Но все это было лишь фантазией. Желание богатеть и приумножать достаток Сомерсета оказалось сильнее. Закончив строительство пристани на реке, Сайлас снова принялся экономить, но потом кузнец из Иллинойса по имени Джон Дир изобрел и пустил в массовое производство стальной плуг особой конструкции, который легко пашет вязкую почву без образования больших комьев. Сайлас уступил искушению и купил несколько плугов для своей плантации. Запряженный одной лошадью плуг экономил ему деньги и время. Стальные лезвия нарезали любую почву бороздами. Погода на это дело не влияла. Новые плуги были значительно лучше деревянных сох, которыми крестьяне пользовались в течение столетий. Прежде ему приходилось ждать несколько дней, чтобы вязкая почва просохла, или, если грунт оказывался, напротив, пересушенным, задействовать трех человек и несколько сильных лошадей на один деревянный плуг.

Время от времени Сайлас прислушивался и к другим песням сирен, то и дело идя у них на поводу. В течение десяти лет, пока он находился в должниках у Карсона, его отложенные про запас деньги постепенно таяли. Джессика понятия не имела о намерении мужа расплатиться с ее отцом. Пусть уж это останется его секретом, который Сайлас унесет с собой в могилу. Наблюдая за тем, как документ истлевает, превращаясь в пепел, на фаянсовом блюдце, мужчина чувствовал, как стыд жжет его сердце едкой кислотой.

Настроения не улучшили ему и рассуждения тестя, непринужденно размахивающего рукой с зажатой в ней сигарой, по поводу его шестикомнатного бревенчатого дома:

– Все это, конечно же, замечательно, Сайлас, но пришло время моей дочери жить в хорошем доме. Как я и обещал, деньги на это переведены на твой банковский счет. А еще я пришлю к тебе хорошего архитектора.

Юнис, сидя подле дочери, гладила ее по руке.

– Ты ведь хочешь жить в большом новом доме, дорогая? В собственном доме?

Взгляд ее выдавал то же огорчение, которое появилось на ее лице, когда женщина впервые за десять лет увиделась с собственной дочерью.

– Боже мой… Годы обошлись с тобой нечестно, – промолвила она тогда, стараясь скрыть свое замешательство при виде исхудавшей Джессики в простом платье фермерской жены.

Рыжие волосы дочери были собраны в пучок сзади и выбивались из-под шляпки.

– Спасибо, мама, – ответила ей Джессика, приехавшая на станцию встречать дилижанс, на котором прибыли Виндхемы.

Молодая женщина собиралась встречать родителей в одном из недавно сшитых для нее Типпи модных платьев с колоколообразной юбкой и низкой талией, но швы узких рукавов сдавливали ей кожу, поэтому Джессика предпочла одеться в повседневное платье из домотканой материи.

– В собственном доме? – повторила за матерью Джессика.

– Ну ты же Виндхем, – произнесла Юнис, взглянула на Сайласа и, поняв, что допустила бестактность, поспешно добавила: – жена одного из самых выдающихся плантаторов недавно провозглашенного государства Техас.

Сайлас попыхивал сигариллой, чувствуя себя неловко из‑за того, что разговор происходит в присутствии Томаса. Было бы стыдно, если бы его сын узнал, что Сомерсет и господский дом появились на свет благодаря деньгам не отца, а деда. Томасу исполнилось девять лет, мальчик рос любознательным, смышленым и уже умел распознать, когда взрослые что-то от него скрывают.

– А что такое контракт? – спросил Томас, когда Карсон, упомянув о документе, вытащил бумагу из кармана сюртука.

– Подписанное соглашение, – ответил дед. – Мы его заключили с твоим отцом.

– А о чем вы договорились?

– Пусть лучше твой папа тебе расскажет, если захочет, – ответил Карсон, самодовольно улыбаясь Сайласу.

– Это наши с твоим дедом дела, Томас, – отрезал Сайлас. – Сходи-ка лучше к Джасперу. Посмотри на новорожденного жеребенка.

– К Джасперу! – воскликнул Карсон. – Джессика! Это ведь тот худой чернокожий парнишка, которого я отпустил с тобой?

– Да, папа, – сжав зубы, произнесла его дочь.

Она напряженно вслушивалась в обмен репликами между отцом и мужем. Сайлас не сомневался, что Джессика сердится, причем на них обоих.

– Я не знаю, что бы мы без него делали. Джасперу сейчас двадцать пять лет. Он женат и имеет уже нескольких детей. Одна из его дочерей – вообще прелесть. Ее зовут Петунией.

Карсон слегка приподнял бровь и взглянул на свою жену. Всем своим видом он как бы говорил: и в двадцать восемь лет она такая же, как и прежде. Одним взмахом сигары он пресек разговор о рабе и его потомстве.

– Пусть Томас останется, – вразрез с мнением зятя предложил Карсон. – Его бабушка и я слишком мало видим внука.

– Папа! Можно я останусь? – попросил Томас.

– Ступай к хлеву, сынок. Я скоро подойду, только поговорю немного с твоим дедушкой и бабушкой.

Сайлас окинул своего тестя взглядом, в котором читалось: «Будь я проклят, если позволю унижать себя на глазах у сына!»

Мужчина удивился, услышав, как Джессика произнесла:

– Я хочу, чтобы дом построили в городе рядом с Дюмонами и Уориками.

Потрясенный, Сайлас вынул сигариллу из уголка рта.

– Не в Сомерсете?

– Нет, я хочу дом в Хоубаткере, на Хьюстон-авеню, на той же улице, на которой живут наши друзья.

– Ну и чудненько! Поскольку плачý я, дом будет построен там, где хочет моя дочь, – отрезал Карсон.

После этого пожилой мужчина сунул в рот кончик сигары, откинулся на спинку плетеного стула, сунул большие пальцы рук в карманы жилета и стал ждать, что же на это скажет его зять.

Игнорируя Карсона, Сайлас уставился на жену. После гибели Джошуа она потеряла часть своего внутреннего огня. Джессика и его сын были необычайно близки. Они оба сочувствовали униженным и угнетенным, любили животных и природу, обожали книги и учебу. Томас в большей мере прислушивался к песням и голосам земли. Мальчик был на седьмом небе от счастья, когда отец брал его с собой в поля. Это как будто скачешь в облаках, папа! Еще в младенчестве Томас выказывал жгучий интерес к сбору урожая и очистке хлопка-сырца от семян. Почему почва должна согреться, прежде чем мы будем сеять? Как отделять волокна от семян, папа?

В отличие от Джошуа, Томас не давал ни малейшего повода для беспокойства, в том смысле, что вполне осознавал свое место в обществе в качестве сына хозяина Сомерсета. По настоянию Джессики он играл с детьми рабов, но, в отличие от Джошуа, никогда не называл их своими друзьями. К числу его друзей относились сыновья Уориков, Дюмонов и Дэвисов. По мере того как Томас подрастал, Сайлас все четче видел, что он станет тем, кем никогда бы не смог стать его добродушный брат, – наследником рода Толиверов.

Вскоре после смерти Джошуа Сайласу на глаза попались бесценная палка-лошадка и куртка из оленьей кожи.

– Может, отдадим их Томасу в память о его брате? – предложил он жене.

– Нет, не надо. Томас только поиграет ими и забудет, когда они износятся и поломаются, – с горечью в голосе произнесла Джессика, глядя Сайласу прямо в глаза. – Я хочу сохранить их для себя в память о Джошуа.

Размышляя над нынешним заявлением супруги, Сайлас пришел к выводу, что Джессика желает жить подальше от плантации потому, что ей неприятно видеть, как заведенный мужем в Сомерсете порядок вещей все больше влияет на ход мыслей их сына. Быть может, Джессике неприятно жить в доме, где ей все напоминает о покойном Джошуа, в доме, где у нее случились выкидыши. Или… Взгляд Сайласа остановился на горке пепла, оставшегося от сожженного документа. Не исключено, что его жена больше не желает жить в окружении напоминаний о сделке, определившей ее судьбу.

– А ты что думаешь, Томас? – спросила Джессика. – Ты бы хотел жить в Хоубаткере рядом с Джереми Младшим, Стефаном, Арманом и Филиппом?

– Мне нравится здесь, – ответил сын.

– Да… разумеется, – пробормотала себе под нос Джессика.

Той ночью, прежде чем лечь в кровать подле жены, Сайлас поставил срезанную розу в стакан с водой и оставил его у плиты.

На следующее утро, стоило мужу появиться на кухне, Джессика тотчас же обратилась к нему с вопросом:

– К чему это?

– Я хочу извиниться перед тобой.

Сайлас напрасно ожидал, что жена спросит: «За что?» Она его прекрасно поняла.

– Мы построим дом в Хоубаткере, – произнес он.

Глава 45

Виндхемы, по настоятельной просьбе Юнис, привезли с собой Вилли Мей. Мать и дочь вновь встретились после стольких лет разлуки. Когда родители Джессики отправились в обратный путь в Южную Каролину, она, к величайшей своей радости, устроила у себя в доме еще одну «торжественную церемонию».

– Этим документом я даю тебе волю, дорогая подруга, – сказала она, вручая Типпи соответствующие бумаги. – А также, поскольку я выполнила все условия соглашения, заключенного между мной и моим отцом, у него больше нет причин угрожать мне продать Вилли Мей.

Типпи сложила документ и сунула его в лиф своего платья из недорогой ткани и не особенно модного фасона. Несмотря на то, что она стала партнером Анри Дюмона, негритянка никогда не одевалась в столь же роскошные наряды, как те белые леди, что зачастили в недавно переименованный «Галантерейный магазин Дюмона». Свое партнерство она тщательно скрывала от посторонних. Типпи получала зарплату и имела свою долю в прибыли магазина. Негритянка жила в небольшом домике, расположенном на той же улице, что и магазин, в котором она работала. Официально домик принадлежал Анри Дюмону. Он, его жена Бесс и трое их детей души в Типпи не чаяли.

– Спасибо, Джессика. Спасибо, моя дорогая подруга, – сказала Типпи, широко улыбаясь.

Впрочем, ширина ее улыбки не могла сгладить того обстоятельства, что документ в лифе ее платья стоил немногого. Джессика и Сайлас в полной мере отдавали себе в этом отчет. Если она окажется где-нибудь вне пределов общины, в которой занимает относительно привилегированное положение, ее могут схватить и продать на аукционе. Несмотря на все ее таланты, цвет кожи определял отношение к Типпи в обществе. В присутствии белых ей следовало находиться в тени.

– Ты, я думаю, поможешь моей жене выбрать ткани и цвета для нашего нового дома, – несколько суховато, как всегда, когда дело касалось Типпи, произнес Сайлас.

Сделав неглубокий реверанс, негритянка ответила:

– С превеликим удовольствием, мистер Сайлас.

Строительство дома на Хьюстон-авеню началось летом. Джессика выбрала место, с которого открывался чудесный вид на всю улицу, застроенную великолепными домами, принадлежащими зажиточным коммерсантам и плантаторам, чьим женам надоело вести домашнее хозяйство и повелевать рабами в доме, возведенном посреди полей. Уорики жили в особняке, выстроенном в стиле, отдаленно напоминающем средневековый замок, на улице, названной Уорик-Холл. Поблизости располагался серый каменный шато Дюмонов. Любовь к родине предков у Анри проявилась в той тщательности, с которой был разбит вокруг дома парк. Через один участок от него Лоример Дэвис возвел украшенный колоннами величественный дом квадратной формы в федеративном стиле. Рядом с ним еще один плантатор из каравана, пришедшего из Виллоу-Гроув, строил себе особняк в итальянских традициях. Сайлас Толивер оказался поклонником неогреческого стиля, столь любимого хозяевами Плантаторской аллеи.

Трехэтажный дом возводили в течение года. Украшенное колоннами белоснежное великолепие горделиво вздымалось над окружающими домами, поскольку было построено на небольшой возвышенности. Элегантный вестибюль, украшенный высокими, от пола до потолка, зеркалами в позолоченных рамах и портретом герцога Сомерсета. Просторные комнаты. Высокие потолки. Изысканная округлость перил на лестницах. Отделанные мрамором камины. Хрустальные канделябры. Тонко выполненные фризы. Богатая лепнина на потолках. Окна с двумя подъемно-опускными створками. Всякий, кто побывал в доме, не мог сдержать восторга при виде этой красоты. Сайлас и Джессика лишь натянуто усмехались, когда гости заявляли им, что фортуна положительно улыбается их семейству.

Весной, спустя год после окончания строительства дома, Джессика сидела и наблюдала за тем, как Джереми беседует с неграми. Те привезли подводу строганых досок, предназначенных для постройки бельведера[27] в розарии, разбитом ею в восточной части земельного участка Толиверов.

– Я хочу сидеть в бельведере и наблюдать за тем, как розы пробуждаются в лучах утреннего солнца, – заявила она Джереми.

Негры были бывшими рабами, которым Джереми дал вольную вскоре после того, как перебрался в Техас. Тогда он освободил всех своих рабов, но только некоторые из них пожелали оставить своего прежнего хозяина. Путешествовать свободному чернокожему было небезопасно. Те, кто остался, продолжили работать на «Лесозаготовительную компанию Уорика». Им платили за работу и предоставляли жилье в опрятном, специально для них построенном поселке Холлоуз.

Тот факт, что Джереми освободил негров, не понравился другим рабовладельцам. Они даже угрожали бойкотировать «Лесозаготовительную компанию Уорика», но вскоре стало очевидно, что и помимо жителей округи у Джереми хватает заказчиков из более отдаленных местностей и округов республики. К тому же соседи тепло относились к самому Джереми и его грациозной супруге, а перевозка строительного леса издалека оказалась очень уж обременительной.