Сойер Беннетт - Дикарь (ЛП)

— Две маленьких кобры. Ты голоден? Я могу приготовить их.

— Нет, мой cor’dairo (прим.пер сын). Пусть Самайра приготовит еду. Тебе нужно отдохнуть, ты целый день охотился.

Мое сердце наполнилось счастьем, когда он использовал, обращаясь ко мне, слово cor’dairo. Он называл меня так с тех самых пор, как усыновил.

Я аккуратно бросил корзину рядом с еле тлевшим огнем и сел на землю около его гамака. Он стал настолько стар, что большинство своего времени проводил, лежа в нем, что омрачало мое сердце.

Говоря мягко на португальском, я спросил заботливо:

— Как ты себя чувствуешь сегодня, отец? Может тебе что-нибудь принести?

Он потянулся ко мне рукой и погладил по-отечески по голове.

— Ты делаешь меня счастливее, Закариас. Я не нуждаюсь в большем, чем ты нас обеспечиваешь с этой крикливой женщиной, даже если эта глупая курица не желает этого признавать.

Я легко рассмеялся и поддержал его шутку, чего бы мы не смогли сделать в ее присутствии. Самайра не выносила меня и неохотно принимала мои съестные подарки для нее, но позже, как могла, пыталась укорить старика за его любовь ко мне.

— Мы должны с тобой поговорить как мужчина с мужчиной, — проговорил напряженно Парайла. — Отец Гоуль скоро вернется, и мне нужно кое-что рассказать и пояснить тебе до его прихода.

Мое сердце затопило радостное волнение, потому что Отец Гоуль был очень интересным человеком. Он начал приходить к нам в деревню с тех самых пор, как мне исполнилось четырнадцать лет. Как раз в то время я был на стадии взросления и полового созревания, превращения из мальчика в мужчину, по карайским меркам. Они с Парайлой научили меня, что значит быть мужчиной — Парайла по обычаям Карайцев, а Отец Гоуль пояснил это с современной и религиозной точки зрения.

Например, когда мне исполнилось пятнадцать, мне было дано разрешение старших взять женщину. Парайла научил меня, как это нужно сделать по карайским обычаям, поясняя, какие девушки мне доступны. Отец Гоуль научил меня, что значит, воздержание и как избежать нежелательной беременности, но я тогда отреагировал ироничным смешком на его слова. Парайла же заверил меня, что девушки не смогут забеременеть, потому что принимают древесный напиток, который блокирует их детородную функцию. Вот тогда над нами иронично рассмеялся отец Гоуль, который сказал мне, что лучше уж воздержаться, чем тешить себя такими заверениями.

Я тогда тихо посмеялся над его словами за спиной, потому что когда я впервые испытал на себе, что такое секс, то я понял, что это самое потрясающее чувство. И я не собираюсь прекращать этим заниматься. Конечно, я никогда не посмел бы так сказать в лицо отцу Гоулю.

— Отца Гоуля не было уже долго у нас, — размышлял я. Карайканцы стали спустя некоторое время довольно открытым племенем к восприятию христианской религии, хотя поклонялись своим собственным языческим богам и духам. Отец Гоуль всегда приходил и проводил с нами около пары месяцев, затем он направлялся к другому племени. Он собственноручно учил меня и помогал не забывать мои знания по английскому языку, он разговаривал со мной на английском, чтобы я не забывал свой родной язык. Приносил мне большое количество книг для чтения, рассказывал исторические факты, учил и знакомил с географией нового и старого мира. Он всегда мне говорил, что однажды мне пригодятся мои знания, хотя на тот момент я вообще не понимал, почему он мне так говорит. Я был вполне грамотным человеком, так что мог вести спокойную и уединенную жизнь в пределах племени.

— Да… он ездил в соединенные штаты по важному делу, — проговорил приглушенно Парайла.

— Я уверен, что могу к его приезду поймать что-нибудь сытное и хорошее, — ответил я, придвигаясь немного ближе, опуская голову к нему на руки.

— Закариас, он приведет с собой еще одного человека, — ответил Парайла, но его голос почему-то звучал нерешительно.

Пожимая плечами, я сказал:

— Без проблем, я смогу обеспечить всех наших гостей ужином.

— Эти люди придут за тобой, — ответил он мягко, я уверен, что в тот момент я даже не понял его.

Вскочив на ноги, я посмотрел на него сверху вниз, в его глазах стоял страх, печаль и сожаление.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что придут за мной? — проговорил я. Страх заполнил мой голос, сердце билось так, словно готово выпрыгнуть из груди.

Парайла встал из гамака, вытянул руку и погладил меня по голове. Затем он похлопал меня по плечу и стиснул его. Его взгляд был печальным, но уверенным.

— Пришло время возвращаться домой...В то место, к которому ты принадлежишь

Моргая, я открываю глаза и смотрю на Мойру, на ее красивое и милое лицо, пытаясь пробудить ярость и боль, которую я чувствовал в тот момент, когда Парайла мне сказал уезжать.

Все ушло. Абсолютно ушло. Я не могу почувствовать даже немного горечи. Но другие эмоции все еще находятся во мне, они только усилились. Тоска по моему дому и огромная любовь к моему приемному отцу. Это не уйдет никогда. Я понимаю, что очень благодарен ему за этот шанс. Зеленые глаза Мойры смотрят на меня с интересом, и я знаю... что чувствую так, только из-за нее.

— Так что ты думаешь насчет этого? — спрашиваю я Зака, когда мы возвращаемся в огромный Лэнд Ровер, который нам любезно выделил Рэнделл, пока мы здесь находимся. У него есть пара машин, которыми он совсем не пользуется, они стоят в специально отведенном гараже со встроенной системой климат-контроля, управляемой из особняка.

— Да, мне было интересно. Но я не чувствую никакой привязанности к этому, не говоря уже о какой-либо близости, — говорит Зак, когда усаживается в джип, застегивая ремень безопасности.

Мы только что вышли из церкви, которую я выбрала, чтобы привести Зака на службу в среду вечером. Мы оба одеты очень удобно, в простые джинсы, ходили ужинать в пиццерию перед началом.

— Ты немного недоволен или растерян? — подмечаю я.

Зак безразлично пожимает плечами.

— Я не знаю, чего ожидал, потому все это для меня чужое. Я имею в виду, что я, конечно же, помню, чему меня учили про Христа. И пока я жил в Карайке, слушал рассказы отца Гоуля о церкви и о Боге, но я не чувствую никакой связи с этим, нет близкого чувства единения.

— Ну, это понятно, — говорю я ему в попытке успокоить и сжимаю крепко его руку, перед тем как завести машину. — Я думаю, вера требует практики, а у тебя ее не было.

— Я полагаю, просто это не мой тип веры, — с нажимом говорит он.

Когда я выезжаю на главную дорогу, я аккуратно спрашиваю у него:

— А что есть твоя вера? Во что ты веришь, Зак?

Он молчит в течение нескольких минут, смотря в окно, затем четко отвечает:

— Я верю в себя, в свое племя.

Мое сердце утопает в чувстве печали и горечи, потому что я делаю из его слов два вывода. Каждый проходящий день я все дальше и дальше поддаюсь его влиянию, я влюбляюсь в него. Я так отчаянно хочу, чтобы он остался тут, поэтому я прилагала все те усилия за тот короткой срок, чтобы он, может, что-то понял и захотел остаться здесь, со мной. И хуже всего то, что я отчетливо понимаю, что это уже не просто секс, это уже нечто большее. Я знаю, что когда он уйдет, больше в моей жизни не будет ничего восхитительнее. Таких, как он, просто больше нет. С течением времени я поняла чистоту его души, бескорыстие и всю ту смелость, с которой он принял новую жизнь, новые трудности. Он очень добрый, нежный и любопытный, терпеливый, что немало важно для мужчины. Когда он просто смеется, его голубые глаза смотрят на меня с нежностью или с заботой, с похотью, я понимаю, что я полностью в его власти.

Он безраздельно владеет мной, хотя даже и не понимает этого. Зак даже не представляет, какой властью обладает надо мной, и ведь даже не догадается, что я полюбила его всем сердцем. А я, как глупая девочка, продолжаю питать совершенно несерьезные надежды на то, что когда он уйдет, мои чувства не разрушат меня полностью.

— Я верю в тебя, — говорит Зак четко, и я поворачиваюсь и смотрю на него.

Его красивые глаза мерцают мягким светом. Я удерживаю его взгляд еще немного, перед тем как возвращаю все внимание на дорогу.

— Ты, правда, веришь в меня? — спрашиваю я, мое горло стягивает словно удавкой. Я надеюсь, что может, есть хоть маленький шанс, что он видит во мне что-то большее, чем просто секс-игрушку.

— Да, верю, — отвечает он еще раз, но больше не говорит ни слова. А большего и не надо, пока…

Мы останавливаемся у местной аптеки, чтобы купить средства гигиены, нам нужны шампунь, пара бритв, чтобы Зак мог бриться.

Он держит в руке корзину для покупок, пока я хожу и присматриваю косметическую продукцию для волос и тела. Он всегда очень терпелив, когда мы ходим за покупками, мне нравится эта черта его характера, приятно, что ему это интересно. Он не как большинство мужчин, которым лучше окунуться в озеро, полное голодных акул, но не пойти с тобой за покупками. Он абсолютно ясно понимает саму идею того, чтобы размеренно и не спеша что-то выбирать, чем будешь пользоваться впоследствии.

Пока я выбираю шампуни, Зак занят тем же самым, он берет один с полки, открывает крышечку и нюхает, затем передает его мне со словами:

— Мне нравится, как пахнет вот этот. Купим его.

Я улыбаюсь, глядя на него, потому что он не теряет своей властной искорки со мной, ему нравится направлять меня, а мне нравится делать ему приятно, принимая контроль и слушаясь его.Если ему от этого приятно, то я счастлива.

Когда мы идем по направлению к кассе, Зак останавливается, внимательно изучает какую-то баночку, затем берет ее. Я оборачиваюсь и смотрю на него, мои глаза расширяются в удивлении, когда я замечаю, что в его руке. Он держит так, чтобы я могла рассмотреть, что это. Я вижу его коварную улыбку.

Баночка с лубрикантом.

Он легко кладет его в корзину и говорит:

— Это для того момента, когда я буду брать тебя в попку.

Вот это да! Смогу ли я когда-нибудь привыкнуть к тому, что его простое слово или милый взгляд, или даже легкое касание не будут приводить мое сердце в состояние полнейшего трепета, когда оно не будет отбивать чечетку, а мои трусики не будут влажными от желания?

Он улыбается, и я замечаю, что он понял, как удивил меня.

— Где вообще ты узнал, что нужна смазка? — пытаюсь узнать я у него в ужасе. — И откуда ты вообще знаешь, что при анальном сексе нужна смазка?

Он проходит мимо меня, затем наклоняясь, говорит мне просто и легко.

— Я прочел это. Я не хочу сделать тебе больно, ведь я почувствовал еще тогда, в первый раз, когда ласкал тебя рукой, насколько узкая у тебя попка. Я хочу быть уверенным, что доставлю тебе удовольствие, не поранив, когда я буду брать тебя.

Я чувствую, что вспыхнула, как елка на рождество, от желания… прямо здесь… в долбаном проходе номер пять местной аптеки.

Когда он отходит от меня и идет дальше, мой рот открывается от услышанного, я ошеломлена, резко тянусь и хватаю его за запястье. Он оборачивается и смотрит на меня внимательно, склонив голову на бок.

— Никогда не смей меняться, — говорю я быстро.

Он делает шаг ко мне и прикасается ладонью к моему лицу.

— Что ты имеешь в виду, поясни?

— Я имею в виду… что мне нравится, как иногда сексуально и грязно ты говоришь со мной, мне нравится, как ты удивляешь меня. Никогда не смей меняться.

Взгляд Зака становится теплее, его уголки губ приподнимаются в улыбку. Он наклоняется ко мне и целует меня в лоб, мои глаза широко открываются от его нежного прикосновения.

— Я бы не смог измениться, даже если бы захотел, — говорит он, когда отходит от меня. — Ты делаешь меня таким.

Когда мы возвращаемся в дом Рэнделла, то находим его сидящим в библиотеке, он читает газету. Зак недолго разговаривает с ним, но после того, как мы пожелали ему спокойной ночи, я иду к себе в комнату, держа в руке наши покупки, которые мы купили в аптеке. Такое ощущение, что баночка с лубрикантом весит в моей руке целую тонну, но все же мне нравится мысль того, что хочет сделать со мной Зак, хотя я немного напугана.