Лейла Мичем - Дикий цветок

Сайлас был рад, что остался один, далеко от лагеря. Сейчас ему нужны уединение, время и изрядное расстояние, чтобы справиться с неприятной новостью и нахлынувшими на него мыслями. Значит, Летти вышла замуж за Морриса. Представить себе красивую, страстную, жизнерадостную бывшую невесту женой немногословного брата-тупицы, на каждом шагу цитирующего Библию, было не только трудно, но и больно. Удивление сменилось унынием. Боже всемогущий! Как Летти дошла до того, что выскочила замуж за Морриса?

Но по мере того как копыта мерина отсчитывали милю за милей, Сайлас начал рассматривать случившееся под другим углом зрения. Замужество Летти частично избавляло его от чувства вины за ее несчастья. Бывшая невеста точно знала, что делает, выходя замуж за Морриса. Пожертвовав своей красотой и телом, бросив и то, и другое к ногам его идиота-брата, она заполучила Квинскраун, к которому уже успела привязаться. Сайлас вспомнил, как рада была Летти, когда узнала, что им придется задержаться на плантации, прежде чем отправляться в Техас. Уже тогда ему в душу закралось подозрение, что, несмотря на все свои отважные речи, Летти, случись ей отправиться в путь, неохотно покинет роскошь и комфорт поместья. Бывшая невеста никогда и нигде не выглядела такой счастливой, как в те минуты, когда скользила по комнатам Квинскрауна. Она казалась словно бы рожденной для этого места. Плантация станет ее утешительным призом, а Моррис, к которому она и прежде неплохо относилась, – приемлемой заменой человеку, обманувшему ее.

Его мать обретет невестку, которой, как ей казалось, она лишилась навсегда. У нее будут внуки, чтобы нянчиться с ними и баловать их. Несмотря на незначительные изменения, жизнь Летти, а также оставленной им семьи, будет течь своим чередом.

Ко времени, когда Сайлас достиг лагеря, боль улеглась, а чувство вины почти перестало его мучать. Все его мысли теперь занимала Джессика. Ему ужасно хотелось развернуться и пустить своего мерина вскачь в обратном направлении. Сайлас желал обнять Джессику, прижать ее к груди и заверить в том, что его бывшая любовь – всего лишь глава в книге, которую он начал читать, но потом бросил и вернул на полку. У него не было ни малейшего желания вновь брать эту книгу в руки. Его прежняя жизнь осталась в прошлом. Сайлас очень сомневался, что вернется когда-нибудь в Южную Каролину, захочет увидеть еще раз Квинскраун. Даже с матерью встречаться ему не хотелось. Теперь Елизавета обратит всю свою любовь на Морриса, Летти и их детей. Ее младший сын и первый внук останутся в воспоминаниях, к которым пожилая женщина будет время от времени обращаться.

Джессика – его будущее, что бы оно ему ни несло. Увы, тень вопроса о рабстве нависла над их счастьем грозовой тучей. Ему следует помешать ей испортить его… их сына, всех их будущих детей, не позволить навязать детям ее образ мыслей. Без рабского труда мечта о Сомерсете так и останется мечтою. Он не позволит жене вмешиваться в воспитание его наследников. Им надо усвоить достойный их происхождения образ жизни. Долговечность его наследия зависит от этого. Когда Сайлас укладывал Джошуа спать, мальчик попросил отца привезти на его день рождения Джозайю, Леви и Сэмюэля, сыновей рабов, с которыми он вел себя так же, как и с Джейком Дэвисом. Когда Сайлас попытался объяснить, что это невозможно, сын поинтересовался почему.

– Праздник только для тебя и твоих друзей, – сказал Сайлас. – Джозайя, Леви и Сэмюэль – негры.

– А почему негры не могут быть моими друзьями? – удивился Джошуа.

Сын был слишком мал. Когда Сайлас был в его возрасте, он тоже играл с детьми рабов и считал их своими друзьями. Только постепенно Сайлас понял и принял естественное положение вещей. Особого труда это не составило, но рядом с ним не было тогда некой Джессики Виндхем, которая нашептывала бы ему на ухо взгляды, противоречащие общепринятым.

Впрочем, пока что Сайлас не предвидел особых проблем, стоящих перед ним и Джессикой, и был благодарен за это судьбе. А еще он был благодарен судьбе за то, что девочка, на которой он женился, девочка, которая расцвела и стала красивой женщиной, больше его не ненавидит.

На следующее утро горничная постучала в дверь номера Джессики. Приняла ее Типпи.

– Там внизу джентльмен, – сказала ей горничная. – Он желает видеть миссис Толивер.

– Он представился? – спросила негритянка.

– Он агент ее отца, – протягивая Типпи визитную карточку, ответила горничная.

– Подождите минуточку. Я сейчас скажу госпоже.

Прочтя надпись на визитке, Джессика приуныла.

– Это мистер Герман Гловер, – сказала она Типпи. – Он сотрудник банка, принадлежащего отцу.

Джессика запомнила его худым мужчиной с аскетичным лицом и костлявыми руками. Кожа у мистера Гловера была настолько бледной, будто ее никогда не касались солнечные лучи. В свое время Джессика предупреждала Сару о том, что именно этому человеку поручили добыть доказательства против одного банковского служащего, заподозренного в аболиционистской деятельности.

– Сказать горничной, чтобы он подождал? – осведомилась Типпи.

– Нет, я поговорю с ним сейчас, – заявила Джессика, спешно поднимаясь из‑за туалетного столика.

Типпи не так давно закончила мыть волосы своей хозяйке. На голове Джессики возвышался тюрбан из полотенца. Девушка успела переодеться и уже сидела перед зеркалом в ожидании чуда, которое Типпи обещала сделать с ее влажными локонами, когда явился непрошеный посетитель.

– Я встречу его в том наряде, который на мне сейчас. Сегодня у нас и так дел невпроворот. Не хочу тратить время на этого типа.

Джессика даже не постаралась скрыть своей антипатии к человеку, присланному отцом, когда ворвалась в общую гостиную отеля.

– Вы хотели меня видеть? – спросила она у бледнолицего.

– Ваш отец просил меня передать вам свои наилучшие пожелания, мисс Виндхем, – произнес посетитель, низко кланяясь.

Впрочем, от внимания Джессики не укрылось удивление мужчины при виде тюрбана на ее голове и раны на лбу.

– Миссис Толивер, – поправила его Джессика. – Что вам угодно?

Явно волнуясь, мужчина взял карандаш и открыл небольшого формата записную книжку.

– Ваш отец пожелал, чтобы я составил отчет о вашем физическом состоянии и… расположении духа, – сказал он, готовясь что-то записывать.

– Что вы собираетесь записывать?

– Э‑э… Что вы получили серьезную травму головы, мисс… миссис Толивер. Могли бы вы рассказать, при каких обстоятельствах это случилось?

– Дайте-ка мне это, – заявила Джессика, выхватывая блокнот из рук посетителя.

Кинувшись к столу, она нацарапала:

«Папа! У меня нет ни малейших сомнений в том, что крокодил, которого ты послал, опишет в самых черных красках порез, полученный мною во время падения с фургона, вызванного нападением ястреба на выносную лошадь в моей упряжке. Благодаря квалифицированной медицинской помощи и уходу он семимильными шагами движется к исчезновению. Я со всеми удобствами расположилась в премиленьком отеле, в котором собираюсь дожидаться возвращения мужа из Техаса. В путь он отправится в конце этой недели. Надеюсь, что ты будешь рад узнать и передать маме, что, несмотря ни на что, ваша дочь очень счастлива и будет тосковать по мужчине, которому была продана.

Всего наилучшего. Джессика».

– Вот! Этого отцу будет довольно. Здесь и о физическом состоянии, и о расположении духа, – сказала она, протягивая блокнот агенту. – Что-нибудь еще?

– М‑м‑м… да. Миссис Толивер! Будьте так любезны… Мне надо увидеть вашу рабыню Типпи.

Джессика подумала, что отцу важно удостовериться в том, что она не нарушает условий сделки. Молодая женщина направилась к столику портье.

– Будьте столь любезны – пошлите за моей подругой Типпи. Пусть она спустится в общую гостиную.

Когда появилась негритянка, Герман Гловер сделал очередную запись в своем блокнотике.

– А теперь мне надо переговорить с мистером Толивером. Он здесь?

– Нет.

– Его нет в отеле, – агент взмахнул рукой, обводя обстановку гостиной, – или он лежит где-нибудь далеко отсюда мертвый?

Джессика скривилась. Он что, серьезно? Герман Гловер был не из тех людей, которые любят пошутить. Девушка удивленно приподняла брови.

– Пал от моей руки, хотите сказать?

– Ну-у… Признаюсь, такая мысль тоже приходила мне в голову.

– Он жив-здоров. Спасибо за высокое мнение обо мне, но мистер Толивер в данный момент пребывает в лагере каравана из Виллоу-Гроув. Это в пяти милях от окраины Нового Орлеана. Рассказать вам, как лучше туда проехать?

– Мистер Толивер собирается возвращаться в отель в ближайшее время?

– Завтра. В полдень мы будем праздновать день рождения его сына.

– В таком случае я встречусь с ним здесь. Из меня плохой наездник, но я могу заверить вас, что не намерен мешать празднику. Я повидаюсь с мистером Толивером после того, как праздник окончится.

«А потом ты передашь Сайласу деньги, если все счета – в порядке», – подумала Джессика.

Это станет вторым платежом ее мужу, платежом, который следует использовать на благо Сомерсета.

– Как хотите, мистер Гловер, – сказала девушка, чувствуя, что ее хорошее настроение испорчено.

Впрочем, празднование дня рождения Джошуа прошло так, как запланировали, за исключением небольшого недоразумения с владельцами отеля. Одно дело, когда чернокожая служанка спит в номере со своей госпожой, но совсем другое, когда она сидит с белыми господами за одним столом в общей гостиной. Конец дискуссиям положила Джессика, предложив устроить праздник в отдельной комнате, куда Типпи сможет пройти черным ходом. Джессика купила для Джошуа несколько подарков, но все они померкли перед лицом радости, вызванной появлением курточки из оленьей кожи, сшитой Типпи. Даже Сайлас, который обычно сторонился Типпи или, быть может, пренебрегал ею (Джессика пока еще точно не знала), так поразился ее искусству, что потерял дар речи. То же можно было сказать и о Стефани Дэвис, которая, как видно, чувствовала себя не в своей тарелке, когда поняла, что придется сидеть за одним столом с негритянкой.

– Красивая работа, ma petite[21]. Неудивительно, что мой отец, – Анри взмахнул своими идеально ухоженными руками, – был в восторге от замечательного платья мадам, когда вы посетили его магазин.

Торт был двухъярусным, шоколадным, и сверху его украшала сделанная из глазури широкополая плантаторская шляпа, похожая на головной убор Сайласа. Все, в том числе и Сайлас, громко выразили свое восхищение.

Отец поднял сына, чтобы он лучше мог разглядеть торт.

– Когда-нибудь, сынок, ты будешь разъезжать вместе со мной в такой вот шляпе по полям Сомерсета.

Все зааплодировали, включая Типпи, которая даже не поняла, что своими руками создала очередной символ угнетения собственного народа. При виде радости подруги, вызванной тем, что ее усилия привели в такой восторг Джошуа и Сайласа, Джессика решила об этом умолчать.

Когда время клонилось уже к вечеру, а гости Джошуа, погрузившись в фургон, уехали обратно в лагерь, Сайлас покинул всех и отправился на встречу с агентом Виндхема. По прошествии нескольких часов Джессика пустилась на поиски мужа и нашла его сидящим в одиночестве в баре. Сайлас тупо уставился на стакан с какой-то жидкостью, стоящий перед ним. Агент, должно быть, уже ушел. Рядом на барной стойке лежал кожаный конверт, символизирующий собою договор, который ее муж заключил с ее отцом ради будущего Сомерсета. Как плохо, что это приводит Сайласа в такое угнетенное расположение духа! Джессика прикоснулась рукой к его руке.

– Веселый выдался праздник, – сказала она. – Джошуа места себе от счастья не находит. В куртке ему, должно быть, очень парко, но он упорно отказывается ее снимать.

Неожиданное появление Джессики встрепенуло Сайласа. Он спешно сунул конверт во внутренний карман своего сюртука.

– Да, он вне себя от счастья. Я очень рад, что ты и Типпи так ему угодили. Очень разумно, что твоя Типпи сшила куртку на вырост. Она очень умная, твоя Типпи.

– Если ты захочешь, она будет и твоей Типпи тоже.

– Она не белая, Джессика.

– Почему ты не можешь позабыть о цвете ее кожи и принимать ее такой, какая она есть? Она моя подруга, человек, которого я люблю и о благополучии которого беспокоюсь.

– Нет, Джессика, не могу, но я буду ценить ее личные качества и уважительно относиться к тому, что есть между вами.

– Обещаешь, что никогда ее не продашь?

– Обещаю.

– И не будешь мешать нашей дружбе.

Мужчина улыбнулся.

– А у меня есть выбор?

– Нет, но мне будет спокойнее услышать от тебя, что ты не против.

– Никогда и ни при каких обстоятельствах.

Джессика улыбнулась.

– Замечательно. А теперь пойдем и посмотрим, как там Джошуа.

День они окончили легким ужином. Уложив Джошуа спать и отпустив Типпи, Джессика вернулась в свой номер и принялась с нетерпением ждать Сайласа, который пошел в конюшню проведать мерина. Она уже переоделась к ночи, когда в дверь, соединяющую оба номера, легонько постучали. Джессика открыла дверь. За ней стоял Джошуа с книжкой в руке. В его широко раскрытых глазах, обрамленных длинными ресницами, о которых Типпи сказала, что мальчику такие «не положены», застыла мольба. В лице Джошуа не было ни единой черты отца. Глаза были карего, а не зеленоватого цвета. Вместо густой черной шевелюры – мягкие каштановые кудри. Нос – скорее воробьиный, чем ястребиный. Верхняя губа – аккуратная арка, а не изогнутая ветвь.