Синтия Райт - Дикий цветок

Тон его был легкий, насмешливый, но он тотчас осекся, увидев Мэнипенни в постели. Слуга был в шелковой китайской пижаме и в ночном колпаке, — закутавшись, он лежал под одеялами.

— Что с тобой? Ты болен?

— Боюсь, это так, милорд.

Лицо у старика было такое, будто он только что откусил кусок лимона.

— Я думаю, это… лихорадка.

— Боже милостивый! Но это ужасно!

Джеф подошел к нему поближе.

— Я еще ни разу не видел тебя больным, мой дорогой, верный друг!

— Я могу лишь предполагать, что… — Мэнипенни прикрыл рот аккуратно сложенным, чистым платком, потом глубоко закашлялся. — Это страшное место, я думаю. Тут, должно быть, видимо-невидимо всяких экзотических микробов.

— Но что же нам делать? Может быть, вызвать врача? Ты голоден? Давай, я принесу тебе чашку горячего чая с лимоном и виски, хорошо?

Вид у Мэнипенни был вялый, его, казалось, клонило ко сну.

— Я просто немного подремлю, милорд.

Нахмурившись, Джеф вернулся в гостиную. Гром снаружи грохотал непрестанно, дождь струйками стекал по оконному стеклу, и огонь, который он развел в очаге, весело полыхал и потрескивал.

— Ваш чай остывает, — заметила Шелби, помешивая тушившееся с овощами мясо. Аромат сочных, щедро политых соусом кусков баранины с морковью, картофелем и луком наполнил дом.

— Как только маисовый хлеб будет готов, мы можем начинать есть. Ну и ну, хотелось бы мне знать, удастся ли им вернуться хотя бы к ужину!

Джеф смотрел, как она смешивает кукурузную муку, яйца, пахту и все необходимое, гадая, что бы такое могло быть — маисовый хлеб?

— Можете вы теперь уделить мне минутку? — сказал он, когда она сунула два противня в духовку. — Боюсь, Мэнипенни заболел. Он думает, что это лихорадка.

— Вы хотите сказать — простуда? — Она нахмурилась. — Почему же он ничего не сказал?

Вытирая руки о передник, Шелби прошла в свою крохотную кладовку. Джеф пошел за ней.

— Знаете, он человек старой закалки и терпеть не может жаловаться, тем более людям не своего круга. Мне кажется, Мэнипенни мог бы сказать об этом другому слуге, но только не мне.

— Но это смешно!

Шелби перебирала пузырьки на полке с лекарствами. Она неодобрительно взглянула на него и недоуменно пожала плечами:

— Это уж чересчур! Вы, англичане, просто невозможны!

— Вы не услышите от меня возражений. Как вы думаете, почему я приехал в Вайоминг?

— Так-так, вот это мы ему и дадим, — Шелби взяла коробочку, на которой был изображен усатый разбойник в громадном сомбреро.

— Думаю, это мексиканское лекарство от головной боли подойдет также и при температуре, так что начнем с него.

— Какое оно… необычное, — заметил он без особого воодушевления.

Она не обратила внимания.

— К счастью, у меня есть также «Средство от простуды, излечивающее за двадцать минут». Мама заказала кучу всяких лекарств по каталогу, когда узнала, что я поеду сюда, а я так ни разу и не пила их, однако звучит это весьма обнадеживающе!

Джеф взял коробочку и прочитал вслух: — «Примите несколько доз этого превосходного препарата при первых признаках заболевания, и вы почувствуете себя здоровым». Ладно, я, правда, не очень-то этому доверяю, но что нам, в конце концов, терять?

— Я буду ухаживать за ним, и к утру он уже будет как огурчик. Вернувшись на кухню, Шелби приготовила большую чашку чая для Мэнипенни, добавив туда лимон, мед, виски и солидную порцию мексиканского лекарства от головной боли и «Средства от простуды, излечивающего за двадцать минут».

— А сами-то вы пробовали эти микстуры? — спросил Джеф, когда они шли в комнату больного.

— Слава Богу, нет. Я никогда не болею.

— Судя по запаху, думаю, это избавит его от страданий — так или иначе… — проборматал он с сомнением.

Мэнипенни, с красными, воспаленными газами и осипшим голосом, пытался возражать, уверяя, что он просто немного устал и не нуждается в помощи, но Шелби и слушать ничего не хотела. Попросив Джефа помочь старому джентльмену сесть, она поправила его ночной колпак, потом поднесла дымящуюся кружку к его губам.

Как ни странно, Мэнипенни проглотил эту взрывоопасную смесь, потом блаженно улыбнулся:

— Я бы сказал, что это ужасно хорошо. Отлично приготовлено, мисс Мэттьюз.

— Мы в Вайоминге, мистер Мэнипенни. Зовите меня просто Шелби.

Он снова опустился на подушки и ответил сонным голосом, еле слышно:

— А я — Перси, моя дорогая… Только для вас. — Рука его нашла ее руку и сжала ее. — Хотите почитать мою книгу? Пожалуйста, возьмите…

— Вы очень добры, Перси, — ответила она, ласково улыбаясь. — Возьму.

Они подождали, пока старый слуга задремал, потом Шелби взяла с ночного столика «Юстаса Даймондса». Джеф недоверчиво покачал головой, когда они на цыпочках вышли из комнаты и прикрыли за собой дверь.

— Перси? — воскликнул он, когда они были уже в коридоре. — Это просто неслыханно! За всю мою жизнь я знал только одного или двух человек, которые осмеливались называть Мэнипенни Персивалем, но сама мысль о том, чтобы кто-нибудь назвал его «Перси», просто непостижима!

— Это ведь он предложил, а не я, — мягко напомнила девушка.

В кухне Шелби сунула тарелки, вилки, ножи и салфетки в руки Джефу, наказав ему накрывать на стол. Ветер рвался и ревел в их долине, неся с собой плотные полотнища дождевых струй. Тонкие оконные стекла задребезжали под напором бури, когда Шелби раскладывала по тарелкам мясо и нарезала горячий маисовый хлеб, поставив к нему маленький горшочек меда. От керосиновой лампы лился мягкий свет на клетчатую скатерть, уставленную кушаньями, и Шелби храбро улыбнулась Джефу, когда они вместе уселись за стол. Вдвоем.

— Что это? — спросила она, глядя на маленькие, из тяжелого стекла, рюмки, наполненные янтарной жидкостью, стоявшие рядом с каждой тарелкой.

— Вы раньше грозились, что выпьете виски, вот я и подумал, что немного хереса, может помочь нам согреться. Я привез с собой несколько бутылок из Лондона.

Шелби с удовольствием отпила, отметив про себя, что на вкус это настоящий напиток богов.

— Не думаю, чтобы вы ели что-нибудь подобное в Англии, — сказала она, словно оправдываясь.

— Вы правы, — согласился Джеф с загадочной улыбкой.

— Что у вас обычно бывает на ужин?

— Ну… Жидкий мясной суп с овощами или крупой, палтус с приправой из омаров, бараньи котлеты. Капуста с рисом… Маринованные огурцы… Грушевый компот.

Он полил медом ломтик маисового хлеба, откусил кусочек и улыбнулся с неподдельным удовольствием.

— Ничего вкуснее не пробовал!

— Вы ведь нарочно все это выдумали, да? — Шелби не выдержала и рассмеялась. — Чтобы не смущать меня. Кто же станет, такое есть?

— Англичане, — коротко ответил он. — Мы тушим и маринуем, чуть ли не все, что едим. Для нас это прямо-таки вопрос чести.

Оба засмеялись. Гроза пронеслась над ранчо и ушла стороной, и Шелби почувствовала себя спокойнее. Надкусив кусочек подрумяненного картофеля, она заметила:

— Надеюсь, мальчики в безопасности и вернутся домой, как только буря утихнет, хм-м-м? Они, вообще-то, привыкли к такой погоде.

— Наверняка, вы правы.

Он доел рагу, лежавшее у него на тарелке, потом заметил:

— Это просто восхитительно. И как странно, что у вас тарелки с «Голубой ивой». Такой же повседневный сервиз был в нашем загородном доме в Йоркшире, когда я был еще мальчиком. Я всегда любил его гораздо больше, чем тот позолоченный фарфор, который так нравился моей матери.

— Я сама его выбрала, когда возвращалась из колледжа в Массачусетсе, — объяснила Шелби. — Не то чтобы я любила копить приданое — я никогда не думала о таких глупостях, но у меня есть собственные вкусы, и я знала, что вряд ли мне удастся найти что-либо подходящее в Дэдвуде.

Шелби смотрела, как Джеффри доливает ей вина в рюмку, и улыбнулась.

— Так мне пришлось потратить один ужасно утомительный день, чтобы купить, что мне нравилось: сервиз с «Голубой ивой», множество бельгийских кружев, которые я пока убрала, льняное постельное белье, кое-какую восточную упряжь, ею я редко пользуюсь, и книги. Я очень дорожу моими книгами. К сожалению, дядя Бен заставил меня оставить большую их часть дома… и я согласилась, потому что беспокоилась, как бы с ними чего не случилось в дороге. Я не знала, чего мне ожидать в этих пустынных местах и что это за дом, в котором мне придется жить.

— Я понимаю. А что это за история с «Юстасом Даймондсом»? — спросил он тихо, захваченный очарованием минуты. Комната изнутри была освещена золотистыми языками пламени, а снаружи в нее проникали ослепительные закатные лучи солнца, прорывавшиеся сквозь грозовые облака. Но Шелби была еще ослепительнее.

— Откуда вы узнали, что Мэнипенни читает Троллопа? Вы что, вдвоем основали закрытый литературный клуб?

— Не совсем.

Она почувствовала, что ей все больше начинает нравиться Джеф. Его непринужденное остроумие, было под стать ее собственному острому уму и воображению и напоминало ей отца. Ей также нравилась его способность сохранять спокойствие чуть ли не при любых обстоятельствах, в отличие от дяди Бена и, уж конечно, от нее самой. И наконец, было что-то еще в карих глазах Джефа, что придавало смысл его холодному спокойствию. Он смотрел на нее с молчаливым пониманием, и оно внушало ей доверие к нему, несмотря на все ее старания воспротивиться этому. Расхрабрившись от выпитого хереса, Шелби выпалила: — Перси сказал мне о вашем сундуке, полном книг!

У него было такое лицо, будто она дала ему пощечину.

— Ради всего святого, не называйте его Перси! Уверяю вас, он не одобрит этого, когда поправится и придет в себя!

Шелби широко улыбнулась:

— А я-то, увидев ваше лицо, решила, что вы сердитесь из-за того, что я узнала вашу тайну.

— Тайну? Но это вовсе не тайна. Вы хотели бы посмотреть книги? Боюсь, сундук, слишком громоздкий, чтобы перетаскивать его, так что нам придется пройти в мою спальню. Совершенно невинно, разумеется! — сказал он легким, непринужденным тоном, промокнул губы салфеткой и отодвинул стул. — Но сначала я помогу вам вымыть посуду.

— Нет, давайте пока просто положим ее в раковину — пусть помокнет.

Она едва могла сдержать нетерпение.

— Я просто не могу дождаться! Ох, вы даже представить себе не можете, как я мечтала о вашем сундуке, полном книг, с тех пор как Мэнипенни упомянул о нем несколько дней назад. Он сидел на веранде и читал Троллопа, и я так завидовала ему! Когда он сказал мне, что у вас есть еще десятки книг, — признаюсь, я подумала о вас самое худшее…

Они шли в его спальню, и Джеф нес бутылку с хересом и обе рюмки.

— Шелби, дорогая моя, что вы хотите этим сказать?

— Я думала, что вы скупердяй, сидящий на своих книгах!

Ему ужасно захотелось привлечь ее в свои объятия, но он только ласково взглянул на нее.

— Клянусь вам, знай я о вашей страсти к литературе, я пригласил бы вас в свою спальню, в первую же ночь после моего приезда.

— И я бы, наверное, оказалась настолько бесстыжей, что согласилась.

Они стояли на пороге его спальни, глядя в глаза друг другу, и искра, казалось, вспыхнула между ними подобно вспышкам молнии, озарявшим ночное небо. Ни один из них не испытывал ничего подобного раньше, и оба они тотчас же отступили назад.

— Не знаю… — пробормотал он.

— Может быть, это не… — шепнула Шелби.

«Ты же культурный человек, — напомнил себе Джеф. — Чего ты боишься?»

«Не будь жеманной дурочкой!» — подумала она.

— После вас, мисс Мэттьюз, — он галантно распахнул перед ней дверь, пропуская ее вперед.

С бьющимся сердцем Шелби переступила порог спальни Джеффри Уэстона и услышала, как он вошел вслед за ней. В комнате стоял чудесный, присущий ему запах, и она не могла отвести взгляд от его белой железной кровати. Она была покрыта стареньким, потертым одеялом, расшитым простым узором, и одна из голубых рубашек Джефа висела перекинутая через ее спинку. На подушке виднелась вмятина от его головы.

Шелби внезапно стало очень жарко, несмотря на ненастный вечер.

— Сундук…

Джеф встревожился, услышав, как хрипло прозвучал его голос. Это был совсем не тот самоуверенный молодой человек, каким он хотел казаться. Но с другой стороны… разве он не бежал от лондонского света в поисках именно такой встряски, напоминающей о том, что он жив?

«Возможно, я слишком поспешно отверг мое обычное холодное безразличие», — подумал он, указывая на кованый, покрытый холстом сундук. Он и в самом деле был смущен, чувствуя, как все сжимается у него внутри, когда Шелби заглядывала ему в глаза. Что в ней такого особенного? Почему он не ощущал ничего подобного в присутствии английских женщин?

— Он не заперт? — спросила она, опускаясь на колени перед сундуком, стоявшим в ногах его кровати. Лицо ее сияло. — Я просто вне себя от нетерпения!