись с музыкантами, пока Кертис листал документы, которые нужно было прочесть перед важным прослушиванием, намеченным на завтра. В углу без звука работал телевизор, рядом с которым сидела надувшаяся Эффи, а с улицы доносились звуки полицейских сирен и стрельбы.

– О чем ты, парень? – спросил Кертис.

– Я просто хотел сказать, Кертис, что люди имеют право защищать себя, особенно когда им постоянно наступают на горло, – ответил СиСи и вздрогнул от звука разбитого стекла.

Кертис отложил ручку и сел прямо:

– А скажи-ка мне, СиСи, как же можно защитить себя, сжигая собственный дом, а?

– Ну. я просто.

– Ты прав. То, что сейчас происходит на улицах города, очень важно, но не имеет никакого отношения к тому, что мы делаем здесь. У тебя дорогая машина, хороший дом, модная одежда, и все это ты заработал своим трудом и талантом. Так почему бы тебе не сесть и не написать новую песню? Тем самым ты поможешь нашим братьям, отстаивающим свои права там, на улицах.

– Но, видишь ли, – возразил СиСи, – люди на улицах начинают задаваться вопросом: а что это мы заперлись в своей норе, записываем пластинки, надеваем модные тряпки, даем пресс-конференции и поем для белых в отелях, куда черных и не пускают, в то время как город охвачен огнем? Как мы можем быть кумирами молодежи, когда эта самая молодежь бастует и зовет на помощь? А мы будем сидеть в сторонке?

– Мы не сидим в сторонке, – ответил Кертис. – Мы пишем музыку. И каждые десять центов с доллара, который мы тут зарабатываем, перекочевывают в карман этих самых братьев, о которых ты толкуешь, согласен?

Мы поддерживаем Национальную ассоциацию.[11] Я лично записал выступления Мартина Лютера Кинга, не так ли? Этого более чем достаточно для вклада в общее дело. А теперь лучше вернемся к работе, а иначе все мы окажемся на улице.

Расстроенный СиСи сел на место. Все присутствующие старательно отводили глаза. СиСи понимал – да что уж там, его восхищало! – отношение Кертиса к работе, но не мог согласиться с тем, что шеф может быть настолько аполитичным, когда на улицах творится такое. Ведь они же напрямую зависят от простых людей, покупающих их пластинки? Для себя СиСи решил, что он должен что-то сделать, хотя и не знал, что именно и как. Просто должен, и все. Но Кертис прав: если они не будут писать музыку, то им не будут платить, а тогда и есть будет нечего, а это никому на пользу не пойдет.

Сирены нарушили молчание. Кертис отложил бумаги в сторону:

– Уэйн, ты готов?

– Ага.

– Тогда поехали! – скомандовал Кертис, и все тут же заняли места в студии, все, кроме Эффи, которая прогулочным шагом без особого рвения направилась к своему микрофону. Она сердито посмотрела на Кертиса, но он не обратил внимания.

– Запись. «Давишь». Дубль тридцатый, – сказал Уэйн по двусторонней связи.

Заиграла музыка. Дина с закрытыми глазами прильнула к микрофону и запела:

– Милый, с тобою было легко…

Эффи и Лоррелл подхватили:

– А теперь ты давишь на меня!

Кертис стукнул по кнопке кулаком:

– Стоп!

Он вскочил и пошел в кабинку.

– Эффи, все равно слишком громко, – кипел он, продолжая битву, которую вел весь вечер, уговаривая Эффи петь потише и не заглушать Дину.

– Я пытаюсь, Кертис. – оправдывалась Эффи.

– Если ты не ослабишь свою глотку, то я это сделаю за тебя! – огрызнулся Кертис, рывком отодвинув микрофон от лица девушки. – А теперь спой, как я прошу.

Эффи кусала губы.

– Может, продолжим утром? – тихо сказала Дина.

Кертис понизил голос.

– Мы задержали выпуск альбома уже на месяц, – сказал он. – Слушай, я понимаю, что ты устала. Но это финишная прямая, последняя песня.

Дина улыбнулась уголками губ, и в ее улыбке сквозила нежность. Эффи заметила это. Она переводила взгляд с Дины на Кертиса и обратно. Вообще-то она и раньше подозревала, но сейчас поняла точно – между ними что-то есть.

– Еще раз, – сказал Кертис, избегая взгляда Эффи.

Но было поздно. Когда девочки начали петь, Эффи специально спела свою партию в духе соул, и ее мощное контральто полностью заглушило Динин голос. Дина и Лоррелл замолчали, выражение их лиц говорило: ты что, сбрендила, подруга? А Эффи пела себе дальше, прижав к губам микрофон и протянула последнюю ноту специально для Кертиса, а потом потопала к двери.

– Это что еще такое? – заорал Кертис, отпихнув стул от пульта.

– Кертис, ты лжец! – крикнула Эффи.

– Поосторожнее со словами, Эффи!

– Ты спишь с ней, и все это знают!

Девушка открыла дверь, выскочила в коридор и помчалась к выходу. Она вышла на улицу; в воздухе висел густой дым и сажа. Чуть поодаль горел целый квартал. Молодые чернокожие парни, казалось, танцевали в языках пламени, с поднятыми кулаками, их крики слились в один непрерывный вой, а завитки черных волос подпрыгивали в такт движениям.

– Эффи, вернись! – закричал Кертис, и тут в их сторону резко двинулась какая-то машина. Водитель несколько раз выстрелил из пистолета.