Все окружающее растворилось, и в сознании Аманды остался только Эль Леон, его крахмальная белая рубашка, расстегнутая почти до талии, его широкая обнаженная грудь и мускулистые руки с гребнями вен под загорелой кожей. Его ладони, которые, как она думала, грубы и шершавы, оказались крепкими и гладкими — мужские руки, привычные к работе, но изящные и ухоженные. Вокруг главаря бандитов, разыскиваемого мексиканским правительством, распространялась аура силы и власти, величайшей уверенности в себе. К этому примешивалось неопределенное ощущение загадочности, которое теперь стало еще сильнее.

Какой-то настойчивый голосок нашептывал что-то в отдаленном уголке ее сознания, но Аманда не могла его ясно расслышать, не могла даже ясно думать, потому что он отстранился и смотрел на нее, сдвинув брови, похожие на крылья ястреба, над глазами из расплавленного янтаря.

— Parece mentira[12]… — пробормотал Эль Леон, потом умолк, оставив Аманду гадать, что же показалось ему таким невероятным. И почему он упорно продолжает говорить по-испански, если она заявила, что знает только английский? Возможно, еще одна проверка — как прикосновение его рук и губ?

Затаив дыхание, Аманда осторожно сделала шаг назад с одной только мыслью — убежать как можно дальше от этого человека, который вызывает в ней такие противоречивые чувства.

Эль Леон мог бы поклясться, что у этой девушки очень мало или вообще нет никакого опыта в поцелуях вроде того, каким он целовал ее. Или, может быть, она гораздо больше актриса, чем он мог представить…

— Пожалуйста, извините меня. Я не очень хорошо себя чувствую, — пробормотала Аманда, отступая еще на шаг. — Думаю, это все жара и долгое путешествие…

Когда Эль Леон кивнул, она умолкла, и легкая улыбка тронула уголки его губ. Не важно, подумала Аманда, поверил он ей или нет. Теперь она освободилась от него, освободилась от этой странной магии, которой он обладал. Ей нужно время подумать, разобраться в своих чувствах и незнакомых желаниях.

Но когда она вернулась в домик, где провела ночь, времени на раздумья не оказалось, потому что Эль Леона ждали несколько мужчин. Они сразу начали расспрашивать его, что он собирается делать с заложницей. Оказавшись в ловушке между этими мужчинами и безопасностью маленькой комнаты, Аманда ждала, стараясь не выдать своего интереса, но не в силах не прислушиваться. Она села перед очагом, оказавшись чуть позади Эль Леона, так что он, вероятно, мог забыть о ее присутствии.

— Что делать с ней? — заговорил он по-испански. — Что, по-вашему, я должен делать? За нее не получить денег и не освободить узников, как мы хотели сделать с доном Фелипе. У вас есть какие-нибудь предложения?

Очевидно, предложений не было, и Аманда, с трудом сглотнув, наклонилась вперед и стала дуть на тлеющие угли, чтобы скрыть свое смятение. К несчастью, облачко пепла взлетело в воздух и попало ей в нос, от чего она стала чихать и кашлять, привлекая внимание всех мужчин в комнате.

— Простите, — дрожащим голосом произнесла она, чувствуя себя ужасно глупо. — Может, мне выйти из комнаты? — Ее слова были обращены к Эль Леону, и он отрицательно покачал головой, сказав, что это не имеет значения, поскольку они говорят по-испански.

Он улыбнулся ей и снова отвернулся к трем мужчинам, которые стояли и терпеливо ждали. Его тон стал резче.

— Итак, — начал он, — что вы предлагаете? Может, нам подержать ее какое-то время, а потом продать (французским солдатам? Они не заплатят много, но это лучше, чем ничего. Или, коли на то пошло, мы можем отдать ее нашим собственным солдатам как подарок. Это будет достаточно щедро.

Чувствуя себя не в своей тарелке, мужчины бросали осторожные взгляды на Эль Леона, явно не зная, как ответить.

— Нам говорили, что на нес приятно посмотреть, вот и все, jefe[13]. А французы… мы подумали, может быть… — Говоривший умолк, увидев ледяное выражение лица главаря и понимая, что превысил свои права.

— Вы думали зря, Хоакин. Я буду решать, что делать, а не вы.

Аманда смотрела невидящими глазами в окно. Стараясь справиться с собой и удержаться от желания сорваться с места и убежать, она обхватила руками колени и оперлась спиной на камни очага, изображая равнодушие. Внутри у нее все дрожало. Неужели варианты, о которых он так небрежно говорил, действительно рассматриваются? Тысячи разных идей метались в ее голове, и каждая казалась менее привлекательной, чем другая. Бежать — но как? Куда она отправиться? Даже Буэна-Виста, ее рай на земле, была сейчас занята дядей Джеймсом — единственным ее родственником и самым худшим врагом.

Нет, она больше не будет плакать, не поддастся этой глупой женской привычке, которая всегда оставляет у нее чувство неловкости, а мужчин только раздражает. Что такого в женских слезах, из-за чего мужчины так на них реагируют?

Три тени промелькнули мимо Аманды, когда мужчины вышли, и ни один не посмотрел в ее сторону. В комнате снова стало тихо. Ветерок, прохладный и такой желанный, проник в комнату через дверь и окна, лаская шею Аманды и играя прядями ее спутанных волос.

Аманда сидела на камнях у камина, сложив руки на коленях; оборванные края юбки едва прикрывали ее исцарапанные икры и острые колени. Скоро из одежды на ней останется одна сорочка, вздохнув, подумала Аманда, подбирая грязную юбку.

— Con permiso[14], — пробормотал Эль Леон и не оглядываясь вышел из комнаты. Стало совсем тихо, и Аманда вдруг подумала, скоро ли он вернется. У нее было слишком много вопросов без ответов, слишком много страхов и сомнений относительно своего будущего.

В раздражении она встала и начала убирать со стола. Бобы в ее миске ссохлись в твердую массу на дне. Она работала методично, отмывая столовую утварь в ведре и вытирая куском чистой тряпки, чтобы убрать ее в грубо сколоченный буфет, встроенный в стену. Привычные движения давали ей возможность справиться с отчаянием: они напоминали о Буэна-Виста и временах, когда она помогала Марии на кухне. Эта добрая мексиканка, заменившая ей мать, всегда изрекала мудрые вещи.

«Запомни, девочка, — говаривала Мария, — жизнь сурова… Когда дела складываются не так, как хотелось бы, нам все равно приходится смиряться». Этот урок ей приходилось повторять снова и снова.

Аманда мысленно вздохнула, ставя оббитую миску в шкаф. Разве она не смирялась снова и снова — пока ей не стало казаться, что она всю жизнь только и делала, что покорно принимала все превратности судьбы?

Убрав посуду, Аманда остановилась перед окном, где раньше стоял Эль Леон, посмотрела на горный пик над Монтерреем, и ее пальцы сжали тряпку, которую она все еще держала в руках. Все же в какой-то момент наступает такая ситуация, когда человек должен иметь право сказать: «Нет, я не приму это безропотно». Дошла ли она до такой точки?

Она все еще старалась разобраться в спутанных обрывках своих мыслей и множестве возникающих образов, когда вернулся Эль Леон. И снова серая темная комната наполнилась цветом и живостью. У него есть эта способность, поняла Аманда, одним своим присутствием влиять на ситуацию и каким-то образом брать ее под контроль. «Только будь осторожна, — нашептывал предусмотрительный внутренний голос, — будь осторожна…»

Лишь когда Эль Леон протянул к ней руку с наброшенным на нее ворохом пестрой ткани, она поняла, что он принес ей новую одежду, и осознала, что есть еще одна сторона в этой многогранной личности. Он был переменчив, как мгновенно меняющий цвета хамелеон, всегда удивлявший ее. Кто бы мог подумать, что он заметит плачевное состояние ее одежды и даже позаботится о том, чтобы найти замену?

— Спасибо, — пробормотала Аманда, протягивая руку и забирая яркую разноцветную юбку и блузку. — Это очень кстати.

— Наши возможности относительно купания довольно ограниченны, — мимоходом заметил Эль Леон, и его улыбка заставила глаза Аманды испуганно прищуриться, — но неподалеку есть уединенный ручей. Я могу устроить так, чтобы какая-нибудь женщина проводила вас туда, если хотите.

«Разумеется, можешь, — подумала Аманда, — и я уверена, что ты останешься и не пойдешь следом». Вслух же она ответила:

— Это было бы замечательно.

Она подозревала, что в этом есть какой-то скрытый мотив, который обернется для нее ловушкой, если она окажется слишком глупа. Но волков бояться — в лес не ходить. К тому же ей отчаянно хотелось вымыться.

Позже Аманде пришлось удивиться еще больше: когда она вернулась после купания в ледяной воде в горах под тенью густых зарослей, Эль Леон оставил для нее еще один подарок на кровати в боковой комнате. На шерстяном одеяле лежали завернутые в мягкую ткань изящной работы заколки для волос — сделанные из резной слоновой кости с серебром, они явно стоили очень дорого. Подарок? Заколки, конечно, прекрасны, но напрасно он подумал, будто ее можно купить так дешево.

— Простите, — сказала она вскоре, протягивая Эль Леону заколки, — я не могу это принять.

— Почему нет? Вы же взяли одежду. — Скрестив руки на своей широкой груди и облокотившись на дверной косяк, он посмотрел на нес с насмешкой в глазах, отчего Аманда стиснула зубы. — Que mas da?

— Разница в том… — Аманда слишком рассердилась, чтобы сдержаться, и тут же остановилась, осознав, что он обратился к ней по-испански. — Разница существует, — продолжила она как ни в чем не бывало, — и разница в том, что моя одежда оказалась испорченной по вашей вине. Вы должны были возместить это. — Черт, он смотрит на нее с такой улыбкой, как будто прекрасно все понимает. В который раз у Аманды возникло странное чувство, что Эль Леон знает о ней гораздо больше, чем она думает.

Предвечерние тени уже превратились в сумерки, но даже в этом неясном свете Эль Леон увидел искры ярости в глазах Аманды. Сколько еще он будет продолжать эту шараду? — лениво подумал он. Пока не устанет играть и не устроит ей «очную ставку»? Возможно. Она не слишком изменилась с тех детских лет и все так же не желает сдаваться до тех пор, пока не останется другого выхода. Ему было почти жаль ее.

Аманда. Что, думал он с полуулыбкой, она скажет, когда узнает, кто он такой? Хранит ли она до сих пор нежные воспоминания о мальчишке, который приезжал к ним в гости в те золотые летние месяцы? Даже тогда она казалась настолько выше его, единственная дочь и наследница земель своего отца, в то время как он был просто Рафаэль, младший сын дона Луиса, которому всегда сопутствовали какие-то неприятности.

Фелипе, разумеется, не упускал возможности заклеймить его безродным бастардом, заявляя, что дон Луис и Анжелика Бовс не были женаты. Не зная об обвинениях своего старшего сына, дон Луис не считал необходимым демонстрировать брачное свидетельство, оформленное в Новом Орлеане. Смерть его обожаемой Анжелики при рождении Рафаэля была для дона Луиса таким горем, от которого он так никогда полностью и не оправился… И это еще одна причина ненавидеть Рафаэля, по разумению Фелипе. К тому же Рафаэль родился в Соединенных Штатах и был не настоящим мексиканцем, а метисом, полукровкой: его мать — североамериканка, в то время как мать Фелипе принадлежала к одному из самых древних родов Мексики. Это еще одно звено в тяжелой цепи злобы, которую Фелипе годами ковал против своего сводного брата; цепи, которая в конечном счете привела его к смерти, с горечью напомнил себе Эль Леон. Все должно было закончиться совсем не так.

— Возьмите заколки, — произнесла Аманда, вырывая его из извилистых коридоров памяти.

И когда Эль Леон протянул за ними руку, он заметил злые искорки в ее сапфировых глазах под густыми ресницами. Это прелестное лицо, обрамленное темными волосами, все еще влажными после купания, преследовало его во сне прошлой ночью.

— Я возьму их — пока. — Пальцы легко коснулись ее ладони, и приятное волнение захлестнуло его от этого прикосновения. Она смотрела на него, слегка откинув голову. Изящный изгиб ее шеи вводил в искушение, и Эль Леон инстинктивно среагировал. Одна рука двинулась вверх, подняла тяжелые влажные пряди о ее плеч, и ловкие пальцы стали ласкать ее затылок такими нежными движениями, что у Аманды расширились глаза.

Тогда она отступила на шаг, разглаживая юбку дрожащими пальцами. Волнующе? Да, она чувствовала то же влечение, что и он, только не хотела признавать этого. В душе Аманды боролись смущение и гнев, когда она подняла на него взгляд; тонкие пальцы все еще разглаживали ткань юбки. Эль Леон тоже окинул ее неторопливым взглядом. Длинная юбка, густо расшитая алыми и золотыми нитями, едва доставала ей до лодыжек, а свободная хлопковая блузка оставляла открытыми ее нежные плечи; рукава с буфами заканчивались как раз над локтями. Она выглядела восхитительно женственной и желанной, и он вспомнил, каким нежным было ее тело в его объятиях, как естественно оно прильнуло к нему. И он знал, что хочет ее.

— Вы очень красивы, Аманда.

— А вы слишком добры, сеньор, — холодно ответила она, — но я все же благодарю вас за одежду и комплимент.