– Ты не поднимешься? – торопил Ренато.

– О, да! Конечно. Я смотрела на море. Сегодня оно очень беспокойное.

– И когда это оно спокойное на нашем берегу?

– Никогда, конечно. Из Кампо Реаль не видно моря, не так ли?

– Нет. Из дома не видно, потому что его скрывают горы. Но оно довольно близко. Надо спуститься по ущелью, где заканчивается наша долина, потому что центральная часть имения, то, что первоначально было Кампо Реаль, это всего лишь долина между высокими горами, что-то вроде мира, отгороженного от всех. Поэтому его и называют раем. Он защищен от ураганов и сильных ветров, его пересекают более сотни ручьев, спускающихся с гор. Поэтому нет земли более плодородной. Сколько цветов, какие восхитительные фрукты! Короче, больше я не буду говорить о Кампо Реаль, поскольку вы увидите его сами.

– Но оттуда не видно моря, – жалобно вздохнула Айме.

– Видно тростник, который как зеленое море, сладкий, а не горький, и без какой-либо опасности. Не думаешь, что это предпочтительней?

– Я скажу тебе, иногда море прекрасно своей дьявольской силой, жестокостью, и своей солью. Ты никогда не пресыщался медом, Ренато?

– Признаюсь, нет. Я неисправимый сладкоежка. Пожалуй, пойдем, потому что Каталина уже теряет терпение, Моника заставила ее долго ждать.

– Моника, Моника – это тихий ужас, когда она без облачений. Точно знаю, что ты находишь ее прекрасной, а мне она кажется смешной. Не пойму, зачем она покинула монастырь.

– Твоя мама объяснила, что с ее здоровьем не все ладно, но в Кампо Реаль она поправится. Я уверен.

– Айме! – позвал из кареты голос Каталины.

– Пойдем, мы слишком злоупотребляем терпением и добротой твоей мамы, – сказал Ренато. Затем, повысив голос, приказал слуге:

– Бернардо, мою лошадь.

Он отошел на несколько шагов, оставив Айме, которая продолжала смотреть неспокойный взглядом на море, при этом ее маска притворства исчезла. Она ничего не надеялась там увидеть, хорошо зная, что белый парус корабля, о котором она мечтает, находится далеко. Комок печали поднялся у нее в горле, но Ренато Д`Отремон вновь предстал перед ней, печаль сменилась улыбкой, и она согласилась:

– Поехали, как пожелаешь.


16.


– Мой Ренато!

– Мама…

Жадно, словно часы отсутствия были долгими годами, София Д`Отремон прижала сына к груди, немного отстранила, глядя на него с улыбкой волнения и гордости, которая появлялась каждый раз при его виде. Она спросила:

– Путешествие было благополучным? Вы сильно задержались. Я уже стала волноваться.

– Чтобы не утомиться, мы ехали медленно, а кроме того, смотрели на пейзаж. Вот они. Не думаю, что нужно знакомиться.

– Ни в коем случае, – отказалась Каталина, приблизившись. – София, очень рада снова приветствовать вас.

– Добро пожаловать, Каталина. Скажу больше: добро пожаловать всем вам в наш дом. И которая из них Айме?

Она с волнением посмотрела на Монику, как бы оценивая ее целомудренную красоту. Какой красивой и величественной она казалась в своем черном платье! Чистый лоб под светлыми косами, глубокий взгляд, нежное и серьезное выражение лица. София созерцала изысканную и совершенную Монику, но та улыбнулась, и мягко отошла в сторону, пояснив:

– Я Моника, сеньора Д`Отремон. Вот Айме.

– О! – удивленно ответила София. – Ты тоже очень красивая, – затем приветливо воскликнула: – Дочь моя, думаю, могу ее так звать, правда?

– Конечно, мама, – весело вмешался Ренато. – И мое единственное желание, чтобы ты как можно скорее смогла это сделать. Чтобы не ждать, я с каждым днем планирую ускорить свадьбу.

– Об этом я и говорю. Зачем ждать? – утверждала Каталина.

– Мама… – слабо упрекнула Айме.

– Не смущайся, дочка, – извинилась София. – Сеньора Мольнар сказала именно то, что и я думаю. Зачем откладывать счастье? Мой сын тебя любит, и как он говорит, ты отвечаешь ему взаимностью. Тогда нет препятствий для свадьбы, которую мы немедленно желаем отпраздновать.

– Немедленно? – почти возмутилась Айме.

– Ну это такое выражение. Я имею в виду необходимое время, чтобы приготовиться, потому что единственное затруднение, которое бывает в таких случаях – то, что люди не слишком хорошо друг друга знают, но в вашем случае этого нет, вы же друзья детства. – Затем обращаясь к сеньоре Мольнар, призналась: – У вас очень красивые дочери, Каталина, обе прекраснейшие. Каждая по-своему мне кажется совершенной.

– Вы очень любезны, София, – поблагодарила Каталина.

– Любезной была природа, щедро их одарив. Об Айме я уже имела представление, но Моника чрезвычайно меня удивила, и я едва понимаю, почему вы хотите запереть в монастыре подобное очарование. Ах! Янина. Подойди…

Из полутьмы широкой галерей с бесшумностью тени медленно приблизилась Янина. Одета она была как другие горничные, смотревшие издали и с близкого расстояния на путешественниц: широченная юбка, облегающий верх, круглый ворот, завершенный широким кружевом и типичный хлопчатобумажный платок, покрывавший голову по моде местных женщин. В ушах были массивные золотые серьги, а ожерелье с искусно обработанным кораллом и жемчугом скрывало шею. На ней были чулки из шелка, а на ногах отличная обувь. А руки, тщательно ухоженные, раскрывали ее истинное место в доме. Ее молчаливое присутствие вызвало любопытство в глазах Каталины и Айме. Поняв это, София пояснила:

– Янина – моя крестница. Приемная дочь, как говорят. Она позаботится встретить вас лучше, чем я, потому что, к сожалению, у меня слабое здоровье, так что весь дом в ее руках. – Затем официально представила: – Янина, это Айме.

– Очень приятно, – холодно поприветствовала Айме.

– Это для меня удовольствие и честь. Как вы? Поездка была благополучной?

– Великолепной, дочка, великолепной, – поблагодарила Каталина любезность метиски. – Но признаюсь, что больше не могу. Столько часов в повозке.

– Отведи их в комнаты, Янина, – распорядилась София. – Хотя подожди-ка. Думаю, что могу с вами пойти.

– Обопрись на меня, мама, – предложил Ренато.

– Не нужно вовсе, чтобы вы беспокоились… – начала извиняться Айме.

– Наоборот, дочка, – прервала София. – Я не хочу лишать себя этого удовольствия. Надеюсь, комнаты вас порадуют. Мы приложили немалые усилия. Пойдем?


– Мы зовем это плантатором; после знаменитого ром-пунша это самый лучший напиток на земле, – жизнерадостно объяснял Ренато. – И до сих пор он кажется мне самым подходящим для этого климата. Но прежде всего это вещь местная. В Сен-Пьере его мало пьют. Сок ананаса с белым ромом – прекрасное дополнение к милостям земли, которые мы будем сейчас есть. Вы поможете им обслужить себя, Янина?

Янина ответила кивком головы и исчезла за широкой дверью. Они были в той стороне галерей, которая прилегала к столовой, где в соответствии с обычаями Мартиники проходило долгое распитие аперитивов и коктейлей, прежде чем сесть за стол. Слуги цвета эбонитового и черного дерева двигались, привозя и увозя тележки, нагруженные бутылками спиртных напитков. В больших стеклянных кувшинах подавались прохладительные напитки, фруктовые соки, крепленые ромом, а на серебряных подносах, среди других сладостей, находились маленькие жареные кушанья, наполненные различными специями, как символ дружбы и доброжелательности Франции на Антильских островах Мартиники и Гваделупе.

– Полагаю, это вы уже попробовали, – заметил Ренато.

– Конечно, – отозвалась Айме. – Ты с нами обращаешься, как с иностранками.

– Воспеваю Несравненная, ты впервые ступаешь по моему маленькому королевству – вот так я бы хотел к тебе обратиться, Айме. Моя цель – сделать Кампо Реаль новым миром, небольшим, но миром, в конце концов, и этот мир приветствует вас всем лучшим, что у него есть. Вот новый коктейль моего изобретения.

– Что это? – с любопытством поинтересовалась Айме.

– Разновидность плантатора: сок ананаса, но с шампанским вместо рома. Как ты его находишь?

– Фантастика! Лучшее, что я пробовала в жизни.

– В таком случае, назовем его твоим именем, Айме, и когда его будут пить наши внуки, то будут поднимать тост в твою честь. – Послышался шепот и одобрительный смех, в то же время по указанию Софии все стали проходить в роскошно обставленную столовую особняка Кампо Реаль.

Великолепный обед приближался к концу. Все прошли в следующую гостиную, чтобы выпить спиртное и кофе. Чтобы познакомиться с Мольнар приехали владельцы соседних усадеб. Пользуясь случаем, пока никто не видит, будто спасаясь, Моника сбежала от всех, спустилась по каменным лестницам, пересекла сад и ушла прочь от дома. Казалось, она изнывала, задыхалась среди роскошных стен, обитых коврами, украшенных потолков, как будто это все из другого мира и среды. Она больше не могла. Под парами горячительных предательских напитков в ней зажглись тысячи образов, а вместо крови по венам бежал огонь. Она больше не могла выносить присутствие Ренато. Не могла видеть рядом с Айме его глаза, воспламененные от любви и страсти. Не могла выдерживать лицемерную улыбку, которой Айме, казалось, отвечала на его страстную и слепую любовь.

Она прошла плантации какао, платановую рощу и остановилась среди гибких стволов кокосовых пальм, обратив свой взор на зажженный перед хижиной огромный костер. В этом далеком мирке тоже был праздник. Как и наверху, где ароматные напитки передавались из рук в руки, толстые черные пальцы стучали по барабанам. Это была дикая, монотонная и горячая музыка. Музыка, вырванная из сердца Африки, теперь звучавшая на антильской земле, имела новое значение: дух первобытной природы, неукротимых страстей, под ритмом которой раскачивались в чувственном танце черные тела. И измученная душа послушницы вздрогнула. Испуганная, она молитвенно сложила ладони:

– Боже, Боже. Дай мне мужество, дай сил. Вытащи меня из всего этого. Верни в монастырь. Боже, верни меня в монастырь.

– Моника! – воскликнула Айме, с огромным удивлением приближаясь к сестре.

– Айме! Что ты здесь делаешь? Что тебе нужно? – забеспокоилась Моника, очнувшись от задумчивости.

– Черт побери. Именно у тебя я и собиралась спросить. Что ты здесь делаешь? Это не твое место. – Затем язвительно проговорила: – Невероятно, чтобы тебе это нравилось.

Она обернулась и увидела сквозь деревья длинный ряд черных женщин, громадной змеей вьющихся вокруг костра. Они были почти обнажены. В красноватом свете их смуглые тела блестели от пота. Вдруг вышли мужчины. У них тоже были обнажены торсы, подняты вверх рабочие тесаки, на лезвиях которых подрагивал, словно кровь, отблеск костра.

– Это завораживает меня, в конце концов, мы сестры, – все также насмешливо подчеркнула Айме. – В нас есть что-то общее, очень даже заметное. И может быть, именно это.

– Почему ты оставила Ренато? Где? Почему? – уклонилась Моника, не обращая внимания на язвительность сестры.

– Не беспокойся о нем. Он доволен жизнью, попивает прохладительные напитки и шампанское. Каким ребенком, каким смешным иногда мне кажется он! О! Не трудись возмущаться. В любом случае я выйду за него замуж. Я не буду пренебрегать такой партией. Он действительно самый богатый человек на острове.

– И только из-за этого?

– Из-за этого и из-за всего остального, Святая Моника.

– Не называй меня так! – взорвалась возмущенная Моника.

– Я знаю, ты не заслуживаешь это имя. Тебе нравится этот дикий спектакль, ты предпочитаешь любоваться им, а не Ренато, твоим Ренато.

– Он не мой, и ты не должна его так называть!

– Конечно, он не твой. Я и это знаю. Твоим он никогда и не был. Ты позволила уступить его; но на самом деле ты ничего мне не дала, потому что у тебя ничего и не было. Выбирал он, и он выбрал меня. Что ты хочешь, сестра? Звучит не очень. Пойдем же, мама спрашивала, и я пошла тебя искать. Один раз мне выпала роль заставить вернуть заблудившуюся овцу, но если я слишком задержусь, то хватятся нас обеих.

– Ты возвращайся, твое присутствие важно!

– Даже не думай. Там есть еще два гостя. Ренато будет тебе очень благодарен, если ты их развлечешь. Его раздражает все, что заставляет отвлечь от меня. Конечно, меня это не волнует, и я бы предпочла остаться здесь. Впервые вижу что-то интересное в Кампо Реаль, потому что мумия свекрови и дом, покрашенный в пурпурный цвет, навевают на меня скуку, – Айме мягко засмеялась и насмешливо возразила: – Не смотри на меня с таким ужасом. Именно так я думаю. Это можно выдержать только месяц в году. Остальное время мы будем проводить в Сен-Пьере. Уверяю тебя, скоро начнется отделка дома в столице по моему усмотрению. У меня уже есть слово Ренато. Тебя это удивляет?

– Ты ничем меня не удивишь. Но послушай, Айме, ты не сделаешь несчастным Ренато. Я тебе этого не позволю!

– Я буду делать то, что мне хочется, ни ты, и никто другой…

– Айме, Айме! – прервал издали голос Ренато.