Лейла Мичем - Дикий цветок

– И еще, бабушка, – заявил Вернон, – какой бы замечательной ни была та женщина, которая осталась в Южной Каролине, мой дед не ошибся, предпочтя ей тебя.

Джессике до сих пор приятно было вспомнить комплимент внука. Она тогда почувствовала большое облегчение. Бабушка боялась, что внук спросит, верит ли в проклятие она сама. Спустя две недели на могиле Регины Елизаветы Толивер Мак-Корд воздвигли надгробный камень. Джессика набрала полную корзину алых роз и принесла ее на могилу.

Осенью 1895 года, с отрывом в несколько недель, жены Вернона, Джереми Третьего и Абеля произвели на свет здоровеньких мальчиков весом девять фунтов каждый. Дарле захотелось, чтобы ее сына назвали Майлзом в честь ее дедушки. Вернон возражать не стал. Мальчик совсем не походил на кого-либо из Толиверов, зато унаследовал высокий лоб и довольно острый нос отца Дарлы и других Хенли, которых Вернон видел на фотографиях. Сына Джереми Третьего назвали Перси, а Абель Дюмон нарек своего отпрыска Олли.

Все трое малышей вместе с матерями прекрасно себя чувствовали. Вернон испытал большое облегчение оттого, что Дарле понравились жены его лучших друзей. Она любила находиться в их обществе. Мужчина опасался того, что его жена будет чувствовать себя ущербной в присутствии выпускниц пансионов, дочерей очень богатых родителей. Джереми Третий женился на Беатрисе, весьма одухотворенной девушке из Атланты, чей отец владел небольшим флотом торговых судов. Абель взял себе в жены наследницу текстильного бизнеса, бойкую девчонку по имени Пикси из городка Вильямсбург, штат Вирджиния.

Трудно было не завидовать Пикси и Беатрисе. Их мужья могли себе позволить покупать женам лучшее из лучшего. Если же денег все же оказывалось недостаточно, женщины и сами имели вполне тугие кошельки. Отец Беатрисы в качестве свадебного подарка решил «преподнести» молодоженам новый дом. Он встретился с Уориками незадолго до свадьбы и нашел, что Уорик-Холл, несмотря на всю свою грандиозность и величие, слишком переполнен, чтобы считаться уютным домом, подходящим для новобрачных. «Баронское поместье» приютило три поколения Уориков: Джереми-старший, два его сына с женами, а также трое холостых внуков, если не считать Джереми Третьего. Отец Беатрисы боялся, что его дочь «потеряется» среди стольких Уориков, не говоря уже о том, что хозяйкой дома ей точно не быть.

На Хьюстон-авеню снесли один из довоенных особняков и возвели на его месте замечательный дом, оснастив его всеми современными удобствами. Двухэтажное, украшенное колоннадами чудо градостроительства могло похвастаться унитазами со смывом, водопроводом и электрическим освещением. Любящий папа не остановился ни перед какими расходами, украшая интерьер комнат, благоустраивая сад и покупая лучшую мебель.

Абель и Пикси решили остаться жить в семейном шато вместе с Арманом, чья жена скончалась в прошлом году от рака, и вторым его сыном Жаном, который так и остался холостяком. Пикси, единственный ребенок в семье, чьи родители умерли, сказала, что не против стать «королевой в доме, полном мужчин».

«Подданные» ее обожали и позволяли Пикси хозяйничать в доме так, как она считала нужным. Одной из первых обязанностей молодой супруги стало привнести в дом новую жизнь. Это желание было в самой тактичной форме доведено до ее сведения. Смерти матери и жены Армана, последовавшие одна за другой, омрачили жизнь всех обитателей особняка. До их кончины в доме ничего не менялось в память об Анри – даже малюсенькая кружевная салфетка на спинке кресла. Пикси, чуткая ко всему окружающему, принялась удалять все напоминания о временах болезни и потерь, не оскорбляя при этом хорошего вкуса прежних хозяек. Тьму сменил свет, а современное пришло на смену устаревшему. В результате титанических усилий Пикси возникло дорогостоящее чудо грации и красоты, вызвавшее слезы облегчения на глазах у Армана.

– Наконец мы сможем вздохнуть спокойно в нашем старом доме, – заявил он.

Уорики и Дюмоны могли себе позволить жить в роскоши. Они входили в число самых богатых семейств штата, хотя и не имели привычки сорить деньгами. Лесозаготовки стали самой большой и доходной отраслью в экономике Техаса. «Универсальный магазин Дюмона» оставался меккой для модников и модниц со всего штата. Позолоченный век[50] в Америке клонился к закату. Настал период беспрецедентного потребительства, вызванного бурным ростом железных дорог, банков, промышленного производства, торговли и новых средств связи, чему способствовали новейшие изобретения и открытие нефти. Хотя Техас, как и весь Юг, оставался чуть в стороне от галопирующего процветания страны в целом, финансовый потенциал штата был просто безграничен. Единственной депрессивной отраслью, с трудом сводящей концы с концами, было сельское хозяйство. Засуха, хлопковый долгоносик, низкие цены на хлопок и непомерные железнодорожные издержки самым негативным образом сказывались на доходах от Сомерсета.

Когда они поженились, Вернон надеялся дать своей жене все, что пожелает ее сердце, хотя Дарла ни о чем просить не собиралась – помимо любви и внимания, которые он с радостью готов был ей дать. Сначала Вернон очень волновался, не зная, как лучше объяснить молодой супруге истинное состояние их финансов. К его удивлению, Дарла с легкостью приняла тот факт, что вышла замуж отнюдь не за богача. «Мы не такие богатые, как прежние Толиверы, но времена меняются, и мы вновь будем на коне», – пообещал он жене.

Пройдет еще несколько лет, на полях Сомерсета соберут богатый урожай, который покроет издержки минувших «худых» лет, и Толиверы вновь разбогатеют. Вернон и его отец не сомневались, что следующий урожай будет обильным. Прошли благоприятные для хлопчатника дожди. Каждый раз, открывая «Полное руководство по выращиванию хлопчатника для фермеров», Вернон и Томас читали о новых применениях, которые находили для хлопка и хлопкового масла. Конкуренция между производителями ослабела, поскольку все больше и больше фермеров переходили на выращивание других сельскохозяйственных культур. Благодаря более эффективному земледелию Вернон и его отец были в состоянии справиться с хлопковым долгоносиком. Благодаря удобрениям хлопчатник рос куда быстрее, чем в прежние времена. Теперь эту культуру высаживали раньше, на менее заболоченной почве и подальше от лесов, которые изобилуют различного рода вредителями. Конгресс начал вводить в действие антимонопольное законодательство, положившее конец железнодорожным монополиям с их непомерными грузовыми тарифами. Это обернулось большим благом для фермеров.

Вернон пообещал жене, что если она наберется терпения, то со временем сможет одеваться в «Универсальном магазине Дюмона» и, само собой разумеется, переберется жить в особняк на Хьюстон-авеню.

Дарла сказала, что не спешит. Хлопая золотистыми ресницами, она притянула мужа к себе и поцеловала. Женщина сказала, что у нее есть все, о чем когда-то она могла только мечтать, – миленький маленький домик, любимый муж и сын.

Вернон едва мог поверить своему счастью. Что за прекрасная женщина рядом с ним! Прошло несколько лет, прежде чем он осознал жгучее желание его жены ни в чем не уступать другим, как бы богаты они ни были. Что касалось красоты, то тут у Дарлы не было конкуренток, а вот стесненные материальные обстоятельства, в которых оказались Толиверы, не были секретом для их друзей, поэтому Дарла старалась произвести наибольшее впечатление на окружающих с теми ограниченными возможностями, которые у нее были, затмевая при этом ни в чем не знающих недостатка Пикси и Беатрису.

То и дело повторяя, что она «выросла в бедности», Дарла поражала всех своей бережливостью. Она, как говорится, умела испечь каравай из крошек. Благодаря своим кулинарным талантам, Дарла умудрялась составлять из самых простых продуктов такие кушанья, что все, даже те, кто мог выставлять у себя самые дорогие яства, только ахали и охали. Ткани молодая женщина покупала на складе в Маршалле, куда Арман и другие торговцы сплавляли остатки прошлогоднего завоза, впоследствии распродаваемого со скидкой. Слыша похвалы в адрес штор на окнах и платьев, которые соперничали по красоте с нарядами самых богатых представительниц местного общества, Дарла никогда не забывала признаться, что «без помощи Исаака Зингера здесь не обошлось». Все наряды шились ее маленькими ручками на швейной машинке.

Домашняя прислуга состояла из двух служанок, одной из которых была Сэсси, дочь Эми. Она помогала Дарле присматривать за Майлзом. Держать дом в идеальной чистоте, так, как требовала от служанок Дарла, было просто невозможно, поэтому, как рассказывала Сэсси матери, «она, как моряк, вынуждена вычерпывать воду из протекающей лодки». Ни один гость, навещавший одноэтажный, обшитый белыми досками домик, который снимал для своей семьи Вернон Толивер, не мог сдержать своего восторга по поводу чистоты, порядка, мира и гармонии, царящих там.

Вернона несколько удивляла одержимость жены тем, чтобы быть (или казаться) не хуже, а лучше своих богатых подруг. Прежде никто из трех семейств Толиверов, Дюмонов и Уориков не пытался пустить друг другу пыль в глаза. Уровень достатка не имел никакого отношения к их многолетней дружбе. Вернон радовался тому, что жены Джереми Третьего и Абеля уважительно относятся к их дружбе и не отличаются особой претенциозностью.

Вернон приписывал чрезмерное усердие Дарлы ее желанию вызвать в нем чувство гордости. Жена не хочет, чтобы он когда-либо пожалел о том, что не женился на ком-либо побогаче. Вернон уверял ее днем и ночью, что лучше жены на свете быть не может. Ни одна женщина, ходящая по земле, не могла бы до такой степени воодушевлять мужчину. Он чувствует себя среди друзей и в обществе королем.

Впрочем, Вернон видел на горизонте две тучи, грозящие омрачить его домашнее счастье. Несмотря на все их старания, Дарла пока не забеременела снова (хотя то же относилось и к Пикси с Беатрисой), что невольно наводило Вернона на мысль о «проклятии Толиверов», каким бы смехотворным это ни казалось. Второй мрачной тучей висело над ним разочарование в сыне. Майлзу уже исполнилось четыре года. В его возрасте Вернон с радостью проводил дни напролет с отцом на землях Сомерсета. Он любил, когда работники на плантации с ним панькаются, обожал есть арбузы прямо с баштана, ухаживать за животными и играть с негритятами. Но больше всего маленький Вернон любил ездить со своим отцом в поля. Так же было и у его отца с дедом. Приезды же на плантацию Майлза кончались слезами и детской истерикой спустя несколько минут после того, как Вернон снимал сына с фургона. Каждая попытка уговорить его немного расслабиться и повеселиться вызывала водопад жалоб и слез. Майлз не любил сидеть в седле. Лошади его пугали. Кожа натирала ему ноги. Дети работников казались ему слишком грубыми. От свиней и коз воняло. Солнце палило. Мухи и комары донимали. Майлз вечно был голоден, хотел пить и волновался. Он то и дело просился домой.

– Ребенок просто слишком мал, чтобы относиться к плантации так, как относишься к ней ты, Вернон, – говорила мужу Дарла. – Дай ему время.

У Вернона, впрочем, имелось неприятное предчувствие, не вполне обоснованное, как он сам себя убеждал, что любовь мальчика к земле, которую так любит его отец, со временем не появится. Дарла равнодушно относилась к ежедневной работе и заведенным порядкам на плантации, которую Сайлас Толивер вырвал у дикой природы, а его сын Томас сберег такой большой ценой. Жена выслушивала с вежливостью, но без особого интереса, его рассказы о трудовых буднях на плантации, о событиях, от которых зависело их благополучие. Вернон подозревал, что Майлз в этом отношении пойдет по стопам Дарлы. Что станет с Сомерсетом, если его сын и единственный наследник не захочет пойти по стопам отца?

Но потом одно из облаков развеялось: Дарла сообщила, что беременна.

– Дарла надеется, что родится мальчик, – сообщила Джессика Джереми.

– Девочка в семье – это хорошо, – сказал тот. – Она внесет свежую струю. А кого хочет Вернон?

– Он не против дочери, но наши маленькие девочки имеют плохую привычку умирать молодыми.

– А‑а-а‑а… – произнес Джереми в свойственной ему манере.

Было видно, что больше на эту тему говорить он не хочет. Джессика научилась понимать настроение друга не хуже, чем он – разбираться в «выражении» ее бровей.

– Вернон признался мне, что, если родится девочка, он будет настаивать, чтобы она называла его папой, – сказала Джессика. – Ему не нравится, что Майлз предпочитает называть его отцом. Он говорит, что не настолько стар для такого обращения. Это Дарла научила сына звать Вернона отцом.

– А‑а-а‑а… – вновь произнес Джереми.

– Да уж.

Вновь наступила осень. До конца XIX столетия оставалось три месяца. По всей стране люди с нетерпением ожидали наступления нового века. В бельведере старые друзья часто болтали на эту тему. Джессика сообщила Джереми, которому читала главы будущей книги, что пуристы считают: новое столетие начнется 1 января 1901 года, так как по григорианскому календарю годы считают от одного до ста. Джессика радовалась тому, что прагматики с ними не согласны и считают по древнему астрономическому правилу от нуля до девяноста девяти. Старушка вслух опасалась, что не доживет до нового столетия, если за начало такового принимать 1901 год.