Юлия Туманова - Дежа вю

— О книге, конечно, — легко соврал он. — Кажется, я закончил главу не так хорошо, как мог бы.

— Давай я почитаю и оценю.

На этот раз они рассмеялись вместе. Оба прекрасно знали, что он дает читать свои книги только в напечатанном виде, а ее интерес к ним даже в таком обличье равен нулю. Маша не читала ничего кроме театральных программок. И этого в ней он тоже не понимал — как можно наслаждаться спектаклем и ни в малейшей степени не интересоваться литературой?

— Буквы меня пугают, — то ли в шутку, то ли всерьез объясняла она, — а люди на сцене завораживают.

Он не уставал удивляться, сколько парадоксов таит в себе человек. Он не искал их специально, эти интересные, подчас абсурдные свойства — фишки? изюминки? Черты характера или природную данность? Люди на самом деле не слишком занимали его, ему было скучно и лень вникать хоть немного в их жизнь, и каждое новое знакомство вызывало даже некоторый страх. А вдруг сложится так, что проблемы и радости этого человека станут и твоими собственными, невольно, постепенно, незаметно окружив тебя со всех сторон?

В известной степени он плыл по течению, но если была возможность выбрать берег, поднимался на тот, откуда ему не махали руками. Маша, как кто-то до нее, оказалась вместе с ним случайно, и он мог бы снова сигануть в воду до следующей удачной волны, которая принесла бы его к другому пустынному острову. Но это уже было бы сопротивление обстоятельствам, а ему не хотелось сопротивляться. Лучше смириться, подождать, приглядеться: а может, не слишком уж и обременительным выйдет новое знакомство? С Машей ему повезло, такого давненько не бывало. Может быть, никогда раньше. С тех самых пор, когда он перестал бессмысленно лупить руками по воде, противясь бурным течениям, и успокоился, признав в себе философа, которому все равно, что творится вокруг, лишь бы внутри было покойно.

Кто-то из великих сказал про таких, как он: «Когда человек устает бороться, он делает вид, что помудрел».

Его борьба бесславно закончилась тринадцать лет назад, толком он даже не успел почувствовать вкуса сражения, зато у него было время оценить потери. Оказалось, они слишком велики, чтобы продолжать бой. Во всяком случае, с тем противником — с самим собой. И тогда он стал другим. Это просто, главное — захотеть себя уничтожить.

— Ты собрал вещи? — потрепав его по макушке, спросила Маша.

— Мне не хочется уезжать, — вдруг признался он.

— Знаю. Ты — домосед и консерватор, тебе ничего не нравится менять, даже если это всего на пару дней.

— На две недели, — уточнил он, скорчив гримасу. Она расхохоталась.

— Ну, скажи редактору, что ты заболел и приехать не сможешь. В ближайшее столетье. А в следующей жизни ты наверняка возродишься в образе настоящей мега-звезды, и внимание публики тебе будет только льстить. Вот тогда все встанет на свои места. — Закурив, она мечтательно вздохнула: — А я бы с удовольствием поехала… Появиться на экране, раздавать автографы — кайф!

— Отправляйся вместо меня, — попросил он с серьезной миной, — ты и смотреться будешь лучше. У меня вон лысина пробивается, а борода, на оборот, прет в разные стороны.

— Бородатые мужчины были в моде во все времена, — утешила Маша.

— А лысые?

— У тебя нет лысины, котик!

— Не называй меня котиком!

В притворной ярости он набросился на нее, не допив свой любимый ледяной кофе, и на некоторое время в кухне установилась тишина.

— …Какие планы на вечер? — светским голосом осведомилась Маша, поправляя халат.

— Утоплюсь. Я только что занимался любовью с самой неромантичной женщиной в мире!

— Можно подумать, что ты романтичен!

— Можно, — он кивнул, — но лучше так не думать!

— Прекращай свое словоблудие и иди одевайся. У меня билеты в театр. Пообедаем в городе, а потом — культурная программа.

Ему не хотелось в театр, но четких пожеланий о другом времяпрепровождении не было, и потому он, пожав плечами, согласился.

— Но его не было здесь! И, насколько мне известно, из Москвы вообще никто не собирался приезжать. На прошлой неделе Степанов…

Тина досадливо перебила:

— Никакой Степанов меня не интересует, мне нужен Старцев Вадим Алексеевич, ваш директор по рекламе!

— Его нет! — развела руками секретарша. — Вы видите, что у нас творится? Что тут делать директору по рекламе? Мы даже склад еще не оборудовали, продукцию не завезли…

Она вздохнула, весьма опечаленная данным фактом. Хотя работать в офисе без телефона было не так уж и тяжко. Сиди себе, ножкой покачивай, подавай рабочим чаек, немногочисленным сотрудникам — супчик «Магги», да болтай со случайными посетителями, которые ошиблись подъездом. Сибирское представительство «Майского чая» еще находилось в стадии обустройства, и если бы Тина знала об этом раньше, она бы сто раз подумала, прежде чем торопиться сюда. Секретарша абсолютно права, Вадиму Алексеевичу нечего делать в недостроенном офисе: не имея на руках ни продукции, ни кабинета, где можно обсудить сделку, он рисковал бы выглядеть по меньшей мере профаном.

Все это так. Но зачем-то же он полетел в Новосибирск!

Тина еще некоторое время потрепала нервы секретарше, а затем решила, что другие дела, которые могли быть здесь у господина Старцева, в любом случае не связаны с работой, а стало быть, искать его в огромном городе бесполезно.

Она вышла на улицу и устроилась в ближайшем кафе, чтобы как следует проникнуться горем за рюмкой коньяка.

Итак, Вадим Алексеевич прилетел, но куда конкретно — неизвестно. Похоже, ее игра в догонялки лишается смысла. Эта мысль потянула за собой десятки таких же безнадежных, хотя Тина привыкла считать себя оптимисткой. Что делать сейчас, она не знала и потому неподвижно сидела за столиком, заполняя пепельницу окурками.

Как будто ждала.

«Эй, тебе некого ждать здесь!»

Внушить себе это удалось не с первой попытки, но в итоге у нее получилось. Она всегда делала то, что должна, и сейчас не было причин, чтобы менять хоть что-то. Значит, не смотреть в окно, не курить так много, думать, как и где искать Старцева. Программа минимум.

Программа максимум — выбраться отсюда без потерь и поскорее. Глупо прикидываться перед самой собой, что ничего особенного не происходит, так что единственный способ остаться невредимой — как можно быстрее уехать.

Вообще-то, подумала Тина упрямо, все давным-давно быльем поросло. Даже смешно, что она так разволновалась.

— Еще коньяку, — решительно призвала Тина официанта, — и что-нибудь поесть. У вас найдется хороший кусок мяса?

— А как же!

Она вдруг рассмеялась недоверчиво и обвела рукой маленький зал.

— Сто лет назад здесь была столовая, такая, знаете, абсолютно совковая, сплошные пельмени, компот из сухофруктов и котлеты, которыми можно забивать гвозди…

Что ж. Это были безобидные воспоминания. И все-таки, наверное, зря она их озвучила. На секунду почудился запах — оттуда, из начала девяностых, — запах тех самых котлет, холодных и каменных, но от которых слюнки текли у голодных студентов и абитуры.

Официант вежливо улыбнулся:

— Сейчас у нас все по-другому…

— Не только у вас, — тихо сказала она.

Он протянул меню, и ей удалось спрятать мокрые ресницы за кожаной папкой.

Компот, пельмени… куда ее понесло?!

Что могло случиться с Вадимом Алексеевичем — вот ее главная проблема. Сделав заказ, Тина стала дозваниваться на сотовый господину Старцеву и сильно пожалела, что технический прогресс зашел так далеко, что достаточно нажать одну кнопку, и дело в шляпе. Ее участия почти не требовалось, а чем еще себя занять, она не представляла. Думать о работе не получалось, разглядывать посетителей было боязно, и как только она поняла это, за шиворот словно кинули скользких водорослей, так сделалось противно.

Бояться чего-то бы то ни было ей не приходилось очень давно.

Мгновенно, яростно поднялась волна злобы на саму себя. Раскисла. Раскудахталась. Котлеты вспомнила, будто нечего больше вспоминать!

Между тем, телефон Старцева по-прежнему сообщал, что абонент недосягаем, и Тина уже скрипела зубами, не зная, чем заняться, куда бежать, кого искать и от кого прятаться.

За окном, куда она решила не глядеть, но все-таки поглядела, ровно падал снег. Какая-то парочка, вжав головы в плечи, отряхиваясь и поддерживая друг друга на обледенелых ступеньках, атаковала лестницу.

Тина хмыкнула и сердито осмотрелась в ожидании заказанной еды.

— Алька…

Она вздрогнула, услыхав это. На мгновение показалось, что сознание шутит с ней злые шутки. Но в следующую секунду Тина увидела застывшего у входа мужчину, того единственного мужчину, который называл ее — «Алька».

Все внутри рухнуло. На краю обмякшего сердца повисли тринадцать лет, неотвратимой тяжестью того, чего не было, того, о чем она запретила себе думать и что настигло сейчас в близком взгляде его далеких глаз.

— Здравствуй, Морозов, — произнесла ее сила, а слабость сцепила пальцы на подлокотнике кресла.

— Привет, — слегка замешкавшись, ответил он и подошел.

Краем глаза она уловила движение рядом с ним — его спутница, чье присутствие Тина не сразу заметила, растерянно топталась на месте. Не оборачиваясь, он на ходу махнул ей.

Несколько шагов до столика дались ему нелегко. Зато было время взять себя в руки. Она сидела в метре от него — живая, реальная. Струилось в каштановой россыпи волос солнце, нездоровый румянец зажег скулы, вычерченные твердо, почти жестко. И взгляд был подстать — резким и твердым. Лишь в первое мгновение, быть может, мелькнуло в нем ошеломление и что-то еще, неопределенное и пугающее. В этом лице все было знакомо, но с каждым шагом он глубже проваливался в болото, и вот уже захлебывался, осознав, что она — другая. И губы, глаза, подбородок, чье упрямство всегда выдавалось вперед, — незнакомый рисунок, который он помнит только в карандашном наброске.

…Секунды, растянувшись в года, сплющились обратно очень быстро.

Он справился, сложив губы в вежливость и нацепив на лицо удивленное выражение. На самом деле удивляться не было сил.

Чтобы не смотреть на него снизу вверх, она быстро сказала:

— Присаживайся.

— Что ты здесь делаешь? — с преувеличенным интересом спросил он.

— Коньяк пью, — с преувеличенной бодростью ответила она.

Как все нелепо. Этот разговор спустя тринадцать лет, это жуткое месиво ненависти, разочарования, нестерпимой обиды, желания вернуться и ответить достойно еще тогда — чтобы сейчас не сомневаться в собственной свободе.

— Алька, ты не любишь коньяк, — усмехнулся он, рассматривая ее жадно, вмиг позабыв, что маска учтивости — его единственная броня.

— Знаешь, Морозов, люди меняются, — с удовольствием заявила она. — К тому же, меня зовут Тина.

— Как?

— Так.

— Фамилию тоже сменила?

— Какое тебе дело? — не ответила она, потому что фамилия как раз осталась прежней.

Он постарался незаметно перевести дыхание, но не получилось, и шумный, тяжелый вздох застрял в глотке. Морозов закашлялся и быстро отхлебнул из ее бокала. Тина смотрела мимо. Говорить было не о чем. Она видела, что он изменился тоже, было бы странно, если бы этого не случилось. Прическа другая: раньше он стригся под ноль, а теперь густые, русые пряди шапкой лежат на голове. Неизвестная родинка темнеет на скуле. Полным-полно морщин возле глаз, а на переносице красная вмятина, наверное, от очков. Голос с чужой усталостью. Взрослая, мужская щетина. Из-под распахнутого пальто выглядывает галстук. Она никогда не видела, чтобы он носил галстуки. Потому что он никогда их не носил. Что еще?

Она снова взглянула на него, мысленно атакуя собственные страхи, вышвырнув из головы все, кроме внимательного, бесстрастного препарирования этих мелочей, этих внешних перемен, произошедших в нем.

Она понимала только одно — она узнала бы его, стань он обезображенным калекой, или стариком, чье лицо невозможно разглядеть в паутине морщин. Эта мысль была лишней, болезненной, но упрямо вылезала вперед и плясала перед глазами ярко-желтыми пятнами, будто кто-то хорошенько треснул по макушке. Не кто-то, а жизнь.

Любое событие неизбежно, иначе оно бы не произошло. Ценный вывод, только непонятно, что с ним делать.

Тина допила коньяк.

Морозов смотрел, как двигается ее горло в расстегнутом вороте блузке.

— Заказать еще?

— Нет, мне пора, — выдавила она, — не скажу, что встреча была приятной.

— А я скажу, — улыбнулся он через силу и соврал: — Ты чудесно выглядишь.

Ничего чудесного. Она тряслась, как осиновый лист, кривила накрашенные губы, и ресницы ее дрожали под тяжестью туши и слез. Вокруг глаз он заметил темные круги. А внутри — растерянность, боль и злобу. Ничего ужасней он в жизни не видел.

— Пока, — сказала Тина, поднимаясь.

— Это твой? — Он кивнул на телефон, поблескивающий на столике. — Не забудь.