Будущий капитан Джетро Берлесон вступил в легендарное подразделение в возрасте двадцати лет и уже двадцать два года защищал фронтир штата от преступников, мексиканских бандитов и воинственно настроенных индейцев. Генерал Захария Тейлор, под началом которого Джетро Берлесон служил во время Американо-мексиканской войны, прозвал его Всадником Ветра из‑за того, что Джетро мог верхом взлететь на самый крутой откос с мастерством лучшего воина из племени команчей.

Джессика заочно возненавидела капитана, когда в 1839 году он прославился во время войны с индейцами племени чероки в Восточном Техасе. В той войне погиб вождь Баулз, мудрый и уважаемый восьмидесятитрехлетний старик. Джессика восхищалась длившейся десятилетиями борьбой этого вождя за право его народа владеть землями Техаса.

Но если кто-то и сможет позаботиться о том, чтобы ее сын вернулся с войны живым и невредимым, решила женщина, то это капитан Джетро Берлесон, поседевший ветеран, почетный гость за обеденным столом.

Томас встретился взглядом с матерью и подмигнул ей. Джессика слегка улыбнулась в ответ, но тревога на ее лице при этом не исчезла. Во главе стола восседал хмурый отец. По бокам его расположились не менее угрюмые Анри Дюмон и Джереми Уорик. На званом обеде также присутствовал Джейк Дэвис, который не позволил ссоре между его отцом и Сайласом Толивером омрачить собственную дружбу с Томасом, с которым водился с самого детства.

Единственными женщинами за столом были Джессика и Присцилла. Никто из них не добавил и лучика света к полусумраку, разгоняемому лишь свечами в канделябре. Томас прекрасно понимал природу мрачных мыслей матери. А в это время капитан Берлесон говорил собравшимся, что «война продлится гораздо дольше, чем думают эти глупцы из законодательного собрания». Присцилла, думал Томас, молится о том, чтобы вечер никогда не заканчивался и ей не довелось подниматься в спальню, приготовленную для новобрачных. Жена надеется, что долг призовет мужа раньше, чем придется снова исполнять супружеские обязанности.

Первая брачная ночь обернулась полной катастрофой. Томас сначала думал, что Присцилла с нетерпением ожидает этого знаменательного события, что она не меньше его заинтересована в зачатии ребенка, но девушка явно нервничала, была напряжена в его руках, плотно жмурилась и скалила зубы так, словно боялась, что ее сейчас ударят наотмашь кулаком.

Во время проникновения Присцилла завизжала.

– Я не готова, – отпихивая мужа, кричала она. – Пожалуйста! Прекрати!

Томас почувствовал себя бесчувственным чудовищем.

– Ты… такой… большой.

Губы девушки искривились в гримасе отвращения. Она отстранилась от мужа и свернулась калачиком. Присцилла, конечно же, никогда не видела мужского достоинства, но Томас предполагал, что ее мать рассказала дочери, что ожидает девушку во время первой брачной ночи. Теперь у молодого человека появились сомнения на сей счет. Има Вудворд была пуританкой. Не исключено, что она посеяла в голове дочери зерна божьего страха перед интимными отношениями.

– Ничего страшного, дорогая, – сказал он. – Это в порядке вещей – мужской орган увеличивается, когда мужчина желает женщину.

Девушка уставилась на него поверх плеча.

– Ты меня хочешь? Дело не только в том, чтобы я забеременела?

– Конечно же нет, – солгал Томас.

Вторая ночь оказалась значительно лучше. Присцилла не отказывала, но проще было бы разжечь мокрую древесину, чем вызвать огонек страсти у этой девушки. Третью ночь они исполняли свой долг, но ни о какой радости, ни о какой любви, как надеялся Томас, и речи быть не могло.

Лежа позже на своей стороне кровати, Томас в припадке отчаяния вопрошал:

– Что не так? Присцилла! Почему ты мне сопротивляешься? Ты меня не любишь?

– Конечно же люблю, – ответила жена.

Голос ее прозвучал жалобно, как плач котенка, потерявшего свою мать.

– Я… я просто боюсь.

Боюсь… Он познал нескольких женщин, и ни одна из них не жаловалась, что он ее испугал. Всем им очень даже понравилось.

Томас повернулся к Присцилле. Он провел рукой по изгибам ее тела под простыней, потрепал спутанные, поблескивающие светлые волосы, разбросанные на подушке, погладил по лицу.

– Все хорошо, Присцилла, – сказал молодой человек. – Нам понадобятся время и терпение.

Но спустя две недели он уже испытывал нехватку как первого, так и второго. Через несколько дней, в начале июня, его роте полагалось отправляться в Галвестон и там, соединившись с другими войсками, охранять побережье. У Томаса почти не оставалось надежды на то, что он оставит свою жену беременной.

Сейчас за столом Присцилла вдруг оживилась и подняла в разговоре интересующую ее тему.

– Капитан Берлесон! Знаете ли вы, что будете вести в бой сыновей аристократических семейств, предки которых прославились своей храбростью на полях брани в Англии? – сообщила она.

Похоже, его жена слишком налегала на вино, пытаясь заглушить страх перед предстоящей ночью. Только сейчас Томас осознал, что Присцилла явно навеселе. Вообще-то, она была утонченной, соблюдающей все приличия женщиной, вернее, девушкой, которая и в помыслах не пыталась оспорить авторитет своей свекрови. Не в повадках Присциллы было начинать разговор на тему, которая будет неинтересна капитану, а родителям ее мужа и их гостям может показаться даже неловкой, но молодая женщина просто обожала болтать о принадлежности Толиверов и Уориков к королевским домам Англии.

– Просветите меня, миссис Толивер, – попросил капитан Берлесон, вежливо приподнимая свои кустистые брови.

– Не стоит вашего внимания, – спешно заявила Джессика и, подняв лежащий у ее тарелки маленький серебряный колокольчик, звоном призвала к себе Петунию. – Джентльмены! Портер и сигары ожидают вас в гостиной.

Присцилла выглядела смущенной. Томас ее пожалел. Он отодвинул свой стул и прошептал ей на ухо:

– В другой раз, дорогая, когда мы будем в настроении слушать все это.

– Но я просто хотела сменить предмет разговора, – надув губы, изрекла Присцилла. – Я горжусь историей твоей семьи.

– Я знаю, Присцилла, но никому, кроме нас, она не интересна. Лучше выпей. Быть может, это поможет тебе расслабиться.

– Неплохо бы, – сказала она.

Вцепившись в графин, молодая женщина порывисто налила себе вина.

Томас вздохнул и, оставив ее, присоединился к мужчинам.

Пока все пили портер, курили сигары и говорили о войне, Томас думал о девушке, на которой женился. Он не мог ее понять. Если женщина любит мужчину, то не является ли наиболее естественным для нее желать с ним физической близости, хотеть почувствовать его в себе, прижиматься и обнимать его тело? Присцилла говорит, что любит его. Не связано ли поведение жены с тем, что она чувствует: Томас не отвечает на ее любовь взаимностью? Может, поэтому она не в состоянии полностью отдаться ему. Не исключено, впрочем, что Присцилла чувствует отвращение ко всему имеющему отношение к половому акту. Пот… плотские жидкости… спаривание, подобное животному… ощущение производимого над нею насилия… боль…

Лицо мужчины покраснело. Со стыдом он думал, что Присцилла кричит, что ей больно, еще раньше, чем он успевает ею овладеть. О наслаждении тут даже речи не заходит. Что ему делать? Томас не хотел насильно набрасываться на жену. Ранее он старался быть внимательным и нежным, но его терпение иссякало по мере того, как уменьшалось время до отъезда на войну. Быть может, он совершил непростительную ошибку? Быть может, он ошибся насчет чувств, которые Присцилла к нему питает? Не исключено, что девушка чувствовала всего лишь легкое увлечение, вызванное его красотой, видным положением семьи и родственными связями Толиверов с королевским семейством – и все это по ошибке приняла за любовь. Не лгала ли она Томасу, когда говорила, что хочет детей не меньше его?

Молодой человек взглянул на отца. Несмотря на преклонный возраст, он все еще красивый и крепкий мужчина. Мама до сих пор его любит и считает неотразимым. Джессика полюбила его раньше, чем он ее, – кажется, так, если Томас правильно интерпретировал тот подслушанный разговор. Анри и Бесс, Джереми и Камилла – давно в браке. Они счастливы, так, по крайней мере, ему кажется. Как же ему хотелось такого же счастья для себя и Присциллы! Но – об этом не стоило забывать – эти люди женились по любви.

Томас подумал, что, пока вино играет в голове жены, надо пользоваться минутой: алкоголь может ослабить сдерживающие инстинкты, и тогда они достигнут единственной (теперь он не кривя душой признавал это) его цели, ради которой он связался с этой девчонкой, ожидающей его сейчас в спальне с простынею, натянутой под самый подбородок.

Глава 62

3 сентября 1863 года

«Как оказалось, последние записи в дневнике я делала в июле 1861 года. Неужели прошло свыше двух лет с тех пор, как я записывала свои мысли и чувства, описывала страшные события, которые обрушились на Америку? Когда я вспоминаю о них, кровь стынет в моих жилах. Будучи матерью, я не могу воспринимать мою Родину как две отдельные страны. Трагедия войны нас объединяет.

Ничем не заполненные страницы отнюдь не означают, что в эти годы ничего не происходило. Просто к подобного рода занятиям, направленным на запечатление событий для потомства, у меня не лежала душа. Уже не говоря о том, что в эти годы возник дефицит бумаги и чернил. Я горько смеюсь, вспоминая, как Лоример Дэвис хвастался, что не пройдет и года, и конфедераты прогонят янки прочь. К маю 1862 года все будет кончено. Настало первое мая, но нигде не было видно ни лент, ни цветов, ни танцев вокруг флагштоков. Ни у кого не было праздничного настроения.

Боже правый, на самом деле не было! В апреле армия Конфедерации понесла огромные потери в битве при Шайло, штат Теннесси[36]. Новый Орлеан оказался в руках северян. В июле флот федерации оккупировал Галвестон. В сентябре армия генерала Ли потерпела ощутимое поражение от превосходящих сил противника в сражении при Энт´итеме, штат Мэриленд. Домой потянулись раненые. Некоторые потеряли руку или ногу, другие оглохли, третьи ослепли. Сыну мясника отстрелили нос. Стоит послушать рассказы этих молодых людей, вернувшихся с полей сражений. Все они отправлялись на войну, сопровождаемые хвалебными речами, игрой оркестров и толпой, размахивающей флажками. В желудках их переваривалось жареное мясо, которым их угощали на пикниках и прощальных вечеринках. На их щеголеватой форме не было и капельки крови. Теперь они рассказывают об «огневых мешках»[37], хотя большинство вообще ничего не рассказывает. Молчание подобно савану, подобно могиле окутывает их.

Газетные сообщения бьют наотмашь по сердцу. Большинство солдат с обеих сторон – еще совсем молоды и не имеют ни малейшего понятия о том, что такое война и как следует обращаться с оружием. Они даже не вполне понимают, за что воюют. Сражения проходят так же, как это бывало еще во время наполеоновских войн. Молодые люди выстраиваются в шеренгу и наступают на окопавшегося неприятеля. Те, кто доходит до укреплений врага, вступают с ним в кровопролитную рукопашную. Должно быть, то, что остается после этой резни, представляет собою самое мерзкое, самое неугодное Богу зрелище на земле. Немногим лучше этого ужасная антисанитария и грязь военных лагерей и отвратительные условия жизни, способствующие распространению всякого рода заразных болезней. Один репортер писал, что, даже если пуля вас пощадит, болезнь погубит всенепременно. Сын цирюльника Уолтера Бейтса умер от брюшного тифа. Билли Костнер заболел дизентерией и тоже умер. Оставленные на самотек корь, ветрянка, свинка и коклюш составляют далеко не полный список болезней, которые угрожают жизням солдат, живущих в лагерях, заваленных всяческими отбросами, объедками, навозом и разлагающейся требухой. Подпорченная пища и не вполне пригодная для питья вода – еще один источник постоянной смертельной угрозы для солдата.

Затаив дыхание, я слушаю рассказы очевидцев и читаю газеты. Я все время думаю о Томасе и мальчиках, о том, какие опасности им угрожают, о том, как они живут. Сын входит в специальное подразделение, которое совершает смелые рейды на территорию Луизианы с целью помешать неприятелю переправиться через реку Сабин и вторгнуться в Техас. Им зачастую приходится разбивать лагерь под открытым небом или возле гнилых болот, кишащих змеями, крокодилами и малярийными москитами. Томас во время краткосрочных побывок старается не распространяться об опасностях этих походов, но по пустому его взгляду, запавшим щекам, худому телу и потрепанной униформе мы с Сайласом и так обо всем догадываемся.

Во время последней побывки Томас попросил дать ему оставшиеся в доме чернила и бумагу. Он собирается писать домой родителям и женам товарищей из его роты, которые сгорели в пожаре, вызванном тяжелыми боями с неприятелем в засушливой местности.

– Тебе вся бумага нужна? – спросила я его.