— Не нужна мне она, — сердитым тоном после недолгой паузы заявил Дикарь, по-прежнему сжимая мои плечи. — И оставлять тебя в покое я не хочу. Ты моя, так что молить о пощаде и пытаться надавить на жалость — бесполезно. Прими уже это, наконец, девочка, — он выпрямился, отпустил, а я всё еще ощущала его пальцы на своей коже. — Сегодня у меня останешься. Я так хочу. Позвони матери, предупреди.

Он ушел в другую комнату, оставив меня на пару минут одну. Я продолжала в руках держать свой испорченный сарафан и растерянно смотреть перед собой. Нельзя не то что влюбляться, даже симпатизировать таким мужчина, как Дикарь. Он плохой человек. Жестокий и эгоистичный. Такой поломает, перешагнет и пойдет дальше, даже не обернётся. Не знаю, кто или что сделало его таким, но я вместо сопротивления, которым еще пару минут назад была охвачена, теперь покорно искала телефон, чтобы позвонить матери. Пока ждала ответа, вдруг словила себя на мысли, от которой стремилась убежать. Даша, ты влюбилась в подонка, в неизлечимого грубияна и страшного человека. Что же ты делаешь?! Ничего. Просто намеренно шагнула в пропасть, наплевав на саму себя. Когда упаду, будет больно, но раз я позволила всему этому случиться, значит, только через боль умею получать удовольствие. Сумасшедшая!

Минут пять я пыталась деликатно и ёмко объяснить маме, что сегодня не вернусь домой ночевать. Она, естественно, не была в восторге, но в конечном итоге твердо заявила, что завтра меня ждет серьезный разговор. Я поинтересовалась насчет того, как мама себя чувствовала. Она боялась даже радоваться тому, что теперь может обходиться без обезволивающего. Всё сглазить не хочет. Я во всё эти предрассудки не особо верила, но спугивать мамину радость не осмелилась.

Когда мне всё-таки удалось уладить проблему насчет моей ночевки, я подошла к окну и закрыла его. В гостиной стало довольно-таки прохладно, а как пользоваться кондиционером я не особо знала, поэтому залезла на диван с ногами. Босые стопы моментально превратились в две ледышки. Оно ведь и неудивительно, учитывая, что днем стояла жара невыносимая, а к вечеру неожиданно похолодало.

Кутаясь в свое порванное платье, я притянула колени к груди и уперлась в них лбом. Я так странно себя чувствовала, будто бы начала заболевать. Наверное, побочка из-за месячных. Каждый раз думаю, что не переживу этих критических дней, но всё обходится.

— Выбрось эту тряпку, — Дикарь вернулся в гостиную и забрал пачку сигарет с журнального столика. — Я тебе шмоток купил, вот в них завтра и вернешься домой.

Если бы он не испоганил мою одежду, вряд ли я взяла его подачку, а так выбор был невелик. Я молча отдала платье Дикарю. Он скомкал его, будто это, действительно, была какая-то половая тряпка, а взамен бросил мне футболку. Обычная черная футболка, которая на мне была длиной ниже колена.

— Захочешь помыться, прямо по коридору, вторая дверь слева, — спокойно проговорил Дикарь. — Моя спальня будет, напротив.

— Я что, с вами буду спать? — я от удивления, даже голову вскинула, напарываясь на непроницаемый взгляд мужчины.

— Нет, блять, постелю тебе на коврике у входных дверей. Да, со мной будешь. Иди уже, — он вытащил зубами из пачки сигарету и направился в сторону кухни, наверное, чтобы выкинуть мое платье.

Я скрылась за дверью ванной комнаты. Просторная такая и пахнет здесь приятно. Я подошла к зеркалу, чтобы посмотреть, не остался ли после удара след. Удивительно, но нет. Не то, что бы удар был с кулака и со всей силы, просто пощечина, но учитывая габариты Дикаря, он с легкостью мог оставить синяк.

Умывшись, я влажными руками пригладила свои непослушные волосы и тихонько выйдя в коридор, осторожно прошла в спальню. Она еще пустовала и вообще казалось, что здесь редко кто появляется. Одна большущая кровать и встроенный в стену шкаф. Всё. Ни каких-либо фотографий на тумбочках или хотя бы часов. Ни цветов, ни еще какой-то дребедени, которая могла бы указывать на проживание здесь человека.

Я шмыгнула под одеяло и подползла к самому изголовью кровати. Что-то мне, действительно, нехорошо. Но с утра же я чувствовала себя вполне нормально. Пощупала лоб. Горячий. Но я никогда не могла вот так по прикосновению определить, есть температура или нет. Голова не болела, просто как-то жарко стало и неуютно. Может, просто перенервничала?

Когда по коридору раздался звук приближающихся шагов, я быстро перевернулась на бок и накрылась с головой. Дикарь тихонько закрыл дверь, погасил свет и лег рядом. Я ощутила, как матрас под его немалым весом прогнулся. Если бы я спала, то непременно скатилась к Дикарю. Он, кажется, тоже повернулся на бок и в спальне повисла тишина. Это было всё пипец как странно, но я чувствовала себя настолько вымотанной, что сил для размышлений не хватило.

Наутро меня разбудил странный стук. Я еле сумела разлепить глаза. Казалось, что кто-то в черепную коробку немилосердно залил раскалённую лаву. Лоб был таким неприятно тяжелым, а губы сухими, что теперь никаких сомнений не возникло — я заболела.

— Пей, — под нос мне сунули раскрытую ладонь, на которой лежало две таблетки.

Я часто заморгала и с трудом уселась в кровати. На тумбочке стоял стакан с водой. Теперь понято, что это был за стук. Я подняла взгляд на Дикаря. Он уже был одет, привычный кроваво-красный галстук на шеи всё так же неизменно напоминал мне кровь. Интересно, это тот же галстук, которым мужчина мне вчера руки связал? Черт его знает! Сейчас думать удавалось крайне сложно, потому что всё дико болело, начиная от головы и заканчивая кончиками пальцев.

— Что это? — слабым голосом спросила я.

— Жаропонижающее, — кратко ответил Дикарь.

Я приняла таблетки, запила их, ощущая, как вода избавляет меня от раздражающей сухости во рту и глотке.

— Спасибо, — звучит как-то уж совсем жалко.

— Не за что. Я из-за тебя нихера не выспался, а мне еще работать нужно, — взгляд суровый, а голос недовольный.

— В смысле? — я опустила свою тяжеленую голову обратно на подушку. Так-то уже значительно легче.

— Горела ты вся, — нехотя начал объяснять Дикарь. — Думал, уже «скорую» вызывать. Дал жаропонижающе, вроде отошло. Под утро вот опять. Надо было лучше вколоть, а не таблетки давать, но как есть.

— Я ничего не помню, — попыталась хоть что-то возродить в памяти, но ничего, кроме того, как я ложилась спать, вспомнить так и не смогла. Даже снов никаких не видела. Просто чернота и вот уже новый день.

— Неудивительно, — уголки губ Дикаря скривились в насмешке. — Температура под сорок была. Кашель? Сопли?

— Горло дерет, — я потерла шею.

— Чтоб в больницу сегодня сходила, иначе я тебя потом насильно в стационар упеку, поняла? — Дикарь взял с тумбочки полупустой стакан. — Иван тебя отвезет. Потом, чтобы в аптеке купила лекарства и витаминов каких-нибудь. Оклемаешься пару деньков, если всё в норме будет, снова ко мне приедешь.

Ну да, зачем же я больная тебе сдалась.

— Хорошо, — прочистив горло, ответила я.

— Иван через пять минут заедет за тобой, — Дикарь собрался уходить.

Я смотрела ему в спину, чувствуя, что всё вокруг меня, будто качается. Нельзя позволить ему вот так просто уйти, без ответов, без разъяснений, а затем позволить, чтобы меня опять поманили пальцем. Я хотела знать, почему он то наказывает меня своей грубостью и бесчеловечностью, то поит таблетками посерди ночи, не позволяя сгореть от высокой температуры. Что всё это значит? Почему Дикарь ненавидит меня, но при этом не хочет отпускать? Угрожает расправой если я не подчинюсь ему. Неужели не всё равно?

— Почему вы настолько ненавидите меня, что готовы даже ударить? — я хотела задать другой вопрос, но сил хватило только на это растерянное и невнятное.

— Я не ненавижу тебя, девочка. Мне плевать на тебя, — не оборачиваясь, ответил Дикарь и скрылся за дверью.

Я почему-то не поверила ему, особенно, когда Иван забрал меня, привез в больницу, а после сопроводил домой. Мама в это время как раз на процедурах была. Я оставила в прихожей пакеты с новыми вещами и легла на диван. Обычная простуда, во всяком случае, так сказал доктор. Кажется, я даже задремать не успела, когда в дверь постучали. Думала, что мама вернулась, но нет. Это был курьер. Он передал мне целый пакет с лекарствами, витаминами, большущей гроздью винограда, пачкой сока и тремя огромными, не вмещающимися в ладонь, красными яблоками.

Только дверь за курьером закрылась как мне тут же позвонили. Это был Дикарь. Он впервые звонил мне, обычно, это обязанность Ивана.

— Получила? — голос Дикаря в трубке звучал как-то по-особенному низко.

— Да.

— Последний раз повторяю — пользуйся кредиткой и не заставляй меня носиться с тобой, как с маленькой, — он завершил звонок, не чувствуя нужды в моем ответе.

Всё равно, значит? По-моему, Дикарь не меня хочет обмануть, а самого себя. Когда человеку всё равно он не будет беспокоиться и посылать курьера с пакетом лекарств. Мало того, что Дикарь неотёсанный грубиян, так еще и подлый лгун!

Двенадцать

— Вкусно? — поинтересовалась я у матери, дожаривая последний блинчик.

— Как всегда, — мама заулыбалась совсем как ребенок и макнула свой блин в сметану. — Ты очень хорошая хозяйка. Я вот долго не могла научиться готовить, даже когда уже с твоим папой жила. А ты у меня умница.

Я, как и любой ребенок, который получил похвалу от взрослого, никак не могла нарадоваться своим результатом. В такие моменты мои плечи сами собой расправлялись, и я уже не горбилась так сильно, как обычно привыкла.

— Спасибо, я старалась, — отставляю сковородку в сторону и падаю на соседний стул. — Теперь могу и поесть.

— Как ты себя чувствуешь? — мама вытерла руки и прикоснулась тыльной стороной ладони к моему лбу.

— Хорошо, — честно ответила я. — Знаешь, уже почти неделя прошла, так что я была просто обязана пойти на поправку.

— Температуры нет, — задумчиво проговорила мама. — А как в целом? Хорошо спишь? Может, что-то беспокоит?

— Мамочка, я снова в строю, не волнуйся, — я поцеловала внутреннюю часть ее ладошки. — Может, просто просквозило, вот и заболела. Теперь-то всё хорошо.

— С таким внушительным набором лекарств и витаминов, — мама допила свой чай, который летом мы привыкли охлаждать кубиками льда.

Я знала, что рано или поздно придется вернуться к разговору о Дикаре. Раньше у нас никак не получилось, потому что я была физически не в состоянии даже встать с кровати. А теперь, когда всё нормализировалось, допрос стал просто неизбежностью. И если честно, то я его немного побаивалась. Снова придется лгать, но ведь это не будет длиться вечность, когда-нибудь мама всё узнает. А, может, и не узнает. Дикарь наиграется со мной, выбросит из своей жизни и станет для меня только воспоминанием. Болезненным и далеким воспоминанием.

— Это точно, — немного рассеянно ответила я.

— Твой парень позаботился о тебе? — осторожно задала вопрос мама.

— Он, — совсем тихо произношу.

— Даш, я не хочу наседать на тебя и превращаться в монстра, допытываясь правды. Но я обязана знать, с кем ты встречаешь, кто твой мальчик. Я ведь переживаю. Для тебя это первые серьезные отношения и может случиться всякое.

— Мам, я всё понимаю. У тебя нет причин для беспокойств. Он заботится обо мне, — в голове вспыхнули картинки моих синяков по всему телу, оставленных грубыми пальцами Дикаря. — Может, даже любит, — в ушах зазвенели его слова о том, что ему на меня плевать. — И никого, кроме меня нет, — ну да, за исключением Алёнки и той рыжей девушки, с которой я столкнулась в туалете клуба. — Нам хорошо вместе.

— Солнышко, — мама нежно улыбнулась. — Я рада за тебя, но помни, что первая любовь умеет ослеплять, из-за чего трудно вот так сразу увидеть истинное обличье человека.

Хорошо, что в этом плане у меня всё в полном порядке. Дикарь — мудак и эгоист с вынимающим душу взглядом. Он — не принц и в этом я убедилась на все сто процентов.

— Думаю у меня получается оставаться не ослепленной, — медленно проговорила я, подбирая слова таким образом, чтобы меньше лгать матери.

— Как хоть зовут твоего мальчика?

Мне было дико слышать это вот «мальчик». Ага, мальчик блин. Дядина под два метра ростом с широченными плечами, крепкой шеей и огромными сильными ручищами. Этот «мальчик» и быка на скаку, наверное, остановить сможет. Но я же не могла всего этого сказать маме. Такое откровение стало бы для нее настоящим ударом, а если бы она еще слышала, как он разговаривает, то вообще не знаю, что было бы.

— Паша, — это имя казалось мне до одурения чужим и звучало оно как-то совсем неестественно.

— Даша и Паша, складно звучит, — отметила мама. — А фотографии его какие-нибудь есть? Вы ведь все сейчас в своих социальных сетях сидите.