– Знаю, Сайлас.

Она стояла у задернутого гардинами окна, сквозь которое, озаряя стоическое выражение ее лица, лился блеклый дневной свет. Сайлас чувствовал, что любовь и стойкость, которые читались на лице Летти, дающей свое благословение на его брак с другой, отнюдь не успокоят его совесть. Мужчине захотелось подойти к ней и в последний раз нежно обнять, но Летти повернулась к нему спиной, воздвигая между ними невидимую стену. Сайлас знал, что уносит с собой навечно запечатленный в памяти образ ссутуленных девичьих плеч и опущенной головки.

Небесные хляби разверзлись, когда он подъехал к Квинскрауну. Сайлас даже не попытался укрыться от хлещущего, пробирающего до костей дождя и промок до нитки. Лазарь бросился принимать у него шляпу и фрак. Дворецкий засуетился, предлагая хозяину срочно пройти к себе и переодеться, но Сайлас сказал, чтобы тот не беспокоился.

– Принеси мне лучше полотенце и, пожалуйста, попроси, чтобы мама и брат прямо сейчас подошли в гостиную. Есть срочный разговор, – распорядился он.

– Слушаюсь, мистер Сайлас. А мастера Джошуа тоже звать? Он сейчас играет в настольные игры со своим дядей.

– Нет, Лазарь. Пусть моего сына отправят в детскую. Я потом поднимусь к нему.

Елизавета и Моррис выслушали новость с отвисшими от изумления челюстями. Матери явно стало душно еще до того, как рассказ был окончен. Сайлас заранее предупредил их, чтобы попридержали обличительные речи до конца его монолога, но даже после никто, по-видимому, не смог вымолвить и слова.

Наконец Моррис нарушил затянувшееся молчание:

– Спешит к богатству завистливый человек и не думает, что нищета постигнет его. Тебе следует прочесть Книгу Притч, Сайлас.

– А тебе следует перечитать завещание отца, Моррис. Не рассказывай мне о бедности.

– Сын… – Елизавета с трудом поднялась из кресла. – Ты не можешь так поступить с Джошуа. Его маленькое сердечко будет разбито. А что будет с Летти?

– У Джошуа куда больше шансов склеить свое сердце, чем у меня, а относительно Летти… О ней я тоже подумал. Лучше будет, если она пострадает сейчас, когда еще не слишком поздно исправить сделанную ею ошибку, иначе придется страдать всю оставшуюся жизнь. В любом случае, – Сайлас налил себе виски, – сделка уже заключена. Я обещал жениться на Джессике Виндхем. Свадьба состоится через неделю.

Елизавета грузно опустилась обратно в кресло.

– Послушай меня, Сайлас Вильям Толивер, сын мой. Если ты заключишь этот брак вследствие соображений, о которых ты нам только что сообщил, земля твоя в Техасе будет проклята. Ничего хорошего не может возникнуть на месте бесчестной жертвы, эгоизма и жадности.

Сайлас залпом допил виски. Тот жаркой волной прокатился по горлу. Образ матери перед его глазами заволокло туманом. Он отправляется в дальнюю дорогу без ее благословения. Отчуждение от семьи будет полным. Впрочем, в своем воображении Сайлас видел обширные поля хлопчатника, а в центре – огромный господский дом, в котором он будет полноправным хозяином. Сын со временем займет его место, и его наследники тоже станут владетелями Сомерсета.

– Я уже проклят, мама, – сказал он. – В моих жилах течет кровь Толиверов.

Глава 22

В то воскресенье обычно собранный и внимательный преподобный Седжвик рассеянно и невнятно бормотал проповедь себе под нос. Прихожане заметили, что в церкви не видно, как обычно, его красавицы-дочери. Все разъяснилось на следующей неделе, когда приглашенные на бракосочетание Летти Седжвик и Сайласа Толивера получили обратно свадебные подарки вместе с кратким извещением о том, что свадьба отменяется. Жители Виллоу-Гроув, прихожане Первой пресвитерианской церкви и обитатели Плантаторской аллеи не знали, что и думать, и строили предположения, к примеру, не виноват ли в случившемся пожар, уничтоживший на прошлой неделе фургоны жениха. Никто не связывал факт разрыва помолвки с загадочным поведением обитателей дома Виндхемов во время праздников – до тех пор, пока не поползли слухи о том, что молодой Толивер собирается жениться на Джессике Виндхем.

Утечка информации имела место в Мэдоулендсе, куда Сайлас приезжал рассказать Джереми о принятом решении. На этой плантации водилась своя собственная «Лулу», которая вертелась у открытых дверей библиотеки, когда Сайлас попросил друга присутствовать на его свадьбе, которая состоится через пять дней.

– Моррис отказывается, и мама говорит, что ноги ее там не будет, – пожаловался Сайлас.

Негритянка, выведав, почему мистер Толивер вынужден был бросить невесту и жениться на Джессике Виндхем, разболтала эту скандальную новость другим рабам, добавив кое-что от себя. Впрочем, измышления негритянки полностью совпадали с тем, о чем судачили в городе. Летти Седжвик была дочерью бедного священника, в то время как дочь владельца Виллоушира хоть и бесцветна, словно марля, зато богата. Сайлас Толивер разорен. Нетрудно было сопоставить эти обстоятельства и сделать вывод о причинах, побудивших его жениться на Джессике Виндхем.

Скандальное известие взбудоражило маленькие сообщества плантаций и деревень. Сайлас обнаружил себя в центре всеобщего презрения и неприязни. Даже самые плохие его предчувствия накануне не смогли подготовить мужчину к горькой реальности. Моррис и Елизавета с ним не разговаривали. Горожане избегали его. Торговцы, к которым он заходил закупать припасы и договариваться обо всем необходимом для каравана, казались мрачнее грозовых туч. Но хуже всего стало в тот час, когда он сообщил о том, что не женится на Летти, сыну.

Губы мальчика задрожали. Слезы наполнили большие карие глаза.

– Летти не хочет стать моей мамой… Почему, папа? Она меня больше не любит?

– Нет, сынок, она тебя любит, очень любит. Ты ничего плохого не сделал, сынок. Во всем виноват я.

– Ты себя плохо вел?

– С ее точки зрения, да.

– А ты можешь исправиться?

– Боюсь, нет.

Джошуа плакал, засыпая, каждую ночь, почти ничего не ел и не реагировал на попытки чем-то его отвлечь. Хуже всего было то, что сын не хотел сидеть на руках отца, а лип к дяде.

– Ты хоть понимаешь, как глубоко обидел своего сына? – упрекала его Елизавета.

– Понимаю, мама, но надеюсь, что время – великий целитель. Ему будет проще все забыть, чем мне.

– Так тебе и надо.

Только дружба с Джереми, который предпочитал не высказывать своего мнения о сложившейся ситуации, и серьезные приготовления к путешествию в Техас уводили Сайласа от грани безумия, куда толкало его осознание всей глубины страданий сына и бывшей невесты. Через несколько дней после того, как Сайлас оставил свою возлюбленную стоять в гостиной с низко опущенной головой, Летти отправилась на пароходе в Саванну, где остановилась у родни. Как заявил преподобный Седжвик, а Елизавета с радостью передала его слова сыну, девушка не вернется в Виллоу-Гроув до тех пор, пока «Сайлас Толивер не уедет, и скатертью ему дорожка». Мужчина представлял себя путешественником, плывущим на лодке в кромешной тьме. Кругом – ни лучика света, но он знает, что где-то впереди должен быть берег. Он не перестанет грести, надеясь, что верно взял курс. Впереди его ожидают земля и свобода.

Пять дней пронеслись с быстротой молнии для одних и протащились с медлительностью заключенного со стальным ядром на ноге для других. Сайлас не виделся с Джессикой со времени подписания договора с ее отцом. Он вообще ни с кем из членов ее семьи не разговаривал. Финансовые аспекты брачного контракта он обсуждал с банкиром Карсона Виндхема. К своему огорчению, только сейчас Сайлас понял, что живых денег на руки он почти не получит. Ему заплатили за сгоревшие конестоги, дали денег на переезд в Техас и обустройство на новом месте. Остальные средства разделили на части, чтобы финансировать с их помощью будущую плантацию Сомерсет и покрывать непредвиденные расходы. Сайлас обязан был вести строгую бухгалтерскую отчетность, сохранять все чеки в качестве доказательств того, что покупки были произведены на самом деле. Карсон Виндхем имел право время от времени, предварительно не поставив зятя в известность, посылать своего уполномоченного представителя забирать отчетность и проверять, каково здоровье его дочери. Если все оказывается в порядке, на банковский счет зятя переводят очередную сумму.

Сайлас первоначально рассчитывал на то, что вся необходимая ему на обустройство сумма будет сразу же переведена на его счет, вместо того чтобы выдаваться маленькими частями. Мужчина был взбешен, когда понял, что в договоре, который он подписал после, казалось бы, тщательного изучения, имелись лазейки, позволившие Карсону Виндхему низвести его до уровня нищего, всякий раз просящего подаяния. Теперь же, когда Сайлас сжег все мосты, порвав с невестой, своей семьей, городом и местным обществом, он очутился в положении того, кому поздно чинить заборы. У него, без гроша за душой, не оставалось другого выхода, кроме как жениться на дочери Виндхема и смириться с его диктатурой. Каждый раз, оставляя свою подпись на счете, который впоследствии передавали к оплате его будущему тестю, Сайлас чувствовал, как в душе его закаляется лютая ненависть к этому человеку.

Он и Джереми приехали в Виллоушир за десять минут до начала церемонии. В гостиной никого, кроме священника и Виндхемов, не было. Кажется, присутствие кого-либо еще и не предполагалось. Сайлас кивнул несчастной на вид Юнис. С Карсоном и Майклом он даже не поздоровался, не обменялся рукопожатиями. Он и Джереми встали возле священника, ожидая появления невесты.

Карсон явно не собирался вводить в комнату свою дочь. Хотя в данном случае традиция «вручения невесты» вполне соответствовала горькой действительности. Летти интересовалась историей свадебных обрядов и рассказывала Сайласу, что эта традиция берет свое начало в феодальной Англии, когда отцы в прямом смысле этого слова вручали приданое своих дочерей их мужьям. В сегодняшнем же мире обряд символизирует одобрение выбора жениха и благословение отцом брака. В их случае ни то, ни другое не соответствовало правде. Сайлас вспомнил, как Летти объясняла ему, почему жених стоит справа от невесты: «Так его рука с мечом будет свободна, и он сможет защитить невесту от врагов. Разве это не мило?»

Сайлас мотнул головой, избавляясь от звучащего у него в ушах голоса Летти. Священник Первой методистской церкви одарил его деланной улыбкой, на которую мужчина даже не соизволил ответить. Вместо этого Сайлас устремил преисполненный неприкрытого презрения взгляд на человека, которого в городе считали его «благодетелем». Карсон сделал вид, что не замечает, а Майкл притворился, что нашел нечто интересное на противоположной стене. Мало что в комнате свидетельствовало о предстоящем торжестве. Кое-что, впрочем, было сделано – судя по всему, умелыми руками служанки Джессики. Однако при виде этих приготовлений Сайлас впал в еще большее уныние. Повсюду в комнате в больших вазах были расставлены перевязанные белыми атласными лентами нарциссы, тюльпаны, гиацинты и крокусы. На сервировочном столике на колесах горделиво высился красиво украшенный сахарными розочками трехъярусный свадебный торт – тоже явно расстаралась служанка Джессики. Рядом с ним стояла чаша с пуншем. Молодой Толивер с облегчением увидел, что на скамеечке перед фортепьяно никто не сидит. Следовательно, никакой музыкой появление невесты сопровождаться не будет. А вот Летти недели напролет выбирала музыку, которую будут исполнять во время свадебной церемонии.

Слуги распахнули перед невестой тяжелые филенчатые двери. В гостиную в белом платье вплыла Джессика. Ткань поблескивала при ходьбе. Фаты на ней не было. Ничто не прикрывало бледности ее лица, на котором выделялись веснушки, похожие на ржавые шляпки маленьких гвоздиков. Сайлас зажмурился. Чувство невосполнимой утраты нахлынуло с такой силой, что он едва не лишился сознания. Открыв глаза, мужчина догадался, что от Джессики не укрылось его состояние. Девушка едва не споткнулась. Розовые пятна смущения окрасили ее щеки, и она приподняла голову на дюйм выше. Взгляд ее переместился на священника. Смущение и стыд исчезли с ее лица.

«Боже правый», – мысленно вздохнул Сайлас и также перевел взгляд на священника, пока невеста становилась рядом с ним.

Спустя несколько часов Сайлас, вспоминая, почти ничего вспомнить не мог. Свадебная церемония была серой и унылой, как и погода за окнами. Обеты давались бесчувственными, монотонными голосами, скорее похожими на шепот. Никто не улыбался. Страстных взглядов тоже не было. Жених и невеста вообще не смотрели друг на друга. Обручальные кольца с трудом наделись на пальцы. Сайлас послал счет за простое золотое кольцо для Джессики Карсону, а украшенное крупным бриллиантом кольцо, предназначавшееся Летти, вернул негодующему ювелиру. Сайлас никак не мог заглушить в голове голос прежней невесты, распространяющейся о свадебных обычаях. Из‑за этого обмен кольцами с Джессикой показался ему жалкой пародией. «Обручальные кольца на безымянном пальце левой руки носят со времен римлян. Те верили, что вена этого пальца соединяется непосредственно с сердцем».