И, наконец, случилось невероятное. Конечно, Французская Республика отделилась от Римской церкви и католические священники, бежавшие за границу, проклинали ее на все лады. И вдруг Папа обратился к Наполеону и выразил желание заключить мир с Францией.

Магазин Этьена ломился от посетителей, желающих послушать рассказы моего брата. Этьен толковал о том, что уже давно слышал от Наполеона о его великих планах. Этьен не упускал случая заявить, что генерал Бонапарт не только его зять, но и лучший друг.

Я вновь склонилась к изголовью Дюфо и немного приподняла его голову. Но это не помогло. Дыхание его становилось все тяжелее. Я обтерла ему губы, на которых выступила кровавая пена. Лицо его пожелтело и стало восковым. Тогда я позвала врача.

— Это — внутреннее кровотечение, — объяснил он на плохом французском и вернулся к Жюли и Жозефу. Там, конечно, болтают о завтрашнем бале.

Сначала в Париже были обеспокоены договором с Ватиканом. Наполеон подписывал договоры с «освобожденными» им итальянцами, не только не советуясь, но даже не сообщая в Париж. Директоры в Париже очень сердились и считали, что это не соответствует тем функциям главнокомандующего, которыми они его наделили. Договоры — это уже политика, договоры с другими державами — это международная политика, и в Париже решили послать к Наполеону дипломатов в качестве советников.

Узнав об этом, Наполеон составил список. Он потребовал, чтобы указанным им лицам были присвоены титулы и чтобы они были названы послами Республики. Во главе списка стояло имя его брата Жозефа.

Таким образом, Жюли и Жозеф прибыли в Италию. Сначала в Парму, потом в Геную, потом в Рим. Они приехали не из Марселя, а уже из Парижа, потому что Наполеон, едва сделавшись главнокомандующим внутренними войсками, написал Жозефу, что тому открываются большие возможности в столице.

Наполеон очень покровительствовал Жозефу. Сначала он устроил его на скромную должность секретаря Дома Коммуны в Марселе. В Париже он свел Жозефа не только с Баррасом, но и с поставщиками армии и всеми нуворишами, которые нажили состояние на скупке имущества казненных.

Этьен говорит, что сейчас легко разбогатеть на подобных операциях. Действительно, очень скоро Жозеф смог купить небольшой дом на улице Роше, где и поселился с Жюли.

Как только вести о победах в Италии дошли до Парижа, Жозеф стал популярен. Он ведь был старшим братом этого Бонапарта, которого иностранные газеты называют «сильнейшим человеком Франции», а наши газеты — «освободителем итальянского народа», этого Бонапарта, худое лицо которого можно видеть во всех витринах, на кофейных чашках, на вазах и табакерках.

На одной стороне — портрет Наполеона, на другой французское знамя.

Никто не удивился, что Директория согласилась с требованиями своего победоносного генерала, и Жозеф был назначен послом.

Жозеф и Жюли поселились в своем первом мраморном дворце. Жюли чувствовала себя очень несчастной в Италии, писала мне отчаянные письма и умоляла приехать к ней. Мама разрешила.

С тех пор вместе с ней и Жозефом я переезжаю из дворца во дворец, живу в комнатах с ужасно высоким потолком, с полом, выложенным черными и белыми мраморными плитками; я брожу во двориках, окруженных мраморными портиками, где журчат фонтаны, украшенные бронзовыми статуями. Статуи разнообразны и причудливы, и из отверстий, расположенных во всех возможных и невозможных местах, бьют журчащие серебряные струи воды.

Дворец, в котором мы живем сейчас, носит название палаццо Корзини. Мы постоянно слышим бряцание сабель и звон шпор, так как персона посла — Жозефа — окружена, конечно, офицерами.

Завтра Жозеф дает самый большой бал, который когда-либо давался посланником Франции. Они хотят покрасоваться, он и Жюли, перед тремястами пятьюдесятью почтенными римскими гражданами, приглашенными на этот бал.

Жюли уже неделю не спит, она бледная и под глазами синяки. Жюли принадлежит к тому типу женщин, которые за несколько дней волнуются, пригласив к обеду гостей. Сейчас мы обедаем ежедневно в окружении не менее пятнадцати человек, а Жозеф часто устраивает приемы на сотню персон. Хорошо еще, что нам прислуживает целая армия лакеев, кухарок и горничных! Но все-таки Жюли чувствует себя ответственной за весь этот парад и время от времени бросается с рыданиями мне на шею, уверяя меня (и себя), что все очень плохо подготовлено, что бал не будет удачным. Это у нее наследственное, от мамы.

Дюфо пошевелился. Я подумала, что он пришел в себя, так как на минуту его взгляд стал совсем осмысленным, но в это время он судорожно вздохнул, захлебнулся кровью и откинулся на подушки. Жан-Пьер Дюфо, что бы я отдала, чтобы помочь вам! Но вы знаете, я бессильна помочь.

Несмотря на то, что дни и ночи Наполеон был занят осуществлением своих военных и политических планов, он находил время для устройства дел своей семьи.

Курьеры из Италии привозили в Марсель золото и письма м-м Летиции. Она смогла переселиться в хороший дом и отправить маленького негодяя Жерома в приличную школу.

Каролина была помещена в аристократический пансион в Париже, где воспитывалась Гортенс Богарнэ, падчерица Наполеона.

Бог мой! Какие утонченные стали Бонапарты! Как разозлился Наполеон, узнав, что мать дала согласие на брак Элизы с неким Феликсом Бачиоччи. «К чему торопиться? — писал он. — И почему Бачиоччи, этот бедняк-музыкант?»

А Элиза давно дружила с Феликсом, и они мечтали пожениться. Письма Наполеона опоздали. Элиза вышла замуж за Бачиоччи, или Бачиокки, как его называли.

Тогда Наполеон, испугавшись, что Полётт может, в свою очередь, ввести в семью кого-нибудь, неподходящего нынешнему положению Бонапартов, потребовал, чтобы м-м Летиция с Полетт приехали в Монтебелло, где он располагался со своим генеральным штабом, и немедленно выдал Полетт замуж за генерала Леклерка, пока никому неизвестного.

Что крайне неприятно и совершенно непонятно, так это то, что Наполеон не забывал меня при всей своей страшной занятости как на фронтах европейской истории, так и на своих семейных фронтах. Казалось, что он пытается загладить свою вину передо мной. И по договоренности с Жюли и Жозефом, он время от времени присылал к нам кандидатов на мою руку и сердце.

Первым был Жюно, бывший адъютант Наполеона еще в Марселе; Жюно — крупный, светловолосый, любезный, вскарабкался в Генуе по крутым лестницам на холм, где был расположен дворец Жозефа, увлек меня в сад, щелкнул каблуками и попросил моей руки.

Я поблагодарила и отказалась.

— Но это — приказ Наполеона, — простодушно заявил мне Жюно.

Я подумала о характеристике, данной Наполеоном своему адъютанту: «Преданный, но дурачок!»

Я покачала головой, и Жюно ускакал верхом доложить Наполеону о своем фиаско.

Следующим кандидатом был Мармон, которого я тоже знала по Марселю. Он не делал мне предложения прямо, а говорил много, хитро и все время «вокруг да около». Я вспомнила, что о нем Наполеон сказал: «Умный, держится за меня, чтобы сделать карьеру». Я поняла: он хочет жениться на свояченице Жозефа Бонапарта…

Он станет родственником Наполеона, он исполнит его желание, а одновременно получит неплохое приданое… На деликатные намеки Мармона я ответила не менее деликатным «нет».

Потом я пошла к Жозефу пожаловаться и просить, чтобы он написал Наполеону. Пусть Наполеон избавит меня от сватовства всех по очереди офицеров генерального штаба!

— Неужели вы не понимаете, что Наполеон признает заслуги какого-нибудь из своих генералов, предлагая ему руку своей родственницы?

— Я не считаю себя чем-то вроде вознаграждения для отличившихся офицеров, — ответила я. — Если меня не оставят в покое, я вернусь к маме.

Сегодня утром, пока еще не стало жарко, я сидела с Жюли в нашем дворе, окруженном портиками. Средней статуей вычурного фонтана была толстая бронзовая женщина, которая держала в руках дельфина, на которого, не переставая, лилась вода.

Мы изучали (в который раз!) фамилии знатных итальянцев, приглашенных на завтрашний бал. Подошел Жозеф с письмом в руках. Его светлость начал говорить о том, о сем, как делал всегда, когда его что-нибудь раздражало. Наконец он сказал напрямик:

— Наполеон прикомандировал к нам нового военного атташе, генерала Жана-Пьера Дюфо, очень приятного молодого человека.

Я подняла глаза.

— Дюфо? Это не он был представлен нам в Генуе?

— Совершенно верно, — обрадованно вскричал Жозеф. — И он произвел на нас приятное впечатление. Поэтому Наполеон надеется, что Эжени, простите его, он все еще пишет Эжени, вместо Дезире, так он надеется, что вы обратите внимание на Дюфо. Наполеон пишет, что молодой человек очень одинок и…

Я встала.

— Новый претендент на мою руку? Нет, спасибо! Я думала, что это кончилось! — У двери я обернулась. — Сейчас же напишите Наполеону, чтобы он не присылал сюда ни этого Дюфо, ни еще кого бы то ни было.

— Но он уже приехал. Это он и привез письмо от Наполеона.

Я вышла, сильно хлопнув дверью.

Хлопая дверьми, я получаю огромное удовольствие, потому что в этих мраморных дворцах стук хлопнувшей двери звучит как взрыв…

Я вышла, хлопнув дверью, и заперлась в своей комнате. Я не спустилась к обеду, не желая встречаться с Дюфо. Но за ужином я с ним увиделась, так как мне было очень скучно ужинать одной в моей комнате.

Само собой разумеется, что его посадили рядом со мной. Жозеф старался исполнить желание Наполеона.

Я бросила быстрый взгляд на молодого человека. Худощавый брюнет с очень белыми зубами и большим ртом. Его зубы произвели на меня такое впечатление, потому что он все время смеялся.

Мы привыкли к тому, что перед посольством стоит толпа. В столовой были слышны крики: «Да здравствует Франция! Да здравствует свобода!» Многие итальянцы с энтузиазмом отнеслись к Республике, но тяжелая контрибуция и то, что Наполеон самолично назначает итальянское правительство, озлобило их. Сегодня шум перед посольством был какой-то другой. Он был сильнее и даже злее.

Жозеф объяснил причину. В прошлую ночь несколько римских граждан были взяты заложниками, потому что в таверне был убит французский офицер. У наших дверей стояли депутаты от римского муниципалитета, желавшие говорить с Жозефом. Их окружала толпа любопытных.

— Почему ты не примешь этих господ? Мы можем подождать ужинать, — сказала Жюли.

Но Жозеф заявил, что не хочет разговаривать с депутатами, поскольку его это дело не касается. Он не имеет никакого отношения к военному управлению в Риме.

Шум снаружи усиливался, потом раздался стук в двери. У наших дверей стояли двое часовых, но они были оттерты толпой.

— Мне это надоело! Я велю их разогнать, — закричал Жозеф и сделал знак одному из своих секретарей. — Отправляйтесь в военное управление и потребуйте, чтобы они очистили площадь перед посольством.

Шум стал невыносимым. Молодой человек направился к двери.

— Будьте осторожны! Выйдите через заднюю дверь, — крикнул секретарю генерал Дюфо.

Мы продолжали ужин. Когда подали кофе, мы услышали топот копыт. Это прислали эскадрон кавалерии, чтобы очистить площадь. Жозеф и все мы вышли на балкон первого этажа.

Площадь у наших ног напоминала кипящий котел. Море голов, рев голосов и пронзительные крики. Мы не видели делегатов, толпа прижала их к нашим дверям. Жозеф велел нам вернуться и мы прижали носы к высоким окнам столовой. Мой зять был бледен и кусал губы. Рука, которой он взъерошил волосы, дрожала.

Гусары окружили площадь. Они походили на статуи, на рослых конях с оружием наизготовку. Они ждали приказа. Но командир не решался скомандовать.

— Я спущусь, попробую их урезонить, — сказал Дюфо.

Жозеф стал его умолять:

— Генерал, не подвергайте себя такому риску! Это неразумно! Наши гусары справятся.

Дюфо вновь показал в улыбке свои белые зубы.

— Я офицер, Ваша светлость, и привык к опасности. Я хочу помешать кровопролитию.

Зазвенели шпоры, он перешагнул через порог, обернулся и взглянул на меня. Я быстро отвернулась к окну.

Это для меня он показывал свою храбрость! Это для меня он вышел один, безоружный, к разъяренной толпе.

«Как глупо! — подумала я. — Жюно, Мармон, Дюфо, чего вы от меня хотите?»

Но я не могла не смотреть и видела Дюфо. Он поднял руки, призвал к тишине. В это время раздался выстрел. И сразу затрещали выстрелы гусар. Двери подъезда распахнулись. Двое часовых подняли на руки генерала Дюфо. Его ноги волочились по земле, голова падала на плечо, рот был перекошен. Его улыбка сделалась жуткой гримасой. Он был без сознания.

Кто-то сказал:

— Возьмите его на руки. Его нужно уложить наверху.

Вокруг раненого толпились бледные, испуганные Жозеф, Жюли, главный советник посольства, секретари, горничная Жюли. Солдаты понесли Дюфо наверх по лестнице.

На площади перед домом стало тихо. Ближайшая к лестнице комната — кабинет Жозефа. Солдаты положили Дюфо на диван, и я подсунула ему под голову подушки. Жозеф сказал: