Когда вопрос, передаваясь от повозки к повозке, достиг конца лагеря, дружное «ДА!» потрясло тишину вокруг. На состоявшемся на следующий день собрании единогласно проголосовали за то, чтобы остаться здесь, среди сосновых лесов.

К тридцатому дню моего рождения мне удалось нанять землемера, который отметил вехами границы положенных мне акров и обеспечил всеми необходимыми цифрами касательно местоположения этих акров. Когда в декабре в городе Остин откроют Главное управление кадастровых съемок Техасской республики, моя заявка ляжет к ним на стол. Я заручился всеми необходимыми в таких случаях письменными свидетельствами моего приезда в Техас, так что не вижу никаких препятствий для получения мною временного сертификата на владение земельной собственностью. Через три года я стану полновластным хозяином этой земли. Еще прежде, чем закончил свою работу землемер, я распорядился начать строительство временных домов и хлевов, ставить ограды и, что важнее всего, расчищать землю под поля, на которых мы ранней весной будем сажать семена хлопчатника. Я рад, что со мной нет сейчас Джессики и она не видит, как тяжело приходится работать нашим рабам, но ведь теперь мы закладываем фундамент будущего Сомерсета. Я с нетерпением жду того часа, когда смогу перенести Джессику через порог нашего бревенчатого дома. Строение, конечно, не отличается изяществом, но по крайней мере в доме ничего не протекает. Я специально проследил, чтобы рабы законопатили каждую щелочку. Помимо чердачного помещения, тут есть три комнаты. С веранды, которая протянулась через всю длину фасада, можно попасть в прихожую, а оттуда по коридору в подсобное помещение, в котором я, не посчитавшись с расходами, установил настоящую ванну для Джессики. Надеюсь, это придется ей по вкусу. Со временем я планирую добавить пристройку, увеличив таким образом площадь дома в два раза, но это может подождать. У меня много других, более важных дел.

Две недели назад Сэма Хьюстона, уроженца Вирджинии, избрали первым президентом Техасской республики. Надеюсь, что в новообразованном государстве наступит относительное спокойствие. Государственная казна пуста, а кредит получить не от кого. Оплачивать армию, содержать дороги и почтовую службу не на что. Мексика и индейцы представляют постоянную угрозу. Хьюстон ратует за присоединение Техаса к Соединенным Штатам и мирные отношения с индейцами. Его противники выступают за полную независимость и вытеснение краснокожих с территории республики. Кто из них победит, пока неизвестно. В будущем я вижу себя принимающим участие в решении подобного рода важных политических вопросов, но пока все свои силы я собираюсь отдавать тому, чтобы создать на этой новой земле огромных возможностей и неимоверных перспектив плантацию, которая станет достоянием моего сына и внуков.

Боюсь, Джереми не собирается следовать по моим стопам. Вначале по его приказу отмерили и застолбили шестьсот сорок акров земли, а потом, по прошествии примерно недели после нашего прибытия на новое место, мой друг, к моему глубочайшему удивлению, с гордым видом провозгласил, что это послужит «началом лесозаготовительной компании Уорика». «Я устал выращивать хлопок, – заявил он мне. – Свое успешное финансовое будущее я вижу в области лесозаготовок». Мол, хотя лесозаготовка сейчас находится на весьма примитивном уровне, с течением времени, когда нация окрепнет и разрастется, это станет весьма и весьма прибыльным делом. Строительный лес нужен всем.

Я был несколько озадачен тем обстоятельством, что друг с таким энтузиазмом рвет с традициями рода Уориков, но, как и следовало ожидать, пожелал Джереми всяческих успехов. Что же до меня, одного из Толиверов, то возделывать землю, желательно много земли, – предел моих мечтаний. Эту мысль я завещаю моим наследникам.

Анри отмерил причитающийся ему участок земли в более холмистой и менее плодородной местности на приличном расстоянии от реки. В своем воображении он рисует, как на этих шестистах сорока акрах мы вместе возведем город. Анри уже наметил место, где впоследствии собирается построить лавку, которая со временем превратится в большой магазин. Впрочем, сначала следует основать город. «Ах, mon ami[24], такого шикарного магазина никто никогда прежде не видел!» Я желаю ему всяческих успехов и очень рад тому обстоятельству, что поблизости со мной есть такие верные друзья.

Это моя последняя запись в дневнике. Надеюсь, что она означает конец одиночеству и длинным, утомительным и скучным дням. Когда я воссоединюсь с Джессикой и Джошуа, мне больше не нужно будет каждый день записывать события прошедшего дня.

(Не забыть: прежде, чем читать дневник Джессике, отметить те места, которые зачитывать не стоит)».

Глава 41

Из дневника Джессики:

18 сентября 1836 года

«Со времени отъезда Сайласа прошло уже три с половиной месяца. Иногда мне кажется, что я не смогу прожить больше ни дня в ожидании его возвращения. Теперь, когда чувствую себя гораздо лучше, я уложила свои вещи в несколько дорожных сундуков и распорядилась, чтобы их снесли и поставили в конестогу. Как только Сайлас приедет, я смогу, не задерживая его, ехать в Техас. Стефани, так же как и я, сидит на вещах. Ей тоже надоело безделье и долгое пребывание в небольшом номере с шестилетним сыном, который стал очень капризным.

Все же я рада, что муж не видит, как мне нездоровится в первые месяцы беременности. Я живу, не отходя далеко от ночного горшка. Не очень-то приятное зрелище. Только в течение последних недель я осмеливаюсь выбираться из отеля – главным образом езжу на трамвае к универсальному магазину мосье Дюмона, своим присутствием напоминая владельцу об угрозах с моей стороны.

Со времени отъезда Сайласа и дня не прошло, как отец Анри подошел ко мне с предложением «одолжить» на время Типпи.

– Я щедро буду оплачивать ее работу. Ваш муж сказал мне, что девушка не продается. Я сделал ему очень щедрое предложение, а он отказал.

В голосе француза звучало недовольство. Казалось, он все еще чувствует себя задетым за живое.

Я изумленно на него уставилась. При виде моего приоткрытого от удивления рта мосье Дюмон сразу же понял, что Сайлас ничего не рассказал мне о его предложении.

– Разве муж ничего вам не говорил? А‑а‑а… ну‑у…

Улыбка, которая предполагалась быть обаятельной, еще больше подчеркнула жадность, светившуюся в его глазах.

– Быть может, мы договоримся с вами, ведь негритянка – ваша служанка, и вы можете обойтись с нею по вашему усмотрению.

Я спросила, сколько он предложил за Типпи. Когда же мосье Дюмон ответил, я едва сдержала вскрик удивления. Не знаю, сколько денег мой отец согласился заплатить Сайласу за то, чтобы отделаться от меня, но не удивлюсь, если предложенная мосье Дюмоном сумма составила бы львиную их долю. Если бы Сайлас принял предложение француза, он бы в меньшей степени зависел от финансовой помощи моего отца и смог бы полностью освободиться от зависимости на несколько лет раньше. После этого Сайлас, не исключено, бросил бы обрывки контракта папе в лицо.

Тогда он смог бы избавиться и от меня, если захотел бы.

Но Сайлас оказался верен своему обещанию никогда не продавать Типпи и не согласился на щедрое предложение мосье Дюмона.

– Ну и как? – выражая нетерпение, осведомился мой гость.

Я почувствовала приятное головокружение. Я бы не удивилась, случись моему телу в то мгновение обрести крылья. Мне показалось, что я лишилась многих фунтов и вот-вот, оторвавшись от земли, воспарю к небесам.

– Я скажу то же самое, что и мой супруг, мосье. Моя служанка не продается.

– Хорошо, мадам. Но вы же не против, если она поработает на меня за…

Француз зашевелил губами с таким видом, словно считает в уме, а потом назвал сумму. Он заверил меня, что работа будет не тяжелой, вполне возможно, Типпи она даже понравится. Мосье Дюмон предлагал ей работать над фасонами новых платьев.

Я сказала, что спрошу у Типпи. Мосье Дюмон не выразил своего неудовольствия или удивления тем, что я не даю ему ответа сразу, а желаю поинтересоваться, что думает на сей счет моя прислуга. Француз согласился прийти за ответом на следующий день.

Мосье Дюмон правильно сделал, что оставил меня наедине с моими мыслями. Я должна была хорошенько подумать. Что означает нежелание Сайласа брать его деньги? Я хорошо помню, о чем мы разговаривали после празднования дня рождения Джошуа и встречи Сайласа с Жаном Дюмоном, но муж ничего не сказал мне о причине визита француза. Сайлас определенно осознавал разрушительность последствий его возможного решения продать Типпи, но что эта потеря может значить в сравнении с таким приобретением, включающим, между прочим, возможность избавиться от жены, которую ему навязали?

Я положила руки на то место, где зрел плод двух ночей, проведенных нами вместе. Там, внутри меня, прорастает семя нашей погибели. Нам никто больше не нужен. Я могу смириться с тем, что Сайлас – рабовладелец, но я не смогу допустить, чтобы наш ребенок разделял его взгляды на куплю-продажу людей на аукционах, чтобы он считал, что в порядке вещей заставлять других работать на себя бесплатно без права претендовать на свободу.

Этот конфликт не за горами. Но пока что я очень счастлива и рада той жертве, на которую Сайлас пошел ради нашей семьи.

Типпи не смогла сдержать своего восторга, когда узнала, что, если пожелает, будет работать в магазине мосье Дюмона. Деньги, кажется, не имели к ее радости ни малейшего отношения. Типпи получает удовольствие, возясь с шелком, атласом, парчой, тончайшим хлопком и шерстью. Она захлопала в ладоши, когда представила себе, что будет создавать модели платьев в таком чудесном месте, как заведение мосье Дюмона.

– Но как ты сможешь позаботиться о себе и Джошуа, если я буду работать весь день? – спросила у меня Типпи.

– Джошуа и я прекрасно друг за другом присмотрим, – заверила я ее.

Мой пасынок уже зарекомендовал себя заботливым старшим братом. Он часто кладет голову мне на живот и разговаривает с тем, кто внутри меня.

– Если ты будешь мальчиком, я научу тебя тому, что сам умею, – говорит он, – а если девочкой, я тебя буду защищать.

Когда я такое слышу, то целýю Джошуа в макушку и думаю о том, что вряд ли буду любить собственного ребенка сильнее, чем малыша Сайласа.

Типпи пошла работать, но прежде я предупредила мосье Дюмона, что он ответит перед моим отцом, если с ней будут плохо обращаться или каким-либо иным образом злоупотребят ее присутствием. Также я настояла на том, чтобы за Типпи присылали карету, в которой она после работы сможет возвращаться в отель. Магазин мосье Дюмона располагается довольно далеко, в деловом квартале на Канал-стрит, вверх по реке. Люди повсюду пялятся на мою Типпи, как на некое чудо. Их внимание далеко не всегда невинно. Новый Орлеан является городом экзотическим, загадочным, чувственным и… грязным. В нем легко потеряться. Без моей защиты, как мне кажется, Типпи может подвергнуться на улице нападению хулиганов, быть похищенной работорговцами или стать жертвой какой-нибудь бесчестной женщины, которая, заманив мою подругу в западню, будет держать ее взаперти в одном из замшелых особняков до самой ее смерти.

Договоренность мосье Дюмон свято соблюдает. Присутствие рядом со мной Джошуа и ежевечерние рассказы Типпи о том, что случилось с ней за день в магазине, не дают мне окончательно впасть в хандру из‑за бесцельно проводимого в «Винторпе» времени. Каждый новый день похож на предыдущие, смертельная скука во всем, поэтому записывать в дневник нечего. Я надеюсь, что Сайлас поймет причину временных пробелов между записями. Когда я переверну эти страницы, даст Бог, случится кое-что важное».

19 сентября 1836 года

«Слава Богу! Вчера вечером в дверь моего номера постучали. На пороге стоял Сайлас Вильям Толивер».

Глава 42

Сомерсет, январь 1841 года

Его отец, как хорошо помнил Сайлас, часто говорил, что мужчина должен делить свою жизнь на равные отрезки, скажем, по пять лет каждый. Так он сможет яснее увидеть все свои приобретения и потери, достижения и последствия принятых им решений. Это поможет ему в дальнейшем не допускать серьезных ошибок. Чушь собачья! Как всегда, вспоминая об отце, Сайлас начинал сердиться. Сейчас, по прошествии пяти лет, он оказался в положении человека, все достижения, приобретения и потери которого ни в коей мере не зависят от решений, принимаемых им. А ведь Бог свидетель: за прошедшие годы ему доводилось очень часто принимать судьбоносные, как тогда казалось, решения!

Голоса двух сыновей, играющих во дворе его бревенчатого дома, привлекли внимание мужчины. Сайлас подошел к окну. Голоса мальчиков служили той музыкой, которая всякий раз утихомиривала диких зверей, ревущих в его душе. Сегодня звери разошлись при воспоминании о матери, стоящей с сердитым лицом посреди гостиной Квинскрауна и вещающей о том, что земля его в Техасе будет проклята: Ничего хорошего не может возникнуть на месте бесчестной жертвы, эгоизма и жадности.