— Простите меня. — Его голос звучал нежно и просительно. — Поверьте, я не могу оставаться с вами наедине и сохранять рассудок. Я так давно хочу вас. Я так сильно вас люблю, что мое тело превратилось в один сплошной комок желания. — Он умоляюще протянул к ней руки. — Скажите, что прощаете меня. Я больше никогда не причиню вам боли.

Корнелия почти машинально протянула руки, он поднес их к губам и стал целовать так ласково и нежно, что ей захотелось плакать. Но это были уже не слезы страха, а слезы счастья, вызванные его лаской.

— Вы должны понять, что я вас люблю, люблю по-настоящему, — тихо говорил герцог. — Не только потому, что хочу вас как женщину — этого я тоже хочу, — вы сводите меня с ума своей красотой и чудом своих волос. Меня охватывают восторг и безумие, когда я ощущаю ваши губы, когда держу вас в объятиях, — но я люблю в вас и другое.

Ваш ум, миленькие пустячки, которые вы говорите, то, как вы смотрите на меня из-под ресниц, как вы смеетесь, как двигаетесь, — все очаровательно. Ваша фигура введет в соблазн любого мужчину, если он не из мрамора; но я до безумия люблю смотреть, как вы сплетаете пальцы, как вскидываете подбородок, когда сердитесь, люблю ту маленькую жилку, которая бьется у вас на шее, когда вы возбуждены. Вот и сейчас вы возбуждены, моя прелесть. Не из-за того ли, что я поцеловал вас?

Его обаяние было неотразимо, и ее голос звучал неровно, когда она сказала:

— Вы сами знаете, что возбуждаете меня.

— И вы меня любите?

— Вы же знаете…

— Скажите мне! Я хочу это услышать от вас!

— Я… я люблю… вас.

— И вы больше меня не боитесь?

— Н-нет.

— Вы не уверены? Почему! Я вас пугаю?

— Н-нет!

— И все же вы боитесь?

— Немного… потому что…

— Говорите же!

— Потому что… с вами я делаюсь сама не своя… становлюсь неистовой и нехорошей…

— Моя дорогая, как я счастлив, что могу заставить вас чувствовать себя «неистовой и нехорошей». Это когда я к вам прикасаюсь? Никогда не подозревал, что кожа женщины может быть такой нежной — как магнолия! Вам кто-нибудь уже говорил это?

— Да… один раз.

— Боже мой! Это был мужчина?

— Нет… нет, женщина. Она сказала, что моя кожа напоминает на ощупь… магнолию!

— Она права, но если бы это был мужчина, то мне пришлось бы убить его — и вас! Никто не смеет прикасаться к вам, кроме меня! Никто! Вы слышите меня?

— Вы мне… делаете… больно!

— Милая, я не хочу быть жестоким, это все потому, что я вас люблю и вы — моя!

— Мне нравится… быть вашей… но вы забываете… о своей силе.

— Простите меня, моя крошка, моя любовь! Вы такая маленькая, такая слабая, но у вас в руках вся моя жизнь!

— Это лишь… на сегодня?

— Навсегда, навечно. Мы — одно целое! Мы созданы друг для друга. Вы сомневаетесь в этом?

— Нет… нет… Я тоже так думаю.

— Ангел мой, зачем вы прячете лицо? Посмотрите на меня! Дорогая, ваши глаза открывают мне чудесные, волшебные тайны! Что вы любите меня, что вы хотите меня — немножко!

— Н-нет!

— Да, да! Я ведь заставляю вас чувствовать себя неистовой и нехорошей?

— Да… о да!

Он с силой поцеловал ее в губы, и Корнелия откинула голову назад.

— Может быть, это неправильно? — воскликнула она в отчаянии. — Может быть, это плохо, что мы любим друг друга?

Герцог ответил не сразу. Она увидела боль в его глазах; потом он выпустил ее из объятий.

— Я не верю, что может быть неправильным и грешным то, что так прекрасно, — негромко сказал он. — Клянусь вам, Дезире: с моральной точки зрения мы никому не наносим вреда нашей любовью. Возможно, юридически дело обстоит иначе, но морально — нет. Морально я свободен и волен сказать вам, что люблю вас.

В его голосе звучала убежденность. Потом он поднялся на ноги и стоял, глядя на Корнелию. Она подняла голову, и ее волосы рассыпались у нее за спиной. Плечи казались белоснежными на фоне темных волос и ярко-огненного платья.

— Мы зашли слишком далеко и уже не можем повернуть назад, — хрипло произнес герцог. — Я люблю вас, и вы тоже любите меня. Что бы ни было в нашем прошлом, мы предназначены друг для друга, вы и я. С первого же взгляда на вас я понял, что всю жизнь искал именно вас и что, наконец, мои поиски завершились. — Он немного помолчал. — Но если вы все еще боитесь, если я ошибся и ваша любовь не так сильна, как моя, я уйду и оставлю вас, хотя и уверен, что мы оба будем жалеть об этом до конца жизни.

— Вы уйдете? — повторила Корнелия еле слышным шепотом.

— Да, если вы отошлете меня прочь, — ответил он. — Но если ваша любовь действительно сильна, вы попросите меня остаться.

С этими словами он отступил назад, и Корнелия инстинктивно встала.

— Я предоставляю выбор вам, моя дорогая, — сказал герцог. — Видите, я не держу вас в объятиях, чтобы не оказывать на вас влияния, заставляя ваше сердечко биться сильнее. И не касаюсь губами этой жилки, которая сейчас пульсирует у вас на шейке. Но вам придется выбирать. Так мне остаться или уйти?

Корнелия снова попыталась заговорить, но слова не шли из горла, а сердце билось так, будто хотело выпрыгнуть сквозь прикрывавшие грудь кружева.

— Я часто говорил вам, — продолжал герцог, — что люблю вас всем сердцем и всей душой, но этого мало. Мое тело тоже рвется к вам, и сейчас я заявляю право на вас именно как на женщину, Дезире, — если вы велите мне остаться.

Корнелия по-прежнему не могла вымолвить ни слова, но слова в конце концов и не требовались. Ее глаза сияли, словно звезды, когда она раскрыла ему свои объятия…

Глава 13

Тихо играла музыка, и ее мелодия мешала не более, чем рябь на воде или ветер в листве. В цветочной беседке стало темнее, но лепестки падали с потолка всю ночь, так что теперь Корнелия оказалась засыпанной ими.

Очень, очень тихо, стараясь не разбудить спящего рядом мужчину, она соскользнула с дивана, беззвучно собрала свои вещи и оделась. Вспомнила, как Рене говорила: «У Ивана продумано все. Перед парадной дверью всегда ждет карета с лошадьми — на тот случай, если кому-то станет скучно или захочется уехать пораньше».

Тогда ей эти слова показались странными, но теперь она понимала, что они были сказаны для нее. Корнелия тихо пересекла благоухающую цветами комнату. Ее бриллиантовые шпильки для волос остались разбросанными где-то вперемешку с цветами, но искать их она не стала.

Раздвинув шелковые драпировки, закрывавшие вход, она увидела, что почти совсем рассвело. Звезды еще не померкли, но небо уже становилось прозрачным.

Корнелия встревоженно огляделась вокруг. Интересно, как она вернется в дом? В то же мгновение, словно по волшебству, откуда-то возник слуга. Он подошел к ней так тихо, что она не услышала его приближения. Ни слова не говоря, он развернул темно-синий бархатный плащ с капюшоном, подбитый соболиным мехом, который держал на вытянутых руках, и укутал ее.

Все так же молча слуга показал рукой куда-то в сторону, и она увидела, что у террасы ее ждала гондола. Слуга помог ей сойти в нее, и, как только она уселась, гондола стремительно понеслась к каменным ступеням дома, где ее встретили другие слуги. Не нарушая молчания, они провели ее через темный дом. Выйдя из парадной двери, Корнелия увидела карету и быстро подошла к ней. Лакей подсадил ее в экипаж и укрыл ей колени меховой полостью. Потом он немного подождал, не закрывая дверцы, и она поняла, что он ждет указаний.

На мгновение она растерялась. Куда ехать — на квартиру к Рене или сразу в «Ритц»? Она наклонилась вперед, чтобы назвать адрес, но когда заговорила, то сказала совсем не то, что собиралась.

— Поезжайте к «Магдалине».

Лошади помчались с головокружительной быстротой. Корнелия откинулась назад, на мягкие подушки, и закрыла глаза. Спать ей не хотелось, мозг ее бодрствовал и работал с необычайной ясностью.

Она сидела совершенно неподвижно, сложив на коленях руки, пока лошади не остановились перед высокими каменными ступенями, ведущими в церковь Св. Марии Магдалины. Дверца кареты открылась, Корнелия поглубже натянула на голову капюшон и вышла.

— Подождите меня, — распорядилась Корнелия и медленно поднялась по ступеням.

Внутри было очень темно и очень тихо; лишь колебалось пламя сотен свечей, горящих перед статуями святых. Она постояла, оглядываясь, потом повернула направо и нашла ту часовню, о которой ей рассказывала мать.

В часовне было темно, но все же Корнелия рассмотрела фигуры над алтарем — каменное изображение свадьбы Девы Марии. С минуту она стояла, глядя на чудесную скульптуру, потом опустилась на колени и стала молиться о том, чтобы Бог благословил и ее брак.

Не желая долго задерживать карету и боясь, что с наступлением утра в церковь начнут приходить люди, Корнелия поспешно вышла. Лотки цветочного рынка рядом с церковью уже ожили, засверкали красками. Она мельком увидела красные и белые розы, и ее сердце внезапно сжалось.

Сможет ли она теперь смотреть на розы, не вспоминая прошлую ночь?

Она сказала кучеру, чтобы он отвез ее в «Ритц», а приехав туда, быстро проскользнула мимо ночного портье и взбежала вверх "по лестнице к себе в комнату. Все было спокойно: шторы задернуты, жалюзи опущены, дверь в гостиную закрыта.

Корнелия пересекла комнату и отдернула шторы, впустив солнечный свет. Она расстегнула застежку на бархатном плаще и дала ему соскользнуть на пол. Подняв руки, убрала волосы со лба и встряхнула их, потому что под капюшоном они смялись. Потом, будто во сне, витая мыслями где-то далеко, переоделась в шелковую ночную рубашку, которая была разложена у нее на кровати, а поверх нее набросила темно-розовый атласный халат с отделкой из меха горностая.

Потом она спрятала лицо в ладонях и так сидела, думая, чувствуя, вспоминая!..

Когда пришла Вайолет, чтобы разбудить Корнелию, та уже сидела за письменным столом. Вокруг нее были разбросаны скомканные клочки бумаги.

— Вы уже встали, ваша светлость! — удивленно воскликнула Вайолет. — Я думала, вы еще спите. Что заказать вам на завтрак?

— Кофе и фрукты, пожалуйста. Больше ничего.

— Хорошо, ваша светлость.

Вайолет пошла искать официанта. Корнелия все писала и рвала, и, когда ей принесли завтрак, она тут же о нем забыла. Последовало еще несколько неудачных попыток написать письмо, и Вайалет, которая снова пришла в полдень, увидела, что кофе давно остыл, а фрукты остались нетронутыми.

— Я закажу вам еще кофе, ваша светлость, и пожалуйста, съешьте что-нибудь. Иначе вы так исхудаете, что вам не подойдет ни одно из ваших новых платьев.

— Может быть, они мне никогда и не понадобятся, — тихо отозвалась Корнелия.

— Не говорите так, ваша светлость. Я жду не дождусь того дня, когда мы сможем избавиться от этих безобразных английских нарядов.

Корнелия вздохнула.

— Ты привезла чемоданы от мадам де Вальме вчера вечером? — спросила она через некоторое время.

— Да, ваша светлость. Мы туда больше не поедем?

— Нет, Вайолет.

На лице Вайолет было написано любопытство, но Корнелия ничего не сказала и встала из-за письменного стола. В этот момент в дверь номера постучали, и Вайолет пошла открыть. Корнелия услышала ее восклицание, и в комнату вошла Рене. Она подняла скрывавшую ее лицо густую вуаль и сделала недовольную гримаску.

— Фу! Ужасно жарко, да и вообще я ненавижу вуаль! — воскликнула она. — Но не могла же я погубить вашу репутацию, позволив хоть кому-нибудь в отеле узнать, что небезызвестная мадам де Вальме нанесла вам визит.

— Какой приятный сюрприз!

Корнелия протянула Рене руки и ласково поцеловала ее.

— Я приехала, потому что обеспокоена, моя дорогая, — проговорила Рене.

— Давайте сядем, — предложила Корнелия. Вайолет тактично удалилась из комнаты, и они остались одни.

— Скажите же, чем вы обеспокоены? — спросила Корнелия.

— Вы сегодня совершенно очаровательны, — уклонилась от ответа Рене. — Думаю, что беспокоилась я напрасно.

— Я очень, очень счастлива, — сказала Корнелия, взяв Рене за руку. — В то же время… — Она помолчала. — В то же время я постоянно думаю, долго ли продлится мое счастье.

— Именно потому я и приехала — поговорить с вами об этом, — сказала Рене. — Герцог уже приходил ко мне и спрашивал о вас.

— Так рано? — удивилась Корнелия.

— Как мне сказали слуги, первый раз он пришел около семи часов. Ему было сказано, что мадемуазель Дезире здесь нет. Наверное, он вернулся в «Ритц», переоделся и приехал ко мне около половины десятого. Я уже была тогда дома и велела слугам говорить, что они ничего не знают, пока я сама не поговорю с герцогом. Я заставила его ждать почти до одиннадцати часов, а потом приняла его. Дезире, он в ужасном смятении. Что мне с ним делать?

— Вы думаете, он меня любит? — спросила Корнелия.

— Я знаю, что любит, — ответила Рене. — Этот мужчина способен на очень глубокие чувства, если их в нем пробудить. А вы, малышка, их пробудили.