— Я хотела бы, чтобы генерал Бонапарт первым услышал этот ответ.

Лицо Жозефа стало еще бледнее, если это было только возможно, когда я сказала «генерал Бонапарт».

— Его величество на скамье в лабиринте. Вы хорошо знаете лабиринт и его скамью, Дезире!

— Я хорошо знаю этот парк, — сказала я и спустилась по широким ступеням. Позади себя я услышала звяканье шпор.

— Останьтесь, граф Розен. Я пойду одна.

Я хорошо знала лабиринт, который Жозефина заставила сделать по очаровательным эскизам своего художника. Я знала, как нужно идти, чтобы не заблудиться между стенами кустарников, и как найти белую скамейку, на которой могли поместиться лишь двое. Двое, которые хотели сесть, прижавшись друг к другу.

Наполеон сидел на этой скамейке. На нем была зеленая форма, редкие волосы были откинуты назад. Он подпирал рукой бледное одутловатое лицо с волевым подбородком и смотрел отсутствующим взглядом на цветочную клумбу и изгородь перед собой.

Когда я увидела его, волнение мое улеглось. Вместе со страхом исчезла и нежность к воспоминаниям. Я подумала о том, как привлечь его внимание. Потом я сказала себе, что это не имеет значения, так как мы совершенно одни. Однако прежде, чем я позвала его, он повернул голову. Его взгляд упал на мое белое платье.

— Жозефина, — пробормотал он. — Разве уже пора обедать?.. — И только не услышав ответа, он пришел в себя. Его взгляд возвратился в реальную жизнь, он узнал меня, удивился и обрадовался.

— Эжени, ты все-таки пришла?

Нет. Никто не услышал, как он назвал меня «Эжени»! Никто не видел, что он подвинулся на маленькой скамье для двоих, которые хотят быть близко друг от друга.

— Как давно мы с тобой не сидели вот так рядом! Эжени, помнишь ли ты, как это было?.. — он улыбался и морщил губы и лоб. — Когда ждешь чего-либо, то времени достаточно на воспоминания. Я ожидаю ответа от правительства. Я ожидаю чрезвычайно важного ответа… — Он нахмурился, по лбу пролегли морщины. — А я не привык ожидать.

— Вам не следует ожидать, генерал Бонапарт. Я привезла ответ правительства. — Я быстро достала конверт из моей сумочки. Он с треском разорвал его. Я не смотрела на него, пока он читал.

— Как могло случиться, что именно вы привезли мне этот ответ, мадам? Почему правительство не сочло нужным прислать его с министром или офицером? Почему выбрали для этой цели случайную гостью, даму, которая приехала ко мне с дружеским визитом?

— Я не случайная гостья, генерал Бонапарт, и не дама, приехавшая с дружеским визитом — сказала я, глубоко вздыхая. — Я принцесса Швеции, генерал Бонапарт.

— Что вы хотите этим сказать, мадам? — спросил он сквозь зубы.

— Французское правительство просило меня передать вам, что союзники не соглашаются на переговоры, пока вы не покинете Францию. Чтобы избавить Париж от разрушения, необходимо, чтобы вы уехали сегодня вечером…

— Я предложил правительству разбить врага у ворот Парижа, а мне отказывают? — закричал он.

— Передовые части союзников заняли Версаль, — спокойно ответила я. — Вы хотите, чтобы вас взяли в плен в Мальмезоне?

— Не беспокойтесь, мадам. Я сумею защититься.

— Об этом и идет речь, генерал. Нужно избежать бесполезного кровопролития.

Он почти закрыл глаза и колол меня взглядом сквозь маленькие щелочки.

— Правда? Этого хотят? А честь нации?

Я могла бы сказать о миллионах человек, погибших за честь нации. Но он знает цифры лучше меня.

Я сжала зубы. Нужно было держаться. Оставаться на скамейке и держаться.

Но он встал. Конечно, он хотел бегать туда и обратно, но для этого не было места в центре лабиринта. Мне вдруг показалось, что он в клетке, и эта мысль меня испугала.

— Мадам… — Она остановился против меня, и я вынуждена была закинуть голову, чтобы взглянуть ему в лицо. — Вы сказали, что французское правительство желает, чтобы я уехал. А союзники?

— Союзники хотят арестовать вас, генерал.

— В этой бумажке, которую так называемое французское правительство прислало мне с вами, говорится опять о фрегатах в Рошфоре. Почему они не хотят предоставить мне полную свободу?

— Вероятно, это не удобно для правительства.

— Значит, мне следует отплыть на одном из этих фрегатов?

— Порт Рошфор под контролем английского флота, как и все остальные порты Франции. Вы далеко не уедете, генерал.

Он не зарычал. Он молча сел рядом со мной. Нам было так тесно на этой маленькой скамье, что я чувствовала его дыхание. Он дышал глубоко и неровно.

— В ту минуту, когда я увидел вас и узнал, мне показалось, что я на минуту вернулся в свою молодость. Я ошибся, Ваше высочество.

— Почему? Я хорошо помню наш сад и прогулки по нему, когда мы были молоды. Вы были тогда очень молодым и красивым генералом…

Я говорила как во сне, и слова приходили сами, я их не искала. Было жарко и очень тихо в этом уголке парка.

— Один раз, под вечер, когда поля вокруг нашего сада уже укрывала тень, вы мне сказали, что знаете свое призвание. Ваше лицо было таким бледным в свете луны. Тогда я испугалась вас в первый раз.

— И тогда я поцеловал тебя в первый раз, Эжени.

Я усмехнулась.

— Вы думали о моем приданом, генерал.

— Не только, Эжени. Уверяю тебя, не только о нем.

Мы опять сидели в молчании, касаясь друг друга. Его, казалось, занимала какая-то мысль, связанная со мной. Я сжала руки. «Несколько сот человеческих жизней, это ужасно, дитя мое»… Если бы я умела молиться, я бы молилась.

— Если я не дам взять себя в плен, уеду добровольно, что произойдет?

— Не знаю, — грустно ответила я.

— Остров? Еще остров? Может быть, это скала в океане, которую называют островом Святой Елены? Его уже предлагали на Венском конгрессе.

Непередаваемый страх прочла я в его глазах. Его лицо было очень бледно.

— Остров Святой Елены? Да?

— Я не знаю. Где этот остров?

— Где-то около мыса Доброй Надежды. Вот где, Эжени!

— И все-таки, я бы не сдавалась в плен. Никогда, генерал! Скорее, я добровольно пошла бы в изгнание.

Он опять сидел, опершись на руки, и взгляд его блуждал где-то далеко. Я встала.

— Я ухожу, — сказала я очень тихо. Я стояла в ожидании.

Он поднял голову.

— Куда ты идешь?

— Я возвращаюсь в Париж. Вы не ответили ни шведской принцессе, ни французскому правительству. Но у вас есть еще время до вечера…

Тогда он засмеялся. Это был мрачный смех, и я отпрянула от неожиданности.

— Как мне избавиться от плена, здесь или в Рошфоре? Да, как мне избавиться? — Говоря это, он трогал свою шпагу дрожащей рукой, нервной рукой. — Как мне лишить этого удовольствия господ Блюхера или Велингтона? — Он вынул шпагу из ножен. — Вот! Возьми ее, Эжени! Возьми шпагу Ватерлоо! — Клинок сверкнул на солнце.

Я нерешительно протянула руку и взяла ее.

— Осторожно, не берись за клинок!

Неумело я взялась за эфес. Потом я внимательно посмотрела на шпагу, которую держала в руках. Наполеон встал.

— В эту минуту я сдаюсь союзникам. Я сдаюсь, как военнопленный. Так принято: у пленных офицеров отнимают шпаги. Когда-нибудь Бернадотт объяснит тебе этот обычай. Я отдаю свою шпагу принцессе Швеции, потому что… потому что… мы пришли к концу пути, Эжени, и ты выиграла.

— Я могу теперь дать ответ представителям французского правительства? Они ожидают ответа у меня дома.

— Правда? Они ожидают? Господа Талейран и Фуше ожидают у тебя дома, чтобы отдать Францию Бурбонам?..

— Нет. С ними ожидает Лафайет.

Он поморщился.

— Эжени, прошу тебя, не держи шпагу так, как будто это зонтик!

— А ваш ответ правительству, генерал?

— Покажи мою шпагу и скажи, что я сдаюсь союзникам. Я уеду в Рошфор через час… нет, через два часа. Оттуда я пошлю письмо моему главному недругу — принцу-регенту Англии. Моя дальнейшая судьба зависит от союзников. — Он помолчал и быстро добавил: — Во всяком случае, пусть фрегаты ожидают в Рошфоре.

— Они стоят на якоре рядом с английским крейсером «Белерофон», — сказала я. Я ожидала слов прощания. Он ничего не сказал, и я повернулась к выходу из лабиринта.

— Мадам!

Я быстро обернулась.

— Мадам, говорят, что на Святой Елене плохой климат. Могу ли я рассчитывать, что англичан будут просить изменить место моего изгнания?

— Вы сказали, что Святая Елена где-то возле мыса Доброй Надежды?..

Он смотрел на меня блуждающим взглядом.

— После моего первого отречения я пытался покончить с собой. В Фонтенбло. Но я не умер. Моя миссия не была еще выполнена. На Святой Елене я продиктую мое политическое завещание. Вы никогда не были между жизнью и смертью, мадам?

— Вечером, когда вы стали женихом виконтессы Богарнэ, я хотела броситься в Сену.

Он внимательно посмотрел на меня.

— Вы хотели броситься… И как же вы спаслись, Эжени?

— Бернадотт удержал меня.

Пораженный, он покачал головой.

— Как странно! Бернадотт тебя удержал, ты будешь королевой Швеции, я вручил тебе шпагу Ватерлоо… Ты веришь в судьбу, Эжени?

— Нет. Только в случайность. — Я протянула ему руку.

— Ты найдешь дорогу в этом лабиринте, Эжени?

Я кивнула.

— Скажи братьям, чтобы они приготовили все к моему отъезду. Прежде всего — штатское платье. Я хочу еще немного побыть один. Что касается нашей предполагаемой свадьбы, то, поверь, это было не только из-за твоего приданого. А теперь иди, Эжени, уходи скорее, пока я не передумал…

Я быстро шла по дорожке. Дорожки лабиринта, казалось, не имели конца. Солнце пекло. Ни малейшего ветерка, ни одна ветка не шевелилась, птицы и те замолчали.

«Я несу шпагу, — думала я. — Я несу шпагу, и все кончено!» Платье облепило мне тело, перед глазами сверкали искры. Розы обступали меня со всех сторон. Розы цвели и благоухали под горячими лучами солнца. Особенно много было белых роз. Она так любила белые розы!.. Я шла быстро, потом побежала…

Голос Жюли:

— Как ты долго!

Да, этот разговор длился, казалось, целую жизнь! Возле лестницы меня ожидали братья Наполеона, мой Розен и комиссар Бекер. Никто не шевелился. Они, как восковые фигуры, стояли и смотрели на меня. Но не на меня, а на шпагу, которую я неумело и осторожно держала в руке.

Я остановилась и, наконец, вздохнула всей грудью. Граф Розен протянул руку, чтобы взять у меня шпагу. Я покачала головой. Остальные не двигались.

— Генерал Бекер!

— К вашим услугам, Ваше высочество!

— Генерал Бонапарт решил сдаться союзникам. Генерал отдал мне свою шпагу, лично мне, как наследной принцессе Швеции. Через два часа генерал Бонапарт уедет в Рошфор.

На лестнице показались женщины.

— Наполеон, — прошептала м-м Летиция и тихонько заплакала.

— Через два часа? — пальцы Жозефа сжали руку Жюли. — Я буду сопровождать брата в Рошфор, генерал Бекер, — сказал он почти спокойно.

«Он его ненавидит, поэтому он хочет его сопровождать», — подумала я.

К Жозефу подошел генерал Бертран и доложил:

— Два полка готовы исполнить любой приказ Его величества.

— Но ведь именно из-за того, чтобы избежать гражданской войны, чтобы оградить Францию от резни, генерал Бонапарт принял такое решение. Не лишайте его этой возможности! — закричала я.

Я вдруг почувствовала, что дрожу с головы до ног, в глазах опять замелькали какие-то искры. Рядом плакала Жюли.

— Завтракал ли сегодня Наполеон? Ведь ему так далеко ехать, — заохала м-м Летиция.

— Генерал просит приготовить штатское платье и хочет побыть один.

Не помню, как я села в коляску. Когда я немного пришла в себя, вокруг были поля, кусты, деревья. Все, как прежде. Ничего не изменилось! «Как странно», — подумала я с удивлением. Поднялся ветер. Он был душист, как розы в парке Мальмезона. Граф Розен разжал мои пальцы и поставил шпагу в углу коляски, рядом со мной.

В этот момент… Не знаю, как я смогла уберечь голову, вероятно, инстинктивно отшатнулась. Потом я услышала свой крик. Камень, большой камень стукнул меня по коленке.

Розен крикнул что-то по-шведски кучеру, тот изо всех сил стал стегать лошадей. Второй камень ударил по задней стенке коляски. Розен был смертельно бледен.

— Ваше высочество, уверяю вас, виновного найдут.

— Для чего? Разве это необходимо?

— Конечно! Когда камнями швыряют в наследную принцессу Швеции…

— Но камни не предназначались шведской принцессе. Их бросали в жену маршала Бернадотта. А она уже не существует…

День клонился к вечеру. Нас догнал всадник. Вероятно, это был курьер Бекера, который должен был сообщить правительству, что все кончено. Я откинулась на подушки коляски, я смотрела на зелено-голубое небо. Зажигались первые звезды. Все кончено, да… все кончено! Мне трудно было представить себе, что нужно выйти из коляски, опять видеть людей, думать и действовать.