Юлия Комольцева - Дежа вю

Какие еще старушки?! Могилки, невесты…

Позвольте, но невеста-то была его!

– Даже если ты не хочешь, тебе придется разобраться в этом, – заявила Тина тем тоном, которым отдавала приказания секретарше. – Тебя видели напохоронах, значит, ты имеешь к этому отношение, и просто обязан…

– Ты переутомилась, – оборвал ее Олег, – какие похороны? Ты же сама сказала: старушка в маразме!

– А надгробье с моим именем?

– Чья-то злая шутка, – пожал плечами он.

Остановись, мысленно заорал он на себя, сейчас же прекрати это издевательство! Ты представляешь хотя бы, каково ей?! Немедленно открой рот и скажи правду! Ты давно хотел это сделать!

Хотел, но не мог себе позволить.

Объяснить ей сейчас? А как?

Ах, так мы трусим?

Может быть! Да и вообще… Она же с ума сойдет, если узнает…

Если уже не сошла – из-за того, что открылось без тебя!

– Тина, – впервые он спокойно произнес это имя, – Тина, пожалуйста, не смотри так! То, что ты рассказала, не имеет никакого значения! Разве важно, что именно случилось тринадцать лет назад?

– Ты заговорил, как психоаналитик, – усмехнулась она.

– Какая разница! Выкинь из головы, и все!

– Ты что, не понимаешь, Морозов? – тихо поразилась она. – Я видела собственными глазами, вот как тебя сейчас, крест, памятник… Ты бы на моем месте не свихнулся?

– Тебе показалось. Ты устала, понервничала. – Олег взглянул исподлобья. – Кстати, а зачем ты поехала на кладбище? У тебя же не было никаких родственников!

– Отец, – коротко бросила она.

Отец?! Морозов едва не сверзился с полки.

Помнится, много лет назад он убеждал ее, что ненависть не должна проникать так глубоко, что смерть искупает любые грехи, но Тина – тогда еще Алька! – так и не пошла на похороны отца. Говорила, что ненависть тут ни при чем, но провожать в последний путь человека, к которому кроме брезгливого равнодушия она ничего не испытывала, это лицемерие. Кажется, Олег с ней спорил тогда очень долго. До утра.

Как будто не было занятия лучше, подумалось ему сейчас с угрюмой досадой.

А потом он вспомнил последние слова Альки. То есть, нет, уже – Тины! И снова взглянул удивленно, с недоверием.

– Ты что, ходила проведать его могилку?

– Не надо так пренебрежительно, – тихо ответила она, – разве в этом есть что-то стыдное?

– Нет, просто странное.

– Что же странного в том, что дочь простила отца?!

Он покачал головой.

– Ты его простила? Тогда ты на самом деле стала другим человеком.

– А что тебя удивляет? – устало вздохнула она. – За столько лет…

– Алька… – начал он. – Ох извини, Тина, я никак не привыкну… – Он отдышался и продолжил спокойней: – Ты считаешь, это время помогло тебе?

– Помогло? – Она удивилась. – В каком смысле помогло?

– Тебе было трудно жить с этой ненавистью.

– Я давно перестала ненавидеть отца, ты же знаешь.

– Но на похороны не пошла, – напомнил Олег. Как будто продолжался их давний спор.

Это все, что осталось – спорить о прошлом.

– Так что изменилось? – Он не смотрел на нее, но Тина вдруг почувствовала, что ему это важно. Мелькнула даже мстительная мыслишка – промолчать, пусть помучается. Какое ребячество!

– Вообще-то изменилось почти все, – сказала Тина. – Но за то, что я смогла простить отца, спасибо и тебе. – Она перевела дух и решила быть откровенной до конца. – Когда я увидела тебя в том… в нашем кафе… Знаешь, я просто почувствовала, что не могу так больше! Оказывается, я все еще не простила тебя. – Судорожным движением она обхватила себя за плечи. – Забыла – да, но не простила. И сразу вспомнила об отце. Моя жесткость, даже жестокость, наверное, от него. Всю жизнь я готова была ощериться в ответ на любое неосторожное слово. Я же так с детства привыкла, с ним каждый день приходилось бороться, защищаться от него, кусаться, материться, зубами лязгать, понимаешь?

Тина поглядела на Олега внимательно.

– Я понял, – пробормотал он, и лицо у него сделалось каким-то странным.

Словно у человека, который ждет неизбежного столкновения с поездом.

– Почему ты так смотришь?

– Ты простила отца, потому что не хочешь быть похожей на него?

Она кивнула:

– Отчасти, поэтому. Мне трудно все объяснить.

– Но ты честно пыталась, – улыбнулся он, – спасибо.

– Не за что.

– Прости меня, – быстро произнес он. Тина ошеломленно взглянула на него, но он не обратил на это внимания. – Я очень, очень виноват. Не в том, в чем ты меня винишь… Совсем в другом, но виноват. Наверное, нельзя просить прощения вот так, когда ты не знаешь, за что именно я прошу прощения, но… Ты… Тина!..

Он смолк, будто захлебнулся. Она ничего не поняла.

– Ты тоже сильно изменился, Олег, – спустя некоторое время сказала Тина, и полушутливо добавила: – Раньше тебе удавалось изъясняться красиво и внятно.

– Да, – коротко кивнул он.

– Ну, и что? – Она развела руками. – Что все это значит, ты объяснишь все-таки?

– Не могу. Ты меня поразила, – честно признался он.

Не было больше сил продолжать это. Черт знает к чему приведет подобный разговор! Морозов решительно вышел из купе и обосновался в тамбуре, присев на корточки и привалившись затылком к холодной стене.

Тина… Назвать ее так в мыслях – значит, думать о чужом человеке. Но она и есть чужой, незнакомый человек, который за этот час – или сколько они уже едут? – открылся совершенно неожиданной стороной.

Ее слова о прощении стали последней каплей. Олег понял окончательно, что не знает ее. И следующая мысль, нет, настоящее прозрение накрыло волной – он сходит с ума от желания узнать. Узнать эту женщину, а не оправдывать свои вопросы, свое жадное разглядывание тем, что просто хочет убедиться в очередной раз в ее благополучии.

Он курил, поглядывал в окно и больше уже не сомневался, говорить ей правду или нет. Алькину реакцию он мог бы просчитать, ее осуждения, непонимания он боялся, но сейчас в одном купе с ним ехала не Алька. Этой, другой женщине он должен рассказать все. Возможно потому, что они чужие и ее чувства не могут его волновать. Возможно, были и другие причины, он пока не знал. Знал только, что обязательно откроется ей.

Когда Олег вернулся в купе, Тина задумчиво грызла куриную ножку. Бросила на него полный недоумения взгляд.

– Что это было, Морозов? Ты стал таким импульсивным, прямо жуть!

Его бестолковая речь прозвучала настолько странно, что Тине оставалось только ехидничать помаленьку. Раз уж добиться внятного объяснения невозможно, она попробует просто вывести его из равновесия.

Он-то ее вывел!

– Ты все-таки ешь! – выдохнул Олег.

– Не делай вид, что мой аппетит волнует тебя больше всего на свете!

– Так и есть. Но я хотел поговорить о другом.

Тина в притворном ужасе замахала руками.

– Не надо. Мне кажется, мы уже достаточно наговорились. Если ты хочешь объяснить свои последние слова, пожалуйста, но ничего больше я слушать не желаю, и сама разговаривать не хочу. Ну?

– Ну?

– Будешь объяснять?

– Что?

– Ладно, проехали.

– Ты плакала? – спросил он внезапно.

Тина едва не подавилась.

– Я?! Плакала?! С чего вдруг?

– Вот и мне интересно. Что ты таращишься? Я же вижу, веки красные и губы, как будто ты целовалась. Тут не с кем целоваться.

– А может, я проводника подцепила? – сощурилась она.

Морозов отмахнулся:

– Значит, не скажешь?

– Что?

Откуда слезы?

– Из глаз! – отрезала Тина.

Олег скривился и быстро подошел к ней, встал вплотную.

– Я тебя обидел? Или курица невкусная, и поэтому ты расстроилась?

– Курица выше всяческих похвал, – в подтверждение своих слов она с урчанием впилась в ножку.

– А я?

– А тебя я еще не раскусила, – пошутила Тина и поперхнулась.

Олег протянул стакан с водой. Подождал, пока она придет в себя, и спросил серьезно:

– Ты со мной заигрываешь?

– Я тебя презираю, – с той же серьезностью посмотрела ему в глаза Тина.

– Конечно. У тебя есть причины, – Олег опустил голову.

– Вот именно. Извини, я честно старалась придерживаться легкомысленного тона и безопасных тем для беседы, но ничего не получается. Давай лучше помолчим, хорошо?

– Безопасные темы? А кто рассказывал о собственной могиле?

Тина поежилась, а он продолжал:

– На самом деле, мы оба чувствуем себя не в своей тарелке…

– Я себя нормально чувствую, – перебила она.

– Ну вот, опять! – Он придвинулся ближе, вглядываясь в ее безразличное лицо. – Кому и что ты пытаешься доказать? Только что ты была самой собой, а теперь снова играешь в детские игры.

– Да как ты можешь судить, когда я играю, а когда нет? – снова перебила Тина яростным шепотом. – Ты ни черта не знаешь обо мне, ясно? Так что примени свои способности к психоанализу в другом месте!

– Не могу, – спокойно ответил Олег, – мы едем в одном купе, и тут кроме тебя никого нет.

– Сходи в ресторан, – посоветовала она.

– Прекрати перебивать меня! – внезапно психанул он. – Что за привычка?!

– Нормальная привычка! Я не желаю тебя слушать, разве непонятно? Отойди от меня! Здесь полно места, вовсе необязательно тереться об мою грудь!

– Чего, чего?! – Он задохнулся от гнева и подавился смущением, потому что она почти угадала, – стоять так было приятнее, чем на расстоянии метра. – Да на кой черт мне сдался твой нулевой размер?!

Тина онемела от такой беспардонности.

– Хам! – высказалась она, когда к ней вернулась речь, и резко встала, врезавшись лбом в его подбородок.

Морозов схватился за челюсть.

– Ты мне зубы вышибла!

– До свадьбы заживет, – пообещала Тина и, как щенка, потрепав его по макушке, вышла из купе.

Прожить пару суток в тамбуре вместо комфортного СВ выглядело не слишком заманчиво, но это был единственный выход. В противном случае, пожалуй, они загрызут друг друга к вечеру. Да нет, уже вечер, поняла она, покосившись в окно. Там темнел мрак, и только по грохоту колес можно было догадаться, что поезд продолжает путь. Давай, давай, миленький, поторопила она, скорей в Москву!

Может быть, самой податься в ресторан? Свести знакомство с какой-нибудь скучающей дамой и набиться в подружки-соседки?

Можно еще проще – подцепить мужика, уж его-то не придется уговаривать оставить ее на ночь у себя.

Общение с Морозовым явно развращает тебя, подвела итог Тина. Хлопнула дверь, и человек, так тлетворно влияющий на нее, спросил с деланным ужасом:

– Ты террористка?

– Что? – изумилась Тина.

– В твоем чемоданчике что-то тикает, – сделав страшные глаза, сообщил Морозов. – Я решил, бомба.

– Клоун, – проскрежетала Тина, срываясь с места, – не можешь по-человечески сказать, что телефон звонит?

На том конце провода оказалась мама.

– Я не знаю, что с ней делать, – выпалила она, не здороваясь, – это ужас какой-то, ревет и ревет!

Ясненько. У Вероники очередная любовная трагедия.

– Мам, ну сходите в «Снежную Королеву», что ли, или в «Арбат-Престиж». Пусть купит себе чего-нибудь и успокоится.

– Какое там! – вздохнула мама. – Плачет вон, страшная, говорит, только если пластику делать, а так – никакие наряды не помогают. Вот ты мне скажи, что за дура выросла?

Девке почти тридцатник. Льет слезы из-за какого-то мужика и собирается идти на пластическую операцию!

Тина почувствовала, как в ней поднимается привычная волна возмущения.

– Мама, не принимай ты близко к сердцу, а?

– Да как же! Вы же детки мои, за вас душа болит, только за вас! Ой, Тиночка, может, ты ее на работу все-таки пристроишь, а? Хоть при деле будет. А что там у тебя за грохот? – вдруг насторожилась мать. – Ты что, на стройке?

Ну, вот и ее судьбой заинтересовались.

– Я в поезде, мам, – сказала Тина. – Домой еду. Так что не волнуйся.

– Нет, я буду волноваться! – упрямо заявила мать. – И у меня подскочит давление!

С годами мама научилась страдать на публике и требовала к себе внимания еще большего, чем Вероника. Вообще, с ролью обеспеченной, скучающей домохозяйки она справлялась на все двести процентов.

– Мам, перестань!

В этот момент Морозову надоело проявлять деликатность, и он, для порядка побарабанив в дверь, решительно вошел.

Тина послала ему пламенный взгляд, в котором отчетливо читалось возмущение.

В ответ Олег только пожал плечами и со скучающим видом завалился на полку.

– Доченька, а ты чего так далеко поехала-то? Вот никогда ты матери ничего не рассказываешь!

– Мам, хватит!

Морозов делал вид, что читает газету, и поверх страниц кидал на Тину нетерпеливые взгляды.

Она продолжала выслушивать бухтение на том конце провода еще минут десять, а потом не выдержала:

– Хватит, мам! Дай мне Сашку! И Ксюшу! Я соскучилась!