Анна-Мария Зелинко - Дезире

— Я так и не смогла найти сапфировые серьги. Я очень сожалею.

— Ваше величество очень любезны. Но я ведь все равно не смогла появиться в голубом.

— Довольны ли вы туалетами от Роя, мадам?

Я не ответила императрице, ибо среди толпы в зале я увидела красное квадратное лицо. Мне показалось, что это лицо мне хорошо знакомо. Короткая шея была зажата воротником полковничьего мундира.

— Фирма ле Рой… — повторила императрица настойчиво.

Рядом с красным квадратным лицом виднелась голова дамы с волосами, выкрашенными в лимонный цвет и собранными в невозможную прическу. Полковник какого-то провинциального гарнизона… Женщина мне незнакома, но он!..

Несколько позже мне удалось одной пересечь зал. Неразрешенный вопрос мучил меня, и я старалась подойти к этой паре, не будучи замеченной.

Все приглашенные галантно давали мне дорогу, бормоча: «Супруга маршала Бернадотта!» Офицеры кланялись до земли, дамы конвульсивно улыбались. Я отвечала улыбкой. Я улыбалась и улыбалась до тех пор, пока в конце концов у меня не заболели уголки губ.

Я остановилась возле полковника и услышала, как дама с немыслимой прической сказала ему свистящим шепотом:

— Но это же маленькая Клари!

И внезапно я поняла, кто этот полковник. Он снял парик, но годы прошли мимо него, не оставляя следа. Он, без сомнения, продолжал оставаться комендантом Марселя.

Маленький якобинский генерал, которого он арестовал десять лет тому назад, превратился за эти годы во французского императора…

— Вы помните меня, полковник Лефабр? — спросила я.

Дама с невозможной прической неловко поклонилась.

— Госпожа маршальша, — пробормотала она.

— Дочь Франсуа Клари, — сказало сейчас же квадратное лицо. Затем оба смущенно стали ждать, когда заговорю я.

— Я очень давно не была в Марселе, — продолжала я.

— Вы там только скучали бы, мадам. Это — провинциальная дыра, — сказала дама, пожимая худыми плечами.

— Если вы хотите сменить гарнизон, полковник… — начала я, глядя в его прозрачные голубые глаза.

— Вы могли бы поговорить о нас с самим императором? — взволнованно вскричала м-м Лефабр.

— Нет, с маршалом Бернадоттом, — ответила я.

— Я очень хорошо знал вашего отца. — Издалека начал полковник. В этот момент я вздрогнула. Полонез! Я забыла Лефабров, подхватила свой трен и бегом, без соблюдения достоинства, бросилась обратно. Мне давали дорогу, покачивая головой. Я снова вела себя невозможно!..

Полонез должен был открыть Мюрат с Жюли. Император должен был вести маршальшу-дуайена. А я должна была занять место возле принца Жозефа. Танец уже начался. Жозеф стоял один возле тронов и ждал.

— Я не знал, где вы, Дезире.

— Извините меня, — пробормотала я. Затем мы быстро присоединились к готовящимся вступить в танец парам.

Время от времени мой зять бросал на меня свирепые взгляды.

— Я не привык ждать, — злился он.

— Улыбайтесь! Ну, улыбайтесь же! — отвечала я раздраженным шепотом. — Улыбайтесь!

Разве он не знал, сколько взглядов было обращено на старшего брата императора и супругу маршала Бернадотта?..

Наполеон удалился вглубь сцены и разговаривал с Дюрокком. Я сделала знак лакею, предлагавшему шампанское, и подошла к Его величеству, как только танец кончился. Наполеон прервал беседу.

— Я должен сообщить вам кое-что, мадам.

— Не хотите ли освежиться, — спросила я, указывая на бокалы шампанского аристократическим жестом, которому выучил меня господин Монтель.

Наполеон и Дюрокк взяли по бокалу.

— За ваше здоровье, мадам, — любезно сказал император. Он выпил только один глоток и поставил бокал. — Да, что же я хотел сказать вам, мадам? — Он остановился и внезапно смерил меня взглядом с головы до ног. — Я говорил вам когда-нибудь, что вы очень красивы, госпожа маршальша?

Дюрокк широко улыбнулся, щелкнул каблуками и сказал:

— Если Ваше величество позволит, я хотел бы…

— Идите, Дюрокк, посвятите себя дамам, — вскричал император. Затем он снова молча стал меня рассматривать. Губы его медленно растянулись в улыбке.

— Ваше величество хотели что-то сказать мне? — спросила я, а потом громко заявила: — Если мне будет дозволено выразить желание, я бы была очень признательна Вашему величеству, если бы вы соизволили последовать за мной в семнадцатую ложу…

Я подтвердила торопливым кивком головы. Наполеон обвел взглядом сцену. Жозефина болтала с бесчисленными дамами, Жозеф что-то докладывал Талеирану и Луи, который был как всегда хмур. Маршальские мундиры мелькали среди танцующих пар. Глаза Наполеона сузились и заблестели.

— А это возможно, маленькая Эжени?

— Сир, прошу вас понять меня правильно. Ложа семнадцать, это довольно ясно, не правда ли? — Затем быстро: — Нас будет сопровождать Мюрат. Так будет лучше.

Мюрат, как все, находившийся возле императрицы, все это время наблюдал за нами уголком глаза. Знак, и он появился галопом.

— М-м Бернадотт и я идем в одну из лож. Покажите нам дорогу.

Мы все трое сошли со сцены, все трое проследовали по широкому коридору, почтительно образованному гостями, расступившимися перед императором. На узкой лестнице, ведущей к ложам, столпилось несколько пар. Молодые офицеры вырывались из объятий, чтобы быстро встать «смирно».

Я нашла это очень забавным, но Наполеон заметил:

— У этих молодых людей слишком свободные манеры. Я поговорю с Деспро. Я желаю, чтобы в моем окружении нравы были безукоризненны.

Потом мы оказались перед закрытой дверью ложи.

— Спасибо, Мюрат!

Шпоры Мюрата щелкнули, затем он исчез. Взгляд Наполеона скользил по номерам дверей.

— Ваше величество хотели сообщить мне что-то, — сказала я. — Это хорошая новость?

— Да. Мы рассмотрели просьбу маршала Бернадотта об автономном командовании с широкими полномочиями в гражданском администрировании. Ваш супруг будет назначен завтра губернатором Ганновера. Я поздравляю вас, мадам. Это большой и очень ответственный пост.

— Ганновер? — пробормотала я, не имея ни малейшего представления о местонахождении этого государства.

— Когда вы будете навещать вашего супруга в Ганновере, вы будете жить только в королевских дворцах и будете первой дамой в стране. А вот там, справа, находится ложа N 17…

До ложи оставалось несколько шагов.

— Войдите первая. И проверьте, закрыты ли занавески, — предложил Наполеон.

Я открыла дверь ложи и быстро закрыла ее за собой. Я прекрасно знала, что занавески закрыты…

— Ну, дитя мое? — сказала м-м Летиция, когда я вошла.

— Он ждет снаружи. И он не знает, что вы здесь, Мадам Мать, — быстро сказала я.

— Да не волнуйтесь так. Вам это не будет стоить головы! — энергично сказала м-м Летиция.

«Нет! — подумала я. — Но это вполне может стоить Жану-Батисту его губернаторского поста». — Теперь, мадам, я позову его, — прошептала я.

— Занавески закрыты, — объявила я. Затем я хотела пропустить императора в ложу первым и быстро исчезнуть за его спиной, но Наполеон запросто втолкнул меня в тесное помещение аванложи. Я прижалась к стене, освобождая ему дорогу.

М-м Летиция встала. Наполеон неподвижно стоял в дверях, как пораженный громом. Через плотные занавески проникали звуки нежного венского вальса…

— Мой мальчик, не хочешь ли ты пожелать доброго вечера своей матери? — сказала невозмутимо м-м Летиция. Говоря это, она сделала шаг навстречу Наполеону. «Если она наклонит голову, даже чуть-чуть, все будет хорошо!» — подумала я.

Император не двигался. М-м Летиция сделала еще один шаг.

— Мадам Мать!.. Какой прекрасный сюрприз! — сказал Наполеон, не двигаясь.

Последний шаг…

Затем м-м Летиция остановилась перед ним, немного наклонила голову и… поцеловала его в щеку.

Забыв этикет, я выскользнула из ложи, пройдя перед императором. Убегая, я нечаянно толкнула его, и он самым банальным образом очутился в объятиях своей матери.

Когда я появилась в зале, Мюрат бросился ко мне. Его плоский нос обнюхивал меня, как морда гончей.

— Вы уже вернулись, мадам?

Я с удивлением посмотрела на него.

— Я сказал императрице, что Бернадотт очень хочет, чтобы она пригласила его для беседы, и я предложил Бермадотту подойти к ней. Таким образом, они оба не обратили внимания на то, что творится в ложах, — сказал Мюрат.

— На то, что творится в ложах? — я. — Что вы этим хотите сказать, маршал Мюрат?

Мюрат был настолько увлечен своим разговором со мной, что не заметил внезапного гула голосов, заполнившего зал.

— Я говорю об одной, определенной ложе, — сказал он мне доверительным тоном. — Той, куда вы повели Его величество.

— Ах! Ложа семнадцать?.. Почему же Жан-Батист и императрица не должны знать о том, что происходит в этой ложе? Разве весь зал уже не знает об этом? — спросила я, смеясь.

Пораженному лицу Мюрата не было цены. Он поднял голову, посмотрел в направлении взглядов всех гостей и увидел, да, увидел императора, раздвигавшего занавески ложи семнадцать. Возле него появилась м-м Летиция…

Деспро сделал знак оркестру, грянули фанфары, сопровождаемые бурей аплодисментов.

— Каролина ничего не знала о возвращении своей матери в Париж, — сказал Мюрат, глядя на меня с завистью.

— Я думаю, что Мадам Мать всегда стремится жить около того из своих сыновей, которому она нужнее всего, — сказала я задумчиво. — Сперва возле Люсьена в изгнании, а теперь возле Наполеона, который коронован…

Танцевали до зари. Вальсируя с Жаном-Батистом, я его спросила, где находится Ганновер.

— В Германии, — ответил он. — Это страна, откуда родом царствующий дом Англии. Население ужасно пострадало в годы войны.

— А ты знаешь, кто теперь будет управлять Ганновером в качестве французского губернатора?

— Не имею ни малейшего представления, — ответил Жан-Батист. — И это… — он остановился посреди фразы, посреди трех тактов, близко наклонился к моему лицу и посмотрел мне в глаза. — Это правда? — спросил он просто.

Я утвердительно кивнула.

— Вот теперь я им покажу! — пробормотал он, продолжая танец.

— Кому и что ты хочешь показать?

— Как управляют страной. Я хочу показать это императору и каждому из его генералов. Особенно генералам. Ганновер будет мною доволен.

Жан-Батист говорил очень быстро, и я почувствовала, что он счастлив. Счастлив впервые за долгие, долгие годы. Было странно, что в этот момент он совсем не думал о Франции, а только о Ганновере, о Ганновере где-то в Германии…

— Твоей резиденцией будет королевский дворец, — сказала я.

— Конечно! Вероятно — это лучший замок, — ответил он с безразличием. Это не произвело на него никакого впечатления.

Его не поразило даже то, что наилучшей резиденцией для него, бывшего сержанта французской армии, будет замок королей Англии… Почему мне это показалось странным?..

— У меня кружится голова, Жан-Батист! Кружится голова!..

Но Жан-Батист продолжал танцевать, пока скрипачи не спрятали инструментов и праздник маршалов не окончился.

До отъезда в Ганновер Жан-Батист выполнил одно из моих желаний и вызвал полковника Лефабра в Париж. История с кальсонами Наполеона дала ему идею назначить полковника в интендантство, что связывало его исключительно с обмундированием, обувью и бельем наших солдат.

Полковник и его жена пришли меня благодарить.

— Я очень хорошо знал вашего отца. Он был очень почтенный человек.

Мои глаза наполнились слезами, но я улыбнулась.

— Вы были правы в свое время, полковник. Бонапарт не партия для дочери Франсуа Клари…

Я услышала, как у его жены перехватило от ужаса дыхание. Оскорбление величества!..

Полковник, правда, посинел от замешательства, но выдержал мой взгляд.

— Вы правы, мадам, — проворчал он. — Бернадотт безусловно больше подошел бы вашему батюшке.

Наполеона информировали о всех изменениях производства высших офицерских чинов, и когда он увидел в списке имя полковника Лефабра, он на секунду задумался, а затем разразился громким хохотом.

— Полковник с моими кальсонами! Чтобы доставить удовольствие своей жене, Бернадотт доверил ему кальсоны всей армии!

Мюрат, конечно, насплетничал об этом, и с тех пор все называют бедного Лефабра «полковник-кальсоны».

Мы были очень счастливы в Ганновере — Жан-Батист, Оскар и я. Единственное, из-за чего мы ссорились, так это из-за драгоценного паркета в королевском дворце.

— То, что Оскар воображает, что этот навощеный как зеркало паркет в большом зале сделан только для того, чтобы сын военного губернатора катался по нему, как по льду, — меня не удивляет. Этому плутишке всего шесть лет. Но ты!..