Но было ли проявлением эгоизма и жадности с его стороны желание упрочить благосостояние своей семьи? Что же до жертвы, то тут она была совершенно права. Совесть заставляла его дать себе отчет в том, что, если бы он направил деньги, сэкономленные на возврат долга Карсону Виндхему, скажем, на покупку земли, он бы пожертвовал возможностью предоставить Джессике свободу. Впрочем, Сайлас понимал, что жена ни при каких обстоятельствах не захочет расстаться с ним и покинуть дом, который они создавали вместе. Вернув все до последнего цента старому Виндхему, Сайлас тем самым докажет Джессике, что их держат вместе отнюдь не условия гнусного договора, заключенного давным‑давно. Но нуждается ли его жена в подобного рода доказательствах? С тех пор как они прощались в Новом Орлеане, и полслова об этом соглашении не было сказано. Джессика его любит, хотя, возможно, и не безумно. Он ее тоже любит, хотя к его чувствам примешивается кое-что еще… Спор о рабстве всегда незримо присутствовал рядом, подобно пару, который отгоняешь рукой от принесенного с пылу с жару кушанья. Он маячил в их спальне и во время общения с детьми. К тому же часть сердца Сайласа принадлежала ненасытной «любовнице», которая простиралась за окнами дома и требовала его постоянной заботы от рассвета до заката.

Так к чему возвращать деньги Карсону? Или его поступками движет мужская гордость и мысль о том, как вытянется лицо тестя, когда его агент вручит ему банковский счет на сумму, равную сумме всех подачек за эти годы?

Устав от собственных мыслей, Сайлас вышел из дома, желая побыть со своими сыновьями. Джошуа уже исполнилось десять лет. Томасу было три с половиной года. У него мог бы быть еще один сын, но ребенок появился на свет в сентябре 1836 года, на четыре месяца прежде срока. Еще одна утрата, вызванная несвоевременным переездом в Техас.

В Техас. Сайлас огляделся по сторонам, вспомнил, чего удалось достичь за минувшие пять лет, и почувствовал прилив заслуженной гордости за себя. Чувство это, по его мнению, годилось выражать скорее в конце, а не в начале процесса создания Сомерсета его мечты. Как бы там ни было, а гордиться есть чем. Расчищенные от сосняка поля простирались далеко во все стороны от господского дома. Домишки рабов были построены невдалеке, так, чтобы можно было дойти до особняка господ пешком. Наивысшим своим достижением Сайлас считал покупку вскладчину с соседями хлопкоочистительной машины, которую установили в сарае на его земле. Это приобретение экономило деньги на переработку хлопка и устраняло все заботы, связанные с перевозкой урожая на десятки миль к ближайшей машине. Через несколько лет хлопкоочистительная машина себя окупит и станет приносить прибыль. С одной стороны скромный господский дом окружали добротные сараи, хлевы, амбары и загоны для скота. С другой располагался аккуратный дворик, в котором играли мальчики. А еще имелся фруктовый сад, огород и два недавно вскопанных цветника. Сейчас, из‑за январского холода, они выглядели довольно жалко. Обрезанные голые ветви дожидались весны, спали до тех пор, пока не придет время отметить яркими соцветиями границы участков.

Первым эту идею подал Анри. Он предложил высадить розы домов Ланкастеров и Йорков рядом в качестве символа дружбы между Сайласом и Джереми. Они втроем стали как бы отцами-основателями новой общины. Другие фермеры избрали их в качестве своих представителей. Название нового поселка было несколько причудливым. Люди единодушно пришли к решению наречь его Хоубаутхиром[25], вспоминая вопрос, который Сайлас задал на второй день после того, как караван встал лагерем в сосновом лесу. Но сам Толивер вместе со своими товарищами-плантаторами пришел к выводу, что такое простонародное название не особенно подходит городу. В конце концов сошлись на компромиссном названии Хоубаткер с ударением на последнем слоге.

Анри также выразил желание выращивать розы обоих друзей в своем саду. Сайласу и Джереми он как-то во время одной из встреч заявил, что, случись между ними разногласие, а это неизбежно когда-нибудь произойдет, розы станут символизировать то, что гордые мужчины не захотят произносить вслух.

– Таким образом, если я тебя обижу, мне следует послать в качестве извинения алую розу, – сказал он, – а если мне самому когда-нибудь преподнесут один из тех цветков, которые выращивали с этой целью, я должен буду послать в ответ белую розу – в знак того, что все прощено и забыто.

Сайлас отнесся к словам француза как к проявлению его богатой фантазии – несерьезно, но Джессика, ставшая местным «летописцем», была очарована предложением Анри.

– Как мило! – воскликнула она. – Я собираюсь записать в дневнике отчет об этом собрании, которое, я надеюсь, станет отправной точкой истории Толиверов, Уориков и Дюмонов, гордых основателей города Хоубаткера.

– И как же вы назовете книгу? – поинтересовался Анри.

– Название будет простым, – ответила Джессика. – Я назову ее «Розы».

Сайлас остановился, глядя на еще одно свое достижение – сына Томаса, появившегося на свет 1 июня 1837 года.

– Нет ни малейшего сомнения, в кого он пошел, – говорила Джессика.

Так оно и было. Минул год, и уже никто бы не смог засомневаться, что Томас происходит из рода Толиверов. Темно-голубые глаза посветлели и изменили оттенок, став почти зелеными. Ямочка на подбородке углубилась. Волосы, спадающие на лоб V‑образным чубчиком, потемнели.

После рождения Томаса у жены Сайласа вновь случился выкидыш, но потом – ни намека на беременность. В дневнике Джессики, становящемся все более пухлым, были выведены генеалогические древа трех ведущих родов Хоубаткера. Джереми и Анри обзавелись женами в 1837 году. Имена их детей – по двое на каждого – записаны. Когда в июле они в третий раз станут отцами, она внесет в дневник по очередному имени. Место рядом с именем Томаса было чистым, и Сайлас, как это ни печально, подозревал, что чистым оно и останется.

Джошуа, видя, как отец выходит из дома, просительно закричал:

– Папа! Иди поиграй в лошадку с Томасом. Я устал его катать!

– Пусть пока поскачет на твоей палке-лошадке, – предложил Сайлас, поднимая Томаса над землей и подбрасывая вверх.

В три с половиной года мальчик был настолько крупным, что мать с трудом могла взять его на руки.

Джошуа поджал губы.

– Я не хочу, чтобы он играл с моей игрушкой. Он ее поломает.

Сайлас взъерошил волосы Джошуа и не стал наказывать за то, что тот не захотел одолжить братцу лошадку, которую Джессика подарила ему при знакомстве. Сайлас понимал, что сыном движет не жадность, а особая любовь, которую Джошуа испытывал к некоторым своим вещам. Деревянные кубики с алфавитом и животными, вырезанными на них, давно утратили свою яркую раскраску, но были собраны и отреставрированы Типпи, перейдя после этого в собственность Томаса. Что же до палки-каталки и знаменитой куртки из оленьей шкуры, из которой мальчик уже вырос, то Джошуа в них души не чаял. Несмотря на малый возраст, он уже понимал, что некоторые вещи слишком ценны, чтобы передавать их в другие руки.

– Сейчас уже холодно, – сказал Сайлас. – Ступайте-ка лучше домой. Мама прочтет вам рождественскую книжку.

– Папа! Я уже взрослый, – возразил Джошуа.

Джессика, кутаясь в шаль, вышла на крыльцо.

– А как насчет того, чтобы почитать брату и мне? – спросила она. – Я люблю слушать, как ты читаешь.

Сайлас посмотрел на жену. В горле внезапно что-то сжалось. На глаза навернулись слезы. Бывали дни, когда бесконечная череда работ на плантации настолько выматывала его, что ночью, едва стянув сапоги, Сайлас сразу же засыпал, не замечая жены. Так человек не замечает воздуха, которым дышит. Но Джессика всегда была рядом. Он не мог бы представить свою жизнь без нее. Здесь они жили вполне счастливо, несмотря на неурожаи, постоянную угрозу со стороны индейцев, тяжелый труд и выкидыши, отправившие на тот свет их нерожденных детей. Сайлас никогда не терял интереса к Джессике как к женщине. Ему приятно было рядом с нею. За прошедшие годы его чувства к ней даже обострились. Долгие отлучки, когда Сайлас сопровождал свой хлопок до места назначения, теперь казались почти нестерпимыми. Поверит ли Джессика когда-нибудь, что отнюдь не деньги отца, а любовь к ней и потребность в ее обществе являются причинами, удерживающими их вместе? Забудет ли женское сердце то, что разум давным‑давно предпочел забыть?

Сбережения позволят Сайласу купить у соседа небольшой участок земли, который даст ему непосредственный доступ к реке Сабин. Там он оборудует собственную пристань, от которой сможет сплавлять свой хлопок вниз по течению в Галвестон, а оттуда на торговых пароходах – в Новый Орлеан и другие порты. Это избавит его от многих хлопот и дополнительных трат, связанных с уплатой соответствующих сборов в доход владельцу пристани. Со временем он сможет и сам на этом зарабатывать.

– Сайлас!

Джессика сошла вниз по ступенькам крыльца. Томас, увернувшись, выскользнул из рук отца и бросился к матери.

– Ты опять о чем-то задумался.

– Думаю, как сильно я тебя люблю, – хриплым от переизбытка чувств голосом произнес Сайлас. – Если бы на моем месте был Моррис, он бы процитировал из Книги Притчей Соломоновых, но я немного изменю текст: «Я нашел добронравную женщину, и она дороже всех рубинов».

– Слава Богу, ты не Моррис, – сказала Джессика, не любившая многословных проявлений чувств.

Впрочем, лицо ее окрасилось румянцем непредвиденного удовольствия, как прекрасно видел Сайлас. Они не часто разговаривали о любви.

– А ты идешь? – спросила Джессика.

– Нет, – окончательно приняв решение, сказал муж. – Я поеду к Уилтонам. Надо переговорить с Карлом о покупке земли. Он хочет услышать мой ответ уже сегодня днем.

– А у нас денег хватит?

– Я кое-что скопил. Карл собирается распродавать свои земли по рыночной цене. Не думаю, что мне еще когда-нибудь удастся заполучить триста двадцать акров за такие деньги.

– Замечательно, но ты успеешь вернуться к ужину?

– Конечно, я ни за что не пропущу ужин, – улыбнувшись Джошуа, сказал Сайлас. Мальчик подбежал к матери и укрылся под краем ее теплой шали. – А потом я поиграю в лошадку с Томасом.

– Замечательно, папа, – сказал Джошуа, повторяя любимое выражение мамы.

Сайлас не сразу направился седлать лошадь, а проследил за тем, как жена и сыновья скрываются в бревенчатом доме. Дым из трубы уютно поднимался в зимнее небо. Прежде чем прикрыть за собой дверь, Джессика оглянулась. Сайлас надеялся, что жена понимает, насколько он сожалеет о том, что в очередной раз предпочел дела Сомерсета ее обществу.

Глава 43

Джереми отделился от толпы, которая собралась на праздник, посвященный седьмой годовщине основания колонии переселенцев из Виллоу-Гроув. Мужчина присел на скамейку в тени красного дуба. Ему хотелось понаблюдать за происходящим вокруг и поразмышлять о годах, которые предшествовали этому июльскому дню 1843 года.

Он не особенно верил в легенду о единодушном решении переселенцев осесть в этой местности. С тех пор как караван вошел в сосновые леса, Джереми был очарован открывающимися ему красотами. Сельское хозяйство было позабыто, и на горизонте замаячила иная цель. Кровь забурлила в жилах. Мужчина подумывал о том, чтобы прекратить движение на запад и забыть о черноземах прерий. Сайлас хорошо понимал настроение друга. Он видел, что Джереми колеблется, не желая двигаться дальше к тем землям, куда изначально лежал их путь. Вполне возможно, что именно его нежелание ехать дальше побудило Сайласа произнести в тот день: «А почему бы не здесь?»

Как бы там ни было, три друга выбрали подходящее место для будущего города. Хоубаткер с каждым годом прибавлял в значимости благодаря удачному расположению. Первым населенным пунктом на пути переселенцев, двигающихся из Луизианы в Техас, когда они преодолевали реку Сабин, был их городок. Многие, прибыв в Хоубаткер, там и оставались. Ни один другой городок не мог похвастаться тем, что в нем сходятся несколько маршрутов, проложенных в самое сердце бурно развивающейся республики. Переселенцы выделили земельные участки под городской суд, церковь и школу. Главная улица упиралась в овальную по форме площадь. Там впоследствии должны были возвести правительственное здание, в котором расположатся органы власти, если Хоубаткер выберут административным центром округа.

Эти семь лет оказались весьма удачными для него и его товарищей. Магазин текстильных товаров Анри процветал, не в последнюю очередь благодаря изумительным талантам Типпи, придающей изделиям изысканную элегантность. Работая на отца Анри, негритянка много чему научилась. С разрешения Джессики, покинув Жана Дюмона, она сразу же перешла на работу к его сыну, пожелавшему превзойти успехи своего отца. С каждым годом ассортимент товаров в магазине Анри рос, а изделия становились все богаче и изысканнее. Вскоре за одеждой, которую невозможно было купить нигде, кроме как в Хоубаткере, начали приезжать из таких отдаленных городов, как Сан-Антонио, Хьюстон и Галвестон.