Наконец они остановились и уставились на мальчика, в этот миг напоминавшего пойманного в клетку зверька.

— Сколько тебе лет?

С трудом расправив дрожащие пальцы, Кун показал: десять.

— Как тебя зовут?

Проведя языком по занемевшим губам, он, тихо ответил:

— Кун.

Мужчины в изумлении переглянулись.

— Даже имя похоже! Твой отец крестьянин?

Кун на мгновение замер. В нем всколыхнулись остатки гордости, и он решил, что не выдаст чужим людям семейных секретов.

— Да.

— Тот мальчишка вырос в семье купца и наверняка знал намного больше, чем эта деревенщина. По крайней мере, он умел читать и писать.

— Думаю, Юйтан будет так рад увидеть сына, что не обратит внимания на некоторые мелочи. Можно сказать, что к мальчику плохо относились в семье, что приемный отец заставлял его работать.

— Этот парнишка — китаец. А тот был наполовину маньчжуром.

Твердые пальцы одного из мужчин вцепились в подбородок Куна и приподняли его голову.

— Вглядись в эти черты! Может, его мать и китаянка, но здесь явно не обошлось без маньчжурского семени!

— Мне кажется, у настоящего сына родинка была справа, — с сомнением произнес второй. — Юйтан заметит. Он без конца твердил про эту проклятую метку!

— Если ты точно не помнишь, на какой стороне лица у парня была родинка, Юйтан тем более позабыл. Он видел сына совсем маленьким. Решайся! Для нас это единственная возможность спасти свои головы и жизни наших детей.

— Вот что, парень, сейчас мы расскажем тебе одну историю, а если кому-нибудь проболтаешься, заставим съесть свой язык, понял?

Кун в ужасе закивал, а мужчина продолжил:

— Меня зовут господин Шон, а это — господин Чжун. Мы — китайские дворяне, знатные люди, служим маньчжурскому князю Юйтану Янчу, очень богатому и могущественному человеку, наместнику провинции Гуандун. У него есть все, что только может пожелать смертный, кроме одного и, пожалуй, самого главного — наследника, ибо его жена закончила жизнь бездетной. Разумеется, помимо законной супруги он имел много наложниц, но только одна из них сумела родить ему ребенка. Эта девушка была китаянкой, а госпожа Сарнай, мать князя, не желала, чтобы наследником ее рода стал ребенок, в чьих жилах течёт кровь порабощенного народа. Не выдержав тяжелого характера госпожи Сарнай, наложница сбежала из княжеского дома вместе с сыном. Прошло десять лет, и когда жена господина Янчу умерла, он решил разузнать о судьбе сына и, если тот жив, взять его в дом. Князь поручил это нам, и мы согласились, рассчитывая получить награду. Нам удалось найти Пин, бывшую наложницу господина: она вышла за купца и жила в провинции Гуанси вместе со старшим сыном и другими детьми. Господин Юйтан приказал привезти мальчика. Мы сказали женщине, что князь пощадит ее семью, если она отдаст нам мальчишку, и ей пришлось согласиться. Парень не знал, кто его настоящий отец, хотя и носил маньчжурское имя Киан, которое князь дал ему при рождении. Он не хотел с нами ехать, но мы объяснили ему, что он может потерять и что — приобрести. Однако по дороге мальчишка умер от укуса ядовитой змеи. Пока что господин Янчу не знает об этом, как и мать Киана. Если мы приедем к хозяину ни с чем, он нас убьет и прикажет казнить членов наших семей. Ты похож на Киана: тот же возраст, родинка на лице. Князь должен нам поверить. Единственное серьезное препятствие — все та же госпожа Сарнай. Она — самый влиятельный и опасный человек в доме. Воистину злой дух в облике женщины! Сарнай стара, но у нее ум лисицы, память обезьяны и упорство черепахи. Встреча с ней — сложное испытание, и все же мы предлагаем тебе отправиться с нами и попытаться выдать себя за сына Юйтана Янчу. Мы тебе поможем: научим, что говорить и как себя вести.

Кун стоял, прикусив губу, и мучительно боролся с охватившей его паникой. Его чувства неудержимо рвались наружу. Ему чудилось, будто сокровище, которое ему предлагают, пропитано ядом, а чужая тайна пахнет смертью, и он лихорадочно размышлял, как ему вырваться из ловушки.

Видя реакцию мальчика, господин Чжун решил помочь товарищу.

— Это страна китайцев, но хозяева в ней — маньчжуры. Законы придуманы для нас, а они живут по своим правилам. Сейчас ты один из многих, а там сделаешься единственным. Ты был китайцем, станешь маньчжуром, родился крестьянином, а превратишься в воина. И не просто в воина, а в воина «восьмизнаменной»[5]! В княжеского сына, который живет в роскошном доме, носит шелковую одежду, дорогое оружие, ест на серебре, командует сотнями людей и получает пожизненное жалованье. После смерти господина Янчу все его богатство и власть достанутся тебе. Даже мы, мы будем состоять у тебя на службе! Наше единственное условие — ты должен быть благодарным и не забывать ни о нас, ни о наших детях. Правды не будет знать никто — только мы трое.

Кун вспомнил уродливое лицо и жалкие лохмотья Бао, его искривленный в крике рот и горящие ненавистью глаза. Юна с его деревянной лошадкой, в которую ему так и не довелось поиграть. Подумал о господине Линге с его сладким прищуром и цепкими пальцами, и внезапно картины будущего показались ему до боли яркими и реальными.

Однако на пути к новой жизни стояло неодолимое препятствие: его любовь и жалость к Ниу. Если он сделает ее несчастной, все сокровища мира потеряют для него всякую ценность.

— Я… я должен посоветоваться с матерью!

Взгляд господина Чжуна пригвоздил мальчика к месту.

— Нет! Если ты проболтаешься, рано или поздно твои родители захотят повидаться с тобой, а еще, чего доброго, попросить у князя денег! И тогда все рухнет. Вместе с тобой мы увезем твою память и твое прошлое.

Кун и сам не знал, что заставило его произнести:

— Я не хочу!

По губам господина Шона скользнула улыбка.

— Человек, умеющий говорить «нет», достоин стать княжеским сыном. Однако мы рассказали тебе слишком много, чтобы ты мог сам делать выбор. Решено: ты поедешь с нами.

Позднее Кун не мог сказать, что лишило его воли, страх или соблазн, но это было уже неважно. В этой новой действительности, похожей на сон, он ехал в седле впереди господина Чжуна по густому лесу вдоль тонувшей в тумане горной цепи, навсегда покидая прежнюю жизнь.

Глава 2

Хотя они с матерью и сестренкой путешествовали вот уже несколько дней, Мэй до сих пор не знала, куда и зачем они едут. Женщин пускали далеко не во все гостиницы, к тому же одинокие неизменно вызывали сомнение в их порядочности, но Ин-эр говорила, что случайно отстала от своих спутников, к тому же она выглядела, как благородная дама, и ей давали кров.

Правда, комнаты на постоялых дворах отделялись друг от друга такими тонкими перегородками, что даже приглушенные голоса мешали спать. Случалось, за стеной курили опиум, И сладковатый аромат дурманил голову. Иногда вода для умывания, которую приносили по утрам, была чуть теплой, а то и несвежей.

Днем они с матерью и Тао обычно питались в бульонных, где подавали различные супы и пирожки: к своему великому удовольствию, девочка перепробовала массу ранее незнакомой, хотя и простой, но очень вкусной еды.

Для Мэй, прежде не покидавшей пределов усадьбы, в которой она родилась, это путешествие было настоящим приключением. Больше всего ей нравилось идти по проселочной дороге, любуясь вечнозелеными соснами. Они стояли таким плотным строем, и от них шел столь сильный смолистый запах, что девочке чудилось, будто они с матерью и сестрой заперты в душистой клетке. Шум ветра в высоченных кронах был той самой «музыкой небес», о которой говорила мать, а чешуйчатая кора напоминала тело Дракона, величайшего из легендарных существ.

В отличие от Ин-эр Мэй, которой не бинтовали ноги, легко перешагивала через камни и сосновые корневища. Ей хотелось бежать с громким смехом, наслаждаясь чистым воздухом, проникающим в легкие, и ощущением безграничной свободы, будоражившим душу, но, во-первых, это было неприлично для воспитанной девочки, а во-вторых, ей приходилось вести за руку маленькую сестренку и поддерживать мать.

Последняя осторожно переступала своими маленькими ножками. Она быстро уставала, а потому часто садилась на придорожный камень и ждала, когда вдалеке покажется повозка.

У Ин-эр было лилейно белое лицо, выразительные глаза, стройная фигура и тонкие нежные пальцы. В ее серьгах блестели ярко-голубые самоцветы, розовое платье покрывал изящный узор из переплетенных между собой сливовых веток. Из-под длинного подола выглядывали острые носки крохотных красных туфелек. В волосах красовались шпильки с головками из яшмы. Она держалась надменно и гордо, как и подобает наложнице уважаемого, богатого, наделенного властью человека. Ин-эр ходила, слегка покачиваясь, как ветка ивы на ветру, — то была идеальная походка китайской красавицы.

Девятилетняя Мэй обожала свою мать и младшую сестру. Они всегда были втроем, не считая служанок и отца, вечно занятого человека, который заглядывал в их покои не чаще раза в месяц.

Хотя знания Мэй о мире, простиравшемся за стенами усадьбы, были подобны далеким и смутным снам, ей и в голову не приходило выйти за ворота.

А потом мать неожиданно разбудила ее ранним утром, они вместе собрали вещи, подняли с постели плачущую Тао и покинули дом, в котором Мэй жила с рождения. Никто ничего ей не объяснил, и ни один человек не вышел их проводить.

Вначале Мэй чувствовала себя удрученной, а потом приободрилась. В окружении привычных вещей мир был понятен без слов, зато он не был таким захватывающе интересным, как, теперь, когда одно впечатление без конца сменялось другим.

Наконец они прибыли в город, который назывался Кантон, и где было многолюдно и красиво.

Всю свою короткую жизнь Мэй провела в замкнутом мире, тогда как Кантон казался открытым всему свету пространством, где дули заморские ветры и бушевали чужеземные стихии. Этому городу были присущи торжественность и праздничность. Многие дома строились в два, а то и в три этажа и имели черепичные крыши, кирпичные стены, длинные галереи вдоль фасадной стены и оклеенные цветной бумагой решетчатые окна.

Над городом возвышались многоярусные пагоды, напоминавшие плывущие по волнам корабли.

По улицам разгуливали представители маньчжурской знати в вышитых яркими нитками одеждах, шелковых шляпах с кисточками из цветных шнурков и остроносой обуви. Семенили изнеженные городские красавицы со сложными прическами, прячущие свою белую кожу под легкими бамбуковыми зонтиками.

Ин-эр, Мэй и Тао остановились в скромной гостинице на улице Луаньсин-цзе. На первом этаже располагалась чайная, на втором — разделенные деревянными перегородками спальни. Все трое сильно проголодались и потому с удовольствием отведали утиного бульона, жареной морской рыбы и булочек с шафраном, после чего выпили зеленого чая.

Ин-эр рассказала, что Кантон славится изготовлением шелка, атласа, кисеи и других тканей. Поблизости от гостиницы находился рынок, и Мэй смогла убедиться, что там продают великолепные креповые шали, искусно вышитые покрывала на жертвенники, шелковые ленты, которые женщины используют вместо чулок, обматывая ими ноги.

Она ожидала, что Ин-эр что-нибудь купит, но та сказала, что все очень дорого стоит, и поспешила уйти с рынка.

Мэй удивилась: она не думала, что у них могут быть трудности с деньгами. Признаться, она вообще никогда не задумывалась о них: все, что было нужно, появлялось в их доме словно само собой.

Ин-эр принялась ходить от дома к дому, расспрашивая жильцов о какой-то женщине. Мэй никогда не слышала такого имени, потому, улучив момент, поинтересовалась у матери, кого они ищут.

— Мою сестру и твою тетю Ши. Она замужем за купцом и должна жить в этом квартале.

Наконец что-то прояснилось, хотя прежде мать не упоминала о том, что у нее есть сестра.

— Мы приехали ее навестить?

— Да.

Через два дня им повезло: они узнали, где живет таинственная Ши, забрали вещи из гостиницы, расплатились с хозяином и направились к ней.

Дом был покрыт синей черепицей и опоясан открытой галереей, окна забраны узорными решетками. И все же по сравнению с постройками их усадьбы он выглядел бедно.

Когда они вошли в ворота, девочка с изумлением оглядела маленький чахлый садик, где не было ни фонтана, ни качелей, ни беседки. Этот сад в отличие от того, в котором привыкла гулять Мэй, казался неухоженным и унылым.

Навстречу вышла неприветливая женщина примерно того же возраста, что и Ин-эр. Скрестив руки на груди, она разглядывала незваных гостей, ожидая, что они скажут. Ее глаза были широко открыты, а губы напротив — крепко сжаты.

— Ты узнаешь меня, Ши? — с непривычной кротостью промолвила Ин-эр.