Анна-Мария Зелинко - Дезире

«Я хочу быть композитором или королем…» Он сказал это, когда мы в карете возвращались из Ганновера в Париж.

— Почему королем?

— Потому что когда ты король, ты можешь делать много добра.

Мне вспомнился вдруг этот плохо причесанный композитор, которого звали м-сье ван Бетховен. Вероятно, его музыка впервые позвала моего мальчика в мир композиции.

Вошел граф Розен с большой пачкой писем с родины.

— Хорошие вести, граф?

— Письма написаны очень осторожно, так как никогда нельзя знать, не задержит ли их французская секретная служба.

— Ну, а между строк?

— Я смог догадаться, что союз Россия — Англия — Швеция заставляет Его императорское величество строить планы новой кампании. По-видимому, даже тесть императора, австрийский император, также присоединится к этому союзу против Наполеона. И сын Вашего высочества, маленький герцог Зедерманландский…

— Оскар прислал мне свое первое сочинение. Я выучу его и вечером сыграю вам. Это народный шведский танец. Почему вы на меня так смотрите?

— Я очень удивлен, Ваше высочество. Я не знал…

— Вы не знали, что наследный принц очень любит музыку? Разве это может помешать ему, когда он будет королем?

— Я, Ваше высочество, думал о том дне, когда шведское государство перейдет к вашему сыну. Швеция выбрала наследником трона одного из самых крупных политиков своего времени. Династия Бернадоттов восстановит былое величие Швеции, несмотря на все смуты.

— Вы выражаетесь книжным языком, — раздраженно сказала я. — Династия Бернадоттов… Ваш наследный ёпринц будет бороться лишь за Права человека, которые мы признаем: «Свобода, равенство, братство». За эти Права человека мой муж сражался с пятнадцати лет, граф Розен. Его называли якобинским генералом, и когда он выиграет эту ужасную войну за освобождение всей Европы, его, вероятно, вновь будут называть так.

Я помолчала.

— Старый, неряшливо причесанный музыкант, который ничего не понимал в политике, однажды говорил о мечте, которая пока не сбылась. Может быть, эта мечта сбудется когда-нибудь в Швеции… И ваша маленькая страна станет могущественной державой, но не такой, как вы представляете себе. Могущественной страной, короли которой не затевают войн, а в свое свободное время пишут стихи или музыку. Разве не прекрасно, что Оскар пишет музыку?

— Ваше высочество — самая удивительная женщина, какую я когда-либо встречал…

— Вероятно, вы думаете так потому, что я первая женщина из простого сословия, которую вы узнали близко. Вы знали в своей жизни только дворцы и знать. Сейчас вы — адъютант дочери торговца шелком. Постарайтесь привыкнуть ко мне, дорогой граф, постарайтесь!

Это письмо мне вручили около семи часов вечера. Я собралась очень быстро и попросила графа Розена сопровождать меня.

— В Отель-Дье!

Мой шведский кучер, к сожалению, очень плохо ориентировался в Париже.

— Отель-Дье — госпиталь.

И так как он смотрел на меня, не понимая, я приказала:

— Поезжайте к Нотр-Дам. Это напротив.

Уже в коляске я объяснила Розену:

— Я получила сообщение, сообщение от полковника Виллата, что он отправил с обозом раненых сына Мари в Париж. Этот обоз разместили в Отель-Дье, который переполнен. Я хочу взять Пьера домой.

— А полковник Виллат?

— Он не смог приехать в Париж. Его полк пытаются собрать из оставшихся в живых где-то в провинции.

— Я счастлив, что он в добром здоровье, — пробормотал Розен из вежливости.

Мы прошли много огромных комнат, где на кроватях, на полу, на матрацах посреди комнат лежали раненые. Все стонали, метались в бреду. Те, которые лежали тихо, вероятно умерли. Сестры милосердия не успевали подавать пить.

Мы переходили от кровати к кровати и от матраца к матрацу, освещая свечой каждое лицо и не находя Пьера.

Молоденькая сестра спросила меня:

— Вы разыскиваете мужа, мадам?

Я покачала головой. Свет моей свечи упал на бинты на руке одного раненого. Бинты были серые… от вшей. В коридоре Розен прислонился к стене. Я подняла свечу. Его лоб был покрыт каплями пота, и он был бледен, как один из этих несчастных, стонавших на кроватях. Потом он наклонился. Я не стала ждать, пока его вырвет.

Розен догнал меня в конце коридора возле статуи Богоматери. К ее подножию был прислонен маленький стол, за которым дремала пожилая сестра.

— Умоляю простить меня, Ваше высочество, — пробормотал швед сконфуженно. Я бросила взгляд на Мадонну. «Мы все матери», — подумала я. Перед следующей палатой я сказала:

— Оставайтесь в коридоре. Я войду одна.

Розен благодарно поклонился.

Сестра подвела меня к последней кровати у стены. Я подошла и осветила лежавшего человека. Темные глаза были широко открыты, взгляд блуждал. Губы были покусаны и покрыты трещинами. Я чуть не уронила свечу.

— Здравствуйте, Пьер!

Он смотрел, не узнавая.

— Пьер, вы меня не узнаете?

— Да, да, конечно, — равнодушно прошептал он. — Мадам Бернадотт!

Я наклонилась к нему.

— Я приехала, чтобы отыскать вас и увезти домой. Сейчас мы уедем, Пьер. Домой. К вашей матушке.

Он не реагировал.

— Пьер, разве вы не рады?

Ответа нет.

Обескураженная, я обратилась к сестре:

— Это тот человек, которого я искала. Я хочу сейчас же увезти его домой. Его мать у меня дома и ждет его. Внизу у меня коляска. Не найдете ли вы кого-нибудь, чтобы мне помогли?

— Санитары уже ушли. Придется подождать до завтра, мадам.

Но я не хотела оставлять Пьера в этом ужасе хоть на минуту.

— Он тяжело ранен? Здесь за дверью господин, который может помочь мне. Мы вдвоем поддержим Пьера, если он сможет спуститься по лестнице…

Тогда сестра посветила на одеяло. В том месте, где одеяло должно было быть приподнято ногами Пьера, оно лежало совсем плоско. Там ничего не было. Там не было ног!..

— Внизу у меня кучер. Он поможет нам. Я вернусь сию минуту!

Мы завернули Пьера в простыни и одеяла, и кучер на руках отнес его, как маленького ребенка, в коляску. Пока сестра его закутывала, кто-то потянул мое платье. Я обернулась. На соседней кровати лежал человек с забинтованным лицом.

— Вас назвали мадам Бернадотт. Вы жена нашего маршала? Так передайте ему привет от солдата, который с ним переходил Альпы. Пусть будет счастлив в своем королевском дворце в Стокгольме. Он хороший маршал и хороший человек! Передайте ему, что мы его помним и всегда хорошо говорим о нем. Прощайте, мадам.

Сестра проводила меня до конца лестницы.

— Правда ли, что вы уже не жена маршала, а наследная принцесса Швеции? — спросила она.

В ответ я всхлипнула.

— Пусть Бог благословит вас, дитя мое. Желаю вам мирной жизни в вашей новой стране, — прошептала мне на ухо сестра и поднялась по лестнице, возвращаясь в этот мир страданий и смерти.

Граф Розен сел напротив меня. Пакет с Пьером положили рядом со мной. Я нашла в одеяле его руку. Рука была холодна и безжизненна.

Таким я возвращала Мари ее сына…

«Через полчаса я буду говорить с ним в последний раз в моей жизни, — думала я, накладывая золотую пудру на веки. — Так закончится это долгое знакомство, которое началось моей первой любовью…»

Я провела по губам помадой, надела новую шляпу, высокую, подвязывающуюся под подбородком широкой лентой. Вряд ли она идет мне…

Такой я останусь в его памяти: наследной принцесссой, с позолоченными веками, в лиловом бархатном платье, с букетом пармских фиалок у выреза воротника. И в новой высокой шляпе…

В соседней комнате граф Розен спрашивает у м-м Ля-Флотт, готова ли я. Я поправила букет фиалок. Через полчаса мой старый роман будет окончен…

Вчера вечером курьер из Стокгольма привез мне ответ Жана-Батиста Наполеону. Пакет был запечатан, но граф Браге прислал мне копию этого письма. Граф Браге сообщал мне также, что копии письма наследного принца Швеции к Наполеону были отосланы во все газеты для широкой публикации. Я перечитала еще раз присланную мне копию.

«Бедствие, постигшее континент, требует восстановления мира, и Ваше величество не должны от этого отказываться. Самая мощная монархия на земле, будет ли она стремиться и впредь расширить свои пределы, с тем, чтобы менее мощной длани досталось печальное наследство бесконечных войн?

Не поставит ли Ваше величество себе задачей дать затянуться ранам Революции, от которой во Франции остались только воспоминания о ее военной славе и порядки внутри страны, достойные сожаления?

Сир, стремление к независимости можно ограничить, но вычеркнуть его из сердца наций — невозможно!

Пусть Ваше величество взвесит все эти доводы и со всей реальностью подумает о всеобщем мире, профанация которого заставила пролить столько крови.

Я родился в этой прекрасной Франции, которой вы правите, сир. Ее слава и процветание не могут быть мне безразличны. Но, не переставая желать ей счастья, я буду защищать всеми силами моей души права народа, который меня призвал, и честь монарха, который соблаговолил назвать меня своим сыном.

В этой борьбе между свободой мира и его угнетением я скажу шведам: «Я воюю за вас и с вами, и стремление свободных наций помогает мне в этом, а что касается моего личного честолюбия, то я признаю, что оно очень велико и заключается в том, чтобы служить делу человечности и обеспечить независимость Скандинавского полуострова»

Это письмо я должна передать Наполеону. Только со мной может произойти подобное! Я почувствовала, что на лбу у меня выступили капли пота.

Это письмо Жан-Батист адресует не только Наполеону, но и всему французскому народу. Письмо оканчивается фразой: «Каково бы ни было ваше решение, сир, то есть мир или война, тем не менее сохраню по отношению к Вашему величеству чувство прежнего брата по оружию».

Я положила копию письма на стол и встала. Граф Розен ждет меня. Я приглашена в Тюильри к пяти часам вечера. Император скоро уезжает к своей новой армии. Русские приближаются. Пруссаки ожидают их, чтобы присоединиться. Решение Наполеона принято уже давно. Я взяла запечатанный пакет и еще раз посмотрелась в зеркало.

Граф Розен был в парадной драгунской форме с адъютантским шарфом.

— Вы сопровождаете меня в трудный путь, граф, — сказала я, когда мы проходили парадные комнаты дворца. — Мое поручение очень деликатное.

После страшного вечера в госпитале между нами установилась почти дружба. Вероятно потому, что я видела, как его рвало. Подобные вещи могут создать неожиданную дружбу. Вечер был прекрасен, и везде в садах благоухали цветы. Подобное время более подходит для любовных свиданий, ради которых действительно стоило прикалывать к корсажу фиалки и покупать новую шляпу…

А я вместо этого должна передать императору Франции письмо наследного принца Швеции, написанное им так, чтобы отдаленные потомки поняли содержание, да еще должна выдержать приступ бешенства Наполеона. Обидно, в такое прекрасное весеннее время!

Мы не ожидали и минуты. Император принял нас в своем большом рабочем кабинете. Присутствовали Коленкур и Менневаль. Граф Талейран также был здесь. Он стоял у окна и обернулся, когда я уже прошла полпути до огромного бюро. Наполеон сделал вид, что не заметил моего верного графа Розена, шпоры которого громко звякали при каждом шаге.

Император был одет в зеленый охотничий костюм, он стоял со скрещенными на груди руками, слегка прислонившись к своему огромному бюро и смотря на меня с легкой сердито-насмешливой улыбкой.

Я поклонилась и, не говоря ни слова, протянула ему запечатанный пакет. Воск затрещал. Император стал читать. Лицо его было непроницаемо. Затем он протянул Менневалю листки, покрытые убористым почерком Жана-Батиста.

— Сделайте копию для архива Министерства внешних сношений, а оригинал сохраните в моих личных бумагах… Вы так нарядны, Ваше высочество! Лиловое вам к лицу. Только шляпа… Разве сейчас в моде высокие шляпы?

Это было страшнее, чем взрыв его гнева, которого я ожидала. Это было нарочитое презрение в адрес наследного принца Швеции. Я сжала губы.

Наполеон повернулся к Талейрану:

— Вы знаток красивых женщин, Ваша светлость. Нравится ли вам последняя шляпа наследной принцессы?

Глаза Талейрана были полузакрыты. Он, казалось, смертельно скучал. Наполеон опять повернулся ко мне:

— Не для меня ли вы постарались быть такой нарядной и красивой, Ваше высочество?

— Да, сир.

— И фиалки, даже в то время, как вы мне передали это… — он засопел, — это послание, эту… простыню бывшего маршала Бернадотта… Фиалки, мадам, цветут в тени и имеют нежный запах. А это предательское послание, которое уже передано во все газеты, это предательство, оно смердит до неба, мадам.