Анна-Мария Зелинко - Дезире

Курьеры, прибывавшие из Швеции, рассказывали о грандиозных приготовлениях к встрече наследного принца.

Каждое утро Бернадотт подолгу беседовал с пастором, готовившим его к переходу в лютеранскую религию. Еще до приезда в Стокгольм Бернадотт должен был отречься от католической веры, а в датском порту Эльсинор подписать Аугсбургское вероисповедание (составленный Меланхтоном символ лютеранской веры) в присутствии шведского архиепископа. Ведь лютеранство — государственная религия Швеции.

Эжени было предоставлено право оставаться католичкой. Оскара же наставлял в религии и в шведском языке молодой пастор, которому помогал граф Браге. Жан-Батист заучивал сам и заставлял заучивать Эжени фамилии придворных, с которыми им придется постоянно общаться в Швеции.

Эжени было трудно выговорить эти фамилии, но Жан-Батист говорил ей:

— При желании можно выучить даже эти трудные фамилии, и я выучу их. И вообще, тебе следует поторопиться с отъездом. Я не хочу, чтобы ты с Оскаром задерживалась в Париже. Обещай мне, что, как только я приготовлю твои апартаменты в королевском дворце, ты сразу выезжаешь, а этот дом мы продадим.

Но Эжени уговорила Бернадотта не продавать дом на улице Анжу в Париже. Она хотела оставить ceбе гнездо во Франции, а так как люди, купившие дом ее отца в Марселе, не пожелали вновь уступить ей его, то она упросила Бернадотта оставить для нее нелюбимый им дом в Париже.

Прощаясь с женой и сыном возле открытой дверцы своей кареты, Бернадотт сказал графу Браге:

— Обещаете ли вы мне, граф, что моя жена и Оскар скоро последуют за мной? Может случиться так, что моя семья будет вынуждена срочно покинуть Францию. Вы понимаете, о чем я говорю?

И он уехал на свою новую родину.

Никогда не думала, что ночи могут быть такими длинными и такими холодными…

Завтра мы с Оскаром поднимемся на борт убранного флагами военного судна, чтобы через Зунд переправиться в Швецию. Мы прибудем в Хельсингбург. Шведы будут встречать наследную принцессу Дезидерию и ее сына, наследника престола, моего милого маленького мальчика.

Мари положила четыре грелки мне в постель. Но я буду писать. Может быть, ночь пройдет быстрее… Еще лучше, если бы я могла закутаться в соболью накидку, подаренную Наполеоном, и тихонько войти в комнату, где спит Оскар. Я села бы у его изголовья и взяла в руки его сонную маленькую ручонку, чтобы почувствовать тепло его родного тела.

Мой сын, кусочек меня!.. Сколько ночей просидела я у твоего изголовья, когда мне было очень одиноко! Мрачными одинокими ночами, когда твой отец бился где-то далеко-далеко, когда я была женой генерала, а потом женой маршала…

Я не хотела всего этого, Оскар! И никогда не думала, что настанет время, когда я не смогу свободно войти в твою комнату. Но теперь ты никогда не спишь один. Возле тебя всегда и везде верный адьютант твоего отца, полковник Виллат. Папа приказал, чтобы Виллат спал в твоей комнате, пока мы не приедем в Стокгольм. Чтобы защитить тебя, мой дорогой!

От чего? От убийц, мой мальчик, от заговорщиков, которые могут устроить покушение на твою жизнь. От тех, кто стыдится, что Швеция, разоренная и доведенная до изнеможения сумасшествием своих королей, выбрала наследным принцем простого м-сье Бернадотта и наследником трона — Оскара Бернадотта, внука торговца шелками из Марселя…

Поэтому твой отец приказал Виллату спать в твоей комнате, а молодому графу Браге — в соседней. Мой дорогой, мы боимся убийц!

Из этих же соображений Мари спит в соседней со мной комнате. Господи, как она храпит!

Уже два дня волнение в проливе мешает нам переехать на ту сторону. Швеция отгорожена от нас непроницаемой серой пеленой, такой же непроницаемой, как мое будущее. И я никогда не думала, что может быть такой ужасный холод. А все кругом говорят: «Подождите, что будет в Швеции, Ваше высочество!..»

В конце октября мы покинули наш дом на улице Анжу. Я надела чехлы на кресла и занавесила зеркала. Потом мы с Оскаром уехали на несколько дней к Жюли. Но молодой Браге и господа из шведского посольства еле сдерживались, чтобы не торопить меня с отъездом. Я видела, что они сильно взволнованы. Но не могла же я уехать из Парижа, пока у Роя не были готовы все мои новые придворные туалеты…

Мы с Жюли сидели в ее саду, уже позолоченном осенью. От земли шел пряный и теплый запах. Ее дочери играли с Оскаром. Они бледные и худенькие, как Жюли, и нисколько не похожи на Бонапартов.

— Ты скоро приедешь ко мне в Стокгольм, Жюли, — сказала я.

Она пожала плечами.

— Как только англичане будут выгнаны из Испании, мне придется ехать в Мадрид. Ведь я королева, увы!

Она сопровождала меня к Рою. Наконец, я смогла заказать себе белые платья. В Париже я не надевала белых платьев, так как Жозефина всегда носила этот цвет.

Но в Стокгольме, конечно, не знают о бывшей императрице и ее туалетах. Кто-то сказал мне, что королева Гедвига-Элизабет и ее придворные дамы до сих пор пудрят волосы. Я просто не представляю себе, неужели Швеция так отстала в отношении моды!

Но, как я уже говорила, Браге торопил с отъездом. Мои туалеты были готовы первого ноября, а третьего кареты выстроились перед подъездом.

В первую карету села я с полковником Виллатом, доктором, которого Жан-Батист пригласил в Париже, и м-м Ля-Флотт. Во второй карете поместились Оскар, граф Браге и Мари. В третьей ехали наши пожитки.

Я хотела взять с собой мою лектрису, но она, горько плача, попросила оставить ее во Франции, и я рекомендовала ее Жюли. Нужно ли было приглашать другую? Граф Браге сказал мне, что королева уже приготовила мне придворных дам. М-м Ля-Флотт, наоборот, была полна энтузиазма по поводу нашего путешествия.

Мне кажется, что она несколько неравнодушна к графу Браге.

Я сказала ей:

— В том, что вы умеете писать, я не сомневаюсь, так как уверена, что вы уже давно пишете рапорты о нашей семье министру полиции, что, конечно, хорошо оплачивается. Вопрос — умеете ли вы также хорошо читать? В таком случае мне не нужна другая лектриса.

Она покраснела.

— Я так хотела бы видеть Стокгольм — эту северную Венецию.

— Я предпочитаю южную Венецию, так как я южанка, — сказала я со вздохом.

Шесть недель длилось путешествие Эжени со спутниками, пока они не прибыли в Эльсинор. В Дании путешественников догнал курьер Наполеона, молодой офицер, который передал Эжени большой пакет. На словах Наполеон просил передать свои наилучшие пожелания наследной принцессе Швеции.

Он посылал ей одну из трех полученных в подарок от русского царя собольих накидок. Узнав, что Эжени уехала в Швецию, он послал вдогонку ей своего офицера с этим подарком, так как предполагал, что в непривычном климате ей будет очень холодно…

Пушки на крепостной стене Эльсинора начали стрелять в тот момент, когда мы вышли на палубу шведского военного судна. Матросы были построены в линию. Оскар поднес маленькую ручку к своей шляпе, я постаралась улыбнуться. Было еще туманно, от ледяного ветра выступали слезы. Я спустилась в каюту. Но Оскар захотел остаться на мостике и смотреть на пушки.

— А мой муж разве не приехал? — спрашивала я в сотый раз графа Браге.

Все утро маленькие лодочки сновали между Хельсингбургом и Эльсинором, принося подробности о приготовлениях к нашему прибытию.

— Неотложные государственные дела задержали Его высочество в Стокгольме. Ожидаются новые требования Наполеона.

Кажется, целый мир лежит между этим ледяным туманом и сладким журчанием зимнего дождя в Париже. Огоньки пляшут в Сене… Целый мир лежит между Жаном-Батистом и Наполеоном. И Наполеон требует…

Маленькая шапочка из зеленого бархата, украшенная одной розой, мне очень идет. Зеленое бархатное платье обтягивает талию и делает меня немного выше ростом. В муфте лежит листок с именами шведских офицеров, которые будут меня окружать при дворе, а также с именами моих статс-дам.

— Ваше высочество не волнуется, не правда ли? — тихо спрашивает меня граф Браге.

— Кто смотрит за Оскаром? Я боюсь, чтобы он не упал в воду.

— Полковник Виллат, ваш личный офицер, не спускает с него глаз, — ответил Браге. Как саркастично звучал его голос при словах «ваш личный офицер». Или мне показалось?..

— Неужели Ваше высочество надели шерстяные чулки? — с ужасом спросила меня м-м Ля-Флотт. Она страдала от морской болезни, и ее покрытое розовой пудрой лицо начинало приобретать мертвенный оттенок.

— Да. Мари купила их в городе. Это ее мысль. Она увидела шерстяные чулки на лотке и купила. Я считаю, что в этом холодном климате они просто необходимы. У Мари много здравого смысла, а под длинной юбкой, я надеюсь, никто не заметит моих чулок.

Я немного пожалела, что распространялась на эту тему. Наследная принцесса не должна говорить о таких вещах… Графиня… графиня… — я посмотрела на мой листок — будет, конечно, скандализована моим поведением.

— Сейчас хорошо видно Швецию. Не хочет ли Ваше королевское высочество пройти на мостик? — спросил граф Браге.

— Я озябла и устала, — ответила я, плотнее закутываясь в соболью накидку Наполеона.

— Простите, конечно… — молодой швед. Пушечный залп. Я вздрогнула, хотя пора бы было привыкнуть к залпам. Но это выстрелили пушки нашего корабля. Им ответили с берега. Иветт подала мне зеркало. Я провела пуховкой по лицу, слегка подкрасила губы. Под глазами были тени. Я плохо спала последние ночи.

— Ваше высочество прекрасно выглядит, — сказал граф Браге, конечно, чтобы поддержать меня.

Но меня опять охватил страх. Я их разочарую. Они, вероятно, представляют себе наследную принцессу, как какое-то легендарное существо, а я всего-навсего бывшая гражданка Эжени-Дезире Клари…

Под звуки залпов я поднялась на мостик и стала рядом с Оскаром.

— Смотри, мама, это наша земля! — кричал он.

— Это не наша земля, Оскар. Это земля шведского народа. Не забывай этого, не забывай никогда, — сказала я, беря его за руку.

До нас донеслись звуки военного оркестра. В тумане можно было различить придворные мундиры и золотые эполеты. Стали видны букеты роз и гвоздик.

В это время года такие букеты! Они должны стоить целое состояние!

— Как только корабль причалит, я спущусь по трапу и подам Вашему высочеству руку, чтобы помочь Вам спуститься, — наставляет меня граф Браге. — Прошу наследного принца стать позади вас. Когда будем спускаться, прошу его стать от Вас по левую руку. Я же буду помогать Вам.

Мой молодой кавалер, выходец из старинной фамилии, шведский аристократ, хочет помешать насмешкам над дочерью торговца…

— Ты понял, Оскар?

— Смотри, мама, все в шведской форме, целый полк, да смотри же!

— А куда я должна стать, дорогой граф? — спрашивает м-м Ля-Флотт.

Я обернулась.

— Держитесь сзади, вместе с полковником Виллатом. Мне кажется, что не вы главная персона в этом спектакле.

— Мама, знаешь, как называли графа Браге в Эльсиноре? — говорит Оскар. — Адмирал Браге.

Пушки гремят.

— Почему, Оскар? Граф — офицер кавалерии.

— Но он называется адмиралом флота, — сообщает мне Оскар между двумя залпами. — Понимаешь, мама?

Я не могу удержаться от смеха. Я смеюсь, смеюсь в тот момент, когда наше судно причаливает.

На берегу кричат по-шведски. Слышно много голосов. Они кричат, скандируя незнакомые мне слова. Но за туманом плохо различаются лица толпы за кордоном солдат. Я вижу лишь лица придворных. Они стоят ближе. Мрачные лица, без улыбки. Они окидывают взглядом с ног до головы меня и ребенка. Мой смех замирает.

На берег с борта судна спускается трап. Звучит шведский гимн, уже знакомый мне. Это не песня войны и свободы, как «Марсельеза», это хорал — благочестивый, строгий, торжественный.

Граф Браге сбежал впереди меня и спрыгнул на землю. Он протянул мне руку. Я легко оперлась на нее и почувствовала землю под ногами. Рядом со мной оказался Оскар. С букетом в руках ко мне приблизился старик.

— Генерал-губернатор Скании, граф Иоганн-Кристофер Толл, — шепнул мне граф Браге.

Светлые глаза старика изучали мое лицо с пристальным вниманием. Я взяла розы, и старик склонился к моей руке. Затем он низко поклонился Оскару. Я увидела дам в манто, отделанных горностаем и выдрой, присевших в придворном реверансе. Спины военных также согнулись.

Пошел снег. Я быстро протягивала руку всем по очереди. Они улыбались натянутой придворной улыбкой. Улыбка делалась теплее и искреннее, когда Оскар также протягивал руку каждому. Граф Толл приветствовал меня на раскатистом французском языке. Вокруг нас кружились крупные хлопья снега. Я посмотрела на Оскара; он с восторгом наблюдал за снежными хлопьями.