— Я хотела просить вас о чем-то, — сказала я и услышала, что мой голос дрожит.

Он пересек комнату и оперся о камин напротив меня. Пламя озаряло яркими отсветами его блестящие сапоги.

— Конечно, — заметил он коротко.

— Как… конечно? — не могла удержаться я.

— Я не мог ожидать вашего визита без того, чтобы у вас не было ко мне просьбы, — сказал он колко. И, наклонившись, чтобы подбросить в камин еще полено: — А вообще, люди, которые приходят ко мне, имеют с собой прошение, которое мне подают. Ну хорошо… Чем могу быть полезен вам, мадам Жан-Батист Бернадотт?

Его покровительственный тон вывел меня из терпения. И все-таки, даже с коротко остриженными волосами и в хорошем мундире он так походил… так походил на того Бонапарта, который был в нашем саду в Марселе!..

— Не думаете же вы, что я могла приехать к вам среди ночи без достаточно серьезного повода? — спросила я свистящим шепотом.

Мой гнев, казалось, его забавлял. Он покачивался с носка на каблук и с каблука на носок.

— Я, честно говоря, не задумывался над этим, но надеялся, что вы откроете мне этот секрет. Ведь надеяться можно, мадам, не правда ли?

«Так не может продолжаться», — подумала я и решила перевести разговор на серьезный тон. Мои пальцы теребили розу на шляпе.

— Вы испортите свою шляпу, мадам, — заметил он. Я не поднимала глаз. Я проглотила слюну и вдруг почувствовала горячую слезу, скатившуюся по щеке. Я слизнула ее языком.

— Чем я могу помочь тебе, Эжени? — Он опять стал Наполеоном прежних времен, нежным и внимательным.

— Вы говорили, что многие приходят к вам, чтобы просить о чем-то. Имеете ли вы привычку исполнять их просьбы?

— Если я могу взять это под свою ответственность, — конечно!

— Ответственность перед кем? Вы… вы — человек, который может все, что захочет…

— Ответственность перед самим собой, Эжени. Ну хорошо, изложи мне твою просьбу.

— Я прошу о помиловании.

Молчание. Огонь потрескивает в камине…

— Ты говоришь о герцоге Энгиенском? Я кивнула.

Я ожидала ответа всеми фибрами моей души. Он заставлял меня ждать. Я обрывала один за другим шелковые лепестки розы с моей шляпы…

— Кто послал тебя ко мне, Эжени, с этой просьбой?

— Разве это не безразлично? Многие посылают вам эту просьбу. Почему и я не могу просить?

— Я хочу знать, кто тебя послал, — сказал он, дразня меня.

Я обрывала лепестки розы.

— Я спрашиваю, кто тебя послал? Бернадотт?

Я покачала головой.

— Мадам, я привык, что на мои вопросы отвечают. Я подняла глаза. Он наклонил голову, он приоткрыл рот, маленькие комочки пены сбились в углах губ.

— Вы не должны кричать на меня, — сказала я. — Вы меня не испугаете. — Я действительно не боялась его в этот момент.

— Вы любите разыгрывать из себя храбрую даму. Я помню сцену в гостиной м-м Тальен, — сказал он сквозь зубы.

— Я совсем не храбрая, — ответила я. — В действительности, я даже трусиха. Но когда игра очень большая, я умею брать себя в руки.

— А тогда, в гостиной м-м Тальен, игра была большая, не правда ли?

— Тогда это было все, что я имела, — ответила я просто, ожидая новой насмешки, которая должна была последовать.

Но он молчал. Я подняла голову и поискала его глазами.

— Но однажды я показала себя очень храброй. Это было давно, когда мой жених, вы знаете, я была невестой когда-то… гораздо раньше, чем познакомилась с генералом Бернадоттом. Так вот, давно, когда мой жених был арестован после казни Робеспьера. Мы боялись, что его расстреляют. Его братья предостерегали меня, думали, что и мне грозит опасность, но я все-таки пошла к коменданту города Марселя с пакетом, в котором были кальсоны и пирог…

— Да. Поэтому я хочу знать, кто послал тебя ко мне сегодня вечером.

— Какое это имеет значение?

— Я объясню тебе, Эжени. Люди, пославшие тебя ко мне, знают меня очень хорошо. Они нашли очень эффективный способ спасти жизнь этому Энгиенскому… Я говорю — способ, возможность! Мне интересно знать, знать, кто так рассчитывает повлиять на меня, чтобы использовать этот шанс, и вмешивается таким образом в мою политику. Ну?

Я ответила улыбкой. Как односторонне он видит все вещи! Как он все смешивает с политикой?

— Постарайтесь понять ситуацию так, как вижу ее я, мадам. Якобинцы уговаривают меня впустить эмигрантов и дать им место в обществе. В то же время они шумят, что я должен освободить Республику от Бурбонов. Наша Франция — это Франция, которую я спас… Франция, получившая Конституцию Наполеона… Разве это не бессмысленно?

Говоря это, он подошел к письменному столу и взял в руки лист с красной печатью. Он прочел несколько слов, которые были там написаны. Потом он бросил документ на стол и повернулся ко мне:

— Если этот Энгиенский будет расстрелян, я покажу всему свету, что я считаю Бурбонов сбродом, который должна презирать нация. Понимаете ли вы меня, мадам? Но если…

В несколько шагов он опять был передо мной и опять раскачивался с носка на каблук.

— Но если я сглажу мои отношения со всеми — и с недовольными, и со всеми этими редакторами, памфлетистами, этими горячими головами, которые считают меня тираном… Нет, я должен расправляться со всеми, кто мешает Республике и защищу Францию от всех врагов, внутренних и внешних.

Внутренние враги… Где я уже слышала это? Баррас говорил так; это было давно. И он все время глядел на Наполеона… Золоченые часы на камине показывали уже час ночи…

— Уже поздно, — сказала я, поднимаясь. Но он взял меня за плечи и усадил в кресло.

— Не уходите еще, Эжени. Я так рад, что вы пришли ко мне! А ночь еще долгая.

— Вы тоже, вероятно, устали, — проговорила я.

— Я сплю плохо и очень мало. Я…

Дверь, которую я сначала не заметила, так как она завешана ковром, приоткрылась. Наполеон не обратил внимания.

— Кто-то приоткрывает дверь вон там, за ковром, — указала я.

Наполеон повернулся.

— Кто там, Констан?

В проеме открывшейся двери показался маленький человечек в ливрее. Он жестикулировал. Наполеон сделал шаг к нему. Маленький человечек зашептал:

— Она не хочет ждать. Не хочет больше ждать. И не слушает уговоров.

— Пусть одевается и уходит, — услышала я.

Дверь бесшумно закрылась. Я подумала, что это, мадемуазель Жорж из Комеди Франсез. Весь Париж знает, что Наполеон, когда-то обманутый Жозефиной, теперь находится в дружеской связи с «Жоржиной» — шестнадцатилетней актрисой — мадемуазель Жорж.

— Я не хочу задерживать вас дольше…

— Вы слышали, что я ее отправил, теперь вы не можете оставить меня одного, — ответил он быстро и вновь усадил меня в кресло. Его голос стал нежным: — Ты просила меня о чем-то, Эжени, впервые в твоей жизни. Ты просила меня?

Я закрыла глаза. Я устала. Смена его настроений меня очень утомляла. Жара в комнате была невыносимая. В то время возле него я чувствовала себя в состоянии лихорадочной дрожи, и это делало меня совершенно больной. Как странно, что после стольких лет я могу еще понимать все смены настроения этого человека! Я знаю, что сейчас он борется с самим собой, что он не может решиться. Сейчас я уже не могу уйти. Может быть, он уступит доброй половине своей души?.. Великий Боже, может быть, он уступит?..

— Но ты просто не понимаешь, о чем просишь, Эжени. Ты прекрасно знаешь, что дело не только в этом Энгиенском, что он мне безразличен. Мне нужно, наконец, показать Бурбонам, показать всему миру, что значит Франция! Французский народ сам выберет своего господина…

Я подняла голову.

— Свободные граждане свободной Республики идут к урнам… [10]

«Он декламирует поэму или повторяет какой-то текст?» — думала я. А он уже опять был у своего бюро и держал документ в руках. Печать на бумаге напоминала огромное пятно крови.

— Вы спросили меня, кто послал меня к вам сегодня ночью, — сказала я громко. — Прежде, чем вы примете решение, я хочу ответить на ваш вопрос.

Он не поднял глаз.

— Правда? Я слушаю!

— Ваша мама.

Он медленно опустил листок, подошел к камину и посмотрел на огонь.

— Я не знал, что мама интересуется политикой, — пробормотал он. — Она, конечно, волнуется!

— Ваша мама не рассматривает этот случай как политический.

— А как же?

— Как убийство.

— Эжени, ты переходишь границы!

— С каким же жаром ваша мама просила меня поехать и поговорить с вами! Бог свидетель, что это не такое уж большое удовольствие!

Тень улыбки промелькнула на его лице. Потом он стал перекладывать бумаги на своем столе. Наконец он нашел то, что искал. Он поднес лист к моим глазам.

— Посмотри, как ты находишь это? Я еще никому не показывал.

В верхнем углу большого листа бумаги была нарисована пчела. А в середине — набросок: квадрат из пчел, нарисованных через равные промежутки.

— Пчелы… — сказала я удивленно.

— Да, пчелы, — подтвердил он, удовлетворенно кивнув головой. — Знаешь, что это обозначает?

Я не знала.

— Это эмблема!

— Эмблема? Что вы будете украшать ею?

Он сделал широкий жест.

— Все! Стены, ковры, занавеси! Книги, дворцовые кареты, мантию императора!..

Я сдержала дыхание. Он решился!.. Он смотрел на меня и буквально пронзал меня взглядом.

— Поняла меня, Эжени, моя маленькая невеста?

Я почувствовала, что мое сердце бьется сильными толчками. А он уже доставал другой лист. Па нем были львы во всевозможных положениях. Львы отдыхающие, прыгающие, львы лежащие и нападающие. Наверху листа, как раз под рукой Наполеона, был загнут угол. Он сбросил лист на пол и показал другой. На нем был изображен орел с распростертыми крыльями.

— На этом я остановился. Он тебе нравится? Это мои гербы. Гербы императора Франции.

Может быть, эти слова мне приснились? Я наклонилась и взяла лист с рисунками. Мои пальцы дрожали. А Наполеон вновь вернулся к своему бюро и держал в руках лист с красной печатью.

Он был неподвижен, губы крепко сжаты, подбородок резко очерчен. Я почувствовала, как на моем лбу выступают капельки пота. Я смотрела на него, не спуская глаз. Тогда он наклонился вперед. Взял перо. Написал слово на листке и присыпал песком, чтобы просушить. Потом быстро схватил бронзовый колокольчик. На колокольчике был изображен орел с распростертыми крыльями.

Секретарь вошел в комнату. Наполеон аккуратно сложил листок.

— Запечатайте!

Секретарь поторопился покапать воском одной из свечей. Наполеон смотрел на него внимательно.

— Немедленно отправляйтесь в тюрьму Венсен и передайте это коменданту. Вы отвечаете за вручение этого лично коменданту тюрьмы.

Пятясь и кланяясь, секретарь покинул комнату.

— Я хотела бы знать, что вы решили, — сказала я внезапно охрипшим голосом.

Наполеон наклонился и стал собирать с пола лепестки от моей растерзанной розы.

— Вы испортили свою шляпу, мадам, — заметил он и протянул мне горсть лепестков.

Я поднялась, положила рисунок орла на маленький столик и бросила кусочки шелка в огонь.

— Не огорчайтесь, — сказал он. — Эта шляпа вам не идет.

Наполеон проводил меня пустынными коридорами. Я смотрела на стены. «Пчелы, — думала я. — Пчелы будут украшать Тюильри».

Каждый раз, как караульные преграждали мне путь, я вздрагивала. Узнав Наполеона, они сразу «брали на караул». Он проводил меня до кареты.

— Это экипаж вашей матери. Она ожидает моего возвращения. Что я должна передать ей?

Он склонился к моей руке, но на этот раз не поцеловал ее.

— Пожелайте маме доброй ночи. А вас, вас я благодарю от всего сердца за ваш приезд, мадам!

В моей гостиной я нашла м-м Летицию в том же положении, в каком оставила ее. Она сидела у окна в кресле. Небо уже посветлело. В саду чирикали птички. Жан-Батист что-то писал.

— Простите, что я так задержалась, — сказала я. — Но он меня не отпускал и болтал о разных вещах. — Железный обруч сжал мне горло.

— Послал ли он приказ в тюрьму? — спросила м-м Летиция.

Я кивнула.

— Конечно. Но он не захотел сказать мне, на что он решился. Он просил передать вам «доброй ночи».

— Спасибо, дитя мое, — сказала м-м Летиция, вставая. У двери она еще раз повернулась ко мне. — Что бы ни случилось, спасибо!

Жан-Батист взял меня на руки и унес в нашу спальню. Он снял с меня платье и сорочку, потом попробовал надеть на меня ночную рубашку. Я была такая усталая, что не могла поднять рук. Тогда он просто завернул меня в одеяло.

— Знаешь, Наполеон хочет стать императором, — прошептала я.

— Я слышал об этом. По-моему, это распространяют его враги. Кто тебе сказал?

— Сам Наполеон!

Тогда Жан-Батист наклонился ко мне и посмотрел на меня побелевшими глазами. Потом он быстро отошел и отправился в свою туалетную. Я долго слышала, как он ходил по комнате. Я не заснула, пока не почувствовала его рядом с собой и не спрятала лицо на его плече.