Он терпеливо добавил:

— Я знаю, что ты привыкла сама о себе заботиться, но с этим тебе нужна помощь, потому что ты не дотянешься до середины спины. И хотя я вполне способен повалиться тебя на кровать…

— Я знаю, что способен! Ты проделал это утром, — не могла не заметить Макс. Затем она тут же пожалела о том, что напомнила мужчине об этой неловкой встрече.

— Насколько я помню, ты на меня несколько раз замахивалась.

Ей показалось, что уголки его губ приподнялись, но она не была уверена.

— Ну, ты это заслужил, — ответила она, покраснев.

— Я думаю, эти пчелиные укусы должны уже очень сильно гореть. По какой причине ты не хочешь принять от меня помощь?

Если смотреть с этой точки зрения, получалось, что она поведет себя совсем как ребенок, если откажется. И эти укусы действительно болели. Она двинулась в сторону кровати, приподнимая рубашку сзади. Потом она легла на живот и напряженно ждала, когда он к ней прикоснется. Макс не могла поверить, что она согласилась на это. Она не могла поверить, что согласился он. То, что Диган относился к ней хорошо, было как-то… неправильно.

— Снимай рубашку.

Разного рода мысли пронеслись у неё в голове, но ни одна из них не убедила девушку раздеться перед ним.

— Нет, — решительно заявила она.

Он даже вздохнул.

— Я не шучу. Твоя рубашка сотрёт весь лосьон, которым я тебя намажу. Ты можешь одну ночь пережить и без неё, чтобы твои раны могли зажить.

Ну почему это прозвучало так разумно?

— Корме того, это отель, а не бордель.

Зачем ему опять понадобилось об этом вспоминать?!

— Я уже видел твою спину, даже целиком обнажённую, когда я выпускал ту пчелу.

Макс стиснула зубы. Может, он еще напомнит ей, что уже видел и ее грудь?


— У тебя очень хорошая спина, но я не собираюсь ничего с ней делать помимо нанесения лосьона.

— Хорошо! Просто намажь мне спину, — она сняла рубашку, не поднимаясь с постели. Диган помог ей стащить её с запястий и отбросил рубаху в сторону, прежде чем сел рядом с ней на кровать. Она крепко зажмурила глаза, готовясь к болезненным ощущениям, когда он начнет втирать лосьон в раны от укусов. Но когда он до неё дотронулся, она почувствовала холодное, успокаивающее прикосновение, совсем не болезненное. Она все равно не могла расслабиться, когда он находился так близко и его пальцы слегка поглаживали её по спине.

— Где были твои родители, пока ты росла?

Она почувствовала, что он пытается отвлечь её. Макс не думала, что это сработает.

Ничего не поможет, пока его прикосновения были такими приятными. Но, тем не менее, она ответила:

— Мама умерла, когда рожала Джонни, так что я совсем её не помню. Папа отвез нас в Техас к своим родным, желая, чтобы меня воспитывала женщина. Но сам он там не задержался.

Несколько лет спустя он уехал, и мы о нём больше ничего не слышали. Он всегда говорил, что чувствует зов моря.

— Так ты не знаешь, жив он или нет?

— Нет, он умер в море. Нам пришла посылка с его вещами, и в ней была записка от его друга, где сообщалось, что он утонул, — она фыркнула. — Он так стремился стать моряком, но не умел плавать. Через несколько месяцев после этого умер дедушка, и именно тогда я стала охотиться и заботиться о бабушке.

— Она больна?

— Нет, она крепкая старушка, но я не хочу, чтобы она жила одна или делала больше, чем необходимо. Теперь твоя очередь, красавчик.

— Хотелось бы мне, чтобы было так, но меня-то не покусали.

Макс имела в виду совсем не это, но втайне улыбнулась, поняв, что таким образом он избегал говорить о себе. Она наслаждалась восхитительным чувством облегчения боли, которое ей принесли нежные прикосновения его пальцев к её спине, шее и руке, и была слишком сонная и слишком довольная, дабы настаивать на том, чтобы он поделился чем-нибудь о себе. Максин уже почти спала, когда ей показалось, что она почувствовала прикосновение его губ к своему плечу…

ГЛАВА 21

— ВОТ такого роста, — сказал Диган лавочнику, держа руку на уровне верхней части своей грудной клетки. — И тощий.

— Было бы лучше, если бы Вы привели мальчика, тогда он сам смог бы примерить рубашку.

— Нет. Просто посмотрите, есть ли у Вас что-то, что подойдет по размеру.

Диган ждал, пока лавочник скрылся в подсобке своего магазина. Вошла женщина с маленькой девочкой. Когда ребенок показал на кандалы для ног, которые Диган повесил на шею, женщина развернулась и выскочила из магазина.

Диган снял кандалы и положил их на прилавок. Если лавочник выйдет с пустыми руками, Диган хотя бы сможет получить у него мешок, чтобы спрятать оковы. Не то чтобы он чувствовал себя виноватым за то, что попросил у шерифа кандалы, когда забирал вознаграждение за Малыша Кейда. Вероятно, они ему даже не понадобятся, во всяком случае, не для Макс. С другой стороны, он имел на это право. Но сегодня ей нужна чистая рубашка, чтобы её раны не загноились, а он не уверен, есть ли она у Максин.

Диган закончил своё дело в Бютте, которое состояло в отправке телеграммы Джону, чтобы известить его о поимке Малыша Кейда, и вернулся в гостиницу. Когда он уходил, Макс ещё спала, и хотя сейчас было раннее утро, она могла уже исчезнуть. Он оставил это на волю судьбы, привязав только одно её запястье к изголовью кровати, и не так прочно как следовало бы, чтобы не потревожить её сон.

Сам он не смог хорошо выспаться, не в этот раз. Только не после того, как увидел её в том откровенном наряде в борделе и прикоснулся к её груди. Не после того, как она ехала с ним на одном коне. А прошлая ночь, когда втирая мазь ей в спину, он слышал её стоны от удовольствия. Он не может отрицать, как сильно он этим наслаждался. Он ослабил свои защитные меры, потому что она была раненая и беззащитная, но это не должно повториться.

Он вошел, закрыл дверь и только потом посмотрел, находится ли Макс ещё в комнате.

Хотя он и оставил это на волю судьбы, сейчас он был совсем не уверен, что его не будет волновать, если она исчезнет. Но она всё еще находилась здесь и спала. Просто невероятно, насколько у неё был крепкий сон. Он несколько раз за ночь наносил мазь ей на спину, а она даже не проснулась. Диган думал, что получил от этого больше удовольствия, чем она, но, кажется, мазь помогла. Отёки от пчелиных укусов почти пропали.

Он положил кандалы на дно саквояжа и повесил новую рубашку на стул. Глубоко вдохнул и двинулся к своей стороне кровати. Он посмотрел на Макс и задержал на ней взгляд. Она до сих пор спала на животе, простыня доставала до средины спины, как он и оставил, но голова была повернута в его сторону. Она была такой очаровательной. И так выводила его из себя. Не удивительно, что она запала ему в душу. Удивляло, что это случилось так быстро.

— Просыпайся, — сказал он, пока отвязывал её руку от изголовья кровати. — Нам уже несут воду для купания.

— Нам? — переспросила она спросонку.

— Нам придётся делить ванну.

— Делить?!

Просто поразительно, как быстро она может прийти к ошибочным выводам и расстроиться из-за этого.

— Но принимать её будем раздельно, — уточнил он. — Если хочешь, мы можем бросить монетку, чтобы решить, кто пойдет первым. Или ты можешь согласиться с тем фактом, что я воспитан всегда пропускать даму вперед.

Она подняла бровь:

— Ты действительно раньше был джентльменом, не так ли? Нет, беру свои слова обратно, — добавила она, наконец-то заметив веревку у себя на запястье. — Почему ты меня снова связал? Ты же сказал, что не посадишь меня в тюрьму, зачем же мне сбегать?

— Потому что я тебе не нравлюсь. Потому что ты предпочитаешь быть сама по себе. Потому что тебе нельзя доверять. Потому что передать тебя в руки закона всё ещё вариант. Выбирай сама.

— Всё из вышеперечисленного, — огрызнулась она и выдернула свою руку, как только её освободили.

Из-за резкого движения простыня сползла, предоставив Дигану возможность лицезреть её грудь во всей красе. Она пробормотала:

— Мне, наверное, привиделось, что ты был со мной любезен прошлой ночью.

Диган усмехнулся про себя, понимая, что мог бы сказать то же самое. Но не сказал.

Диган наблюдал за Максин, когда она осознала, что на ней ничего не надето выше талии.

Она стащила простыню с кровати и завернулась в неё как в плащ, перед тем как села. Его это очень разочаровало. Слишком плохо, что её дерзости не хватает на демонстрацию обнажённого тела.

Но отвечая на её предыдущее замечание, он спросил:

— Что тебе известно о джентльменах?


— Бингем Хиллз не был захолустьем. У нас были свои джентльмены, хотя в основном это были южане. Семьи, которые потеряли всё из-за войны и двинулись на Запад зализывать свои раны. А у тебя какое оправдание для приезда на Запад?

Он не ответил, что заставило её сварливо добавить:

— Ну, конечно, я забыла. Никаких личных подробностей… с твоей стороны. И ванна мне сегодня не нужна.

Она что собирается пререкаться всё утро?

— По какой причине ты отказываешься от ванны?

— Моё пальто вчера защитило меня от пыли.

Но когда он пристально посмотрел на неё, она проворчала:

— Хорошо. Я иду первой.

Прихватив с собой простыню, она поднялась с кровати, потянулась и наградила его долгим взглядом. Максин отметила, что он полностью одет, и внимательно посмотрела на его оружейный ремень:

— Куда ты ходил, кроме того, что давал распоряжение о воде для купания. О, подожди, наверное, к нам в дверь постучалась женщина? — она усмехнулась. — Кто на этот раз?

Ему потребовалось время, чтобы вспомнить, почему она говорит больше чем об одной.

Он лишь мимоходом поинтересовался женщиной, что спрашивала о нем здесь, в этом отеле.

Раньше, несколько раз он нанимался на работу к женщинам. Одна нуждалась в защите во время поездки. Другая была новоявленной вдовой, деверь которой претендовал на имущество, которое оставил ей муж. Но как он уже сообщил Макс прошлой ночью, прямо сейчас он не будет браться ни за какую работу. Во всяком случае, он не думал, что женщина, которая о нём спрашивала, это его бывшая невеста. Даже если Эллисон была настолько глупой, чтобы следовать за ним, маловероятно, что она добралась до Бьютта раньше, чем он.

Хотя дилижансы передвигаются довольно быстро…

Эта мысль так его нервировала, что он развернулся и подошел к окну, пока Макс ничего не заметила. Он услышал, как она щелкнула язычком позади него:

— Это самая раздражающая привычка, с какой я когда-либо сталкивалась.

— Что?

— Ты не отвечаешь на самые простые вопросы.

Он скрестил руки и повернулся к ней:

— С тобой это не так просто. Ты пытаешься меня спровоцировать. Ты не должна действовать так явно.

Она ухмыльнулась:

— А это работает?

— Лучше спросить, зачем тебе это нужно?

— Потому что ты совсем не такой черствый сухарь, каким хочешь казаться. Я несколько раз видела твои промахи. И потому что мне нравится общаться, что уже было установлено. И хотя я призналась, что иногда разговариваю сама с собой, на самом деле мне это не доставляет удовольствия.

— И в чём же суть твоей длинной тирады?

— Когда я разговариваю с тобой, это то же самое, что говорить сама с собой, — проворчала она. — Ты не умрешь, если покажешь человека, что скрывается за маской стрелка. Когда мы с тобой наедине, никто не увидит, если ты будешь смеяться, и не убегут в ужасе, если увидят, что ты разозлился.

— Скажи мне вот что …

— Нет, до тех пор, пока ты не будешь взамен отвечать на мои вопросы.

— Почему ты не боишься меня?

Она долго на него смотрела, потом начала смеяться:


— После того что я тебе сказала, ты меня спрашиваешь об этом? В самом деле? Или это твой способ сменить тему?

— С первой же ночи ты меня не боялась. Ты выказала отчаянье, но не страх.

Она подняла брови:

— Ты хочешь, чтобы я тебя боялась?

Хотел ли он? На самом деле нет. Так много воды утекло с тех пор, как он с кем-то сталкивался лбами, что он успел забыть, как это злит, выводит из себя, но в тоже время может быть довольно забавным. Несколько раз ему хотелось посмеяться над тем, что она сказала, и пару раз он даже не смог устоять против этого желания. Нет, он совсем не против того, что не заставляет её нервничать. Но его, безусловно, сбивает с толку, что она не боится его, в то время как все остальные боятся… по крайней мере, вначале.