– Ошибки родителей отражаются на детях, Ноэль.

– Знаю. К сожалению, это происходит неумолимо много раз. Хуан платит за ошибки матери.

– Ошибки матери, которая была проституткой! – злобно взорвалась София, но внезапно успокоившись, продолжила: – А также ошибки отца. Я хорошо это знаю, как и вы, Ноэль, и из-за того, что вы это знаете, я несправедливо затаила злобу, отвернулась от вас, вместо того, чтобы искать вашу дружбу и поддержку. Это было большой ошибкой. Теперь я это понимаю, и искала возможность поговорить с вами наедине, чтобы попросить у вас прощения, чтобы вы помогли, потому что над моим сыном довлеет еще более ужасная и сильная опасность, от которой я хотела его избавить. А теперь у меня нет власти и силы, чтобы защитить его, вопреки ему самому, как я раньше делала, когда он был ребенком. Теперь нет ничего, кроме печальных средств старых матерей, которые зовутся советами и слезами. Но советы уже не слушают. Тем не менее, я что-то должна сделать. Помогите мне, Ноэль.

– Если бы я мог, – раздумывал Ноэль. – Думаю, дела идут уже по неконтролируемому пути и их трудно изменить, как и сдержать стихию. Я должен был бы успокоить ваши страхи, но предпочту говорить откровенно. Думаю, что Хуан и Ренато родились не понимать друг друга. Возможно, если бы их с детства растили как братьев… Простите, что использую фразу, которая вас ранит, но она верная. Тогда, быть может, все сложилось бы иначе. А сейчас не в нашей власти изменить это. Так или иначе, столкновение произойдет.

– Этого я и боюсь. Столкновение возникнет, а Ренато не самый сильный. Видите, почему я боялась? Почему боялась, что этот мальчик, как зловещая тень, приблизится к нему?

– В жизни есть ужасные ловушки. Возможно, они должны были знать, что они братья. Вероятно, Хуан знает. Он воспитывался по-другому, а кроме того, он старший.

– Он не старший. Он того же возраста, и эта одна из моих больших печалей. Мой сын и Хуан родились в одно и то же время. Из моих любящих рук влюбленной жены Франсиско пошел в руки этой женщины. Предатель! Подлец! И она, она… Будь она проклята!

– Успокойтесь, донья София, вы ничего не добьетесь, если будете ворошить столь печальные воспоминания. Есть вещи посерьезней. Пока что у меня нет страхов, только подозрения. – Ноэль мгновение сомневался, но решившись, заметил: – Вы доверяете мне, донья София? Позволите ли мне делать то, что сочту уместным, чтобы предотвратить опасность, угрожающую этому дому?

– Она угрожает, не так ли? Это не мое воображение и не мои нервы!

– К сожалению, нет. Я тоже думаю, как вы, Хуана необходимо убрать отсюда. Дайте мне свободу действовать, чтобы я мог сделать это по-хорошему, великодушно предложить ему деньги, а их может быть очень много, ведь, насколько я знаю, состояние Д`Отремон увеличилось вдвое за эти пятнадцать лет.

– Вы надеетесь его купить? Сделайте это, Ноэль, дайте ему деньги, сколько ни попросит. Не важно, будет ли это целое состояние. Но пусть он уедет, пусть удалится от моего сына навсегда!


– Колибри, Колибри!

Моника не пошла к баракам больных, как говорила. Она оставила повозку у боковой ограды дома, а затем выглянула в смежную галерею, где были комнаты для гостей, жадно выискивая кого-то, пока не появилась стройная темная фигурка, которая приблизилась, предлагая услуги:

– Я здесь, сеньорита Моника, вы чего-то хотите?

– Идем со мной…

Чуть ли не грубо она схватила его за руку и повела за собой. Она с трудом сдерживала желание спросить, и как всегда, в ее измученной душе, переплетаясь, боролись тысячи различных чувств. Этот мальчуган, несомненно, мог быть для нее драгоценным, наивно выдать зловещие планы Хуана Дьявола. Разве его маленький друг не его подопечный? Не будет ли ужасным, если гнев Хуана обернется против ребенка? Белая нервная ладонь гладила кудрявую голову, и она опустила взгляд, когда полные благодарности глаза мальчика повернулись к ней, и тот воскликнул:

– Какая вы хорошая, сеньорита Моника!

– Я кажусь тебе такой, Колибри? Думаешь, я хорошая? Если бы я спросила тебя одну вещь, ты бы ответил откровенно? Сказал бы мне правду? Всю правду о том, что знаешь?

– Если это не то, о чем капитан приказал молчать, то я скажу.

– Понимаю. Я спрошу тебя только о том, что ты сможешь ответить. Колибри, ты можешь мне сказать, куда ходил вчера вечером?

– Это из того, что я не могу вам сказать, сеньорита, потому что…

– Потому что я велел ему молчать, – прервал Хуан, приблизившись, и Моника от неожиданности воскликнула:

– Хуан!

– Для этого вы завоевывали его доверие? Для этого выказывали ему жалость и привязанность? Мир не меняется, Святая Моника, он одинаков в тавернах и во дворцах. Даже улыбка имеет свою цену!

Моники осеклась от удивления, неожиданного появления Хуана, который отодвинул мальчика и встал перед ней, с горящими от гнева глазами, высокомерно бросая вызов. В конце концов, с усилием Моника ответила:

– А что вы предположили? Что подумали? Вы неправильно истолковали мои намерения.

– Ваши намерения я прекрасно знаю. Пошли со мной, Колибри, никому не важно, куда ты ходил, никому ты не должен отвечать. Пойдем.

– Минутку, Хуан.

– Минутку для чего? У меня нет времени слушать ваши просьбы! Ни ваши, ни чьи-либо. Вон идет тот, который также, как и вы любит улаживать чужие жизни и проповедовать в пустыне, – заметил Хуан, увидев, как Ноэль направился к ним. И удаляясь, он заявил: – А еще у меня нет времени, чтобы терять его рядом с ним!

– Хуан, Хуан! – позвал старый нотариус. И увидев Монику, извинился: – Ах, сеньорита Моника, простите меня. Я думал, что Хуан был здесь.

– Он только что был здесь. Он сбежал, заслышав вас. Сказал, что у него нет времени, чтобы терять его с вами и со мной.

– В таком случае буду сожалеть душой, что беспокою его, если дело только в этом. С вашего разрешения.

Опустив голову, Моника осталась одна, слишком встревоженная, чтобы думать, слишком беспокойная, чтобы оставаться неподвижной. Она чувствовала оскорбительные слова Хуана, его глубоко презрительный взгляд, но что-то более сильное, чем все это, поднималось у нее в груди. Ее слишком волновало то, о чем могли говорить двое мужчин, слишком велико было ее страдание, и она забыла обо всем, зашагав за ними, как автомат.

– Хуан, Хуан, послушай меня на минутку!

Ноэль догнал Хуана возле дальнего строения, где находились конюшни и каретные сараи. Капитан Люцифера остановился, посмотрел на благородное лицо старика – с ним связывали его единственные хорошие детские воспоминания, и он, скрестив руки, ожидал удивленных и взволнованных слов нотариуса:

– По правде, не знаю, чего ты добиваешься. Ты выглядишь, как безумный; избегаешь перекинуться словами и дать объяснение, обижаешь сеньориту Мольнар, которая, насколько я знаю, ничего тебе не сделала, не говоря о вежливости. Прекрасно понимаю, что ты переживаешь, иначе бы повернулся бы к тебе спиной и попросил Ренато отослать тебя в Сен-Пьер, чтобы запретить ступать на его земли.

– Делайте, что хотите. Если хотите и можете. Хотя не думаю, что стоит беспокоиться. Очень скоро я буду далеко от всего этого. Не этого ли все хотят? Так я их порадую. Уеду насовсем.

– Могу я спросить, чему обязано такое внезапное изменение твоего решения?

– Не думаю, что вас это заинтересует. Я мешаю, поэтому уезжаю, вот и все.

– Хуан, никому не ведомо, как тебя понимать, – признался Ноэль мягко и любезно. – Я просил, чтобы ты уехал, это правда. Всячески просил, чтобы ты вернулся в Сен-Пьер, но не в таком тоне и манере. Твое место не в этом доме.

– Знаю, – колко подтвердил Хуан. – Мое место в море, туда я и возвращаюсь.

– Это правда? Ты снова будешь плавать? Это для блага всех.

– Кого волнует благо всех? Для вас и Моники де Мольнар нет ничего, кроме блага Ренато, – уверил раздраженно Хуан. С плохим и скрытым умыслом он продолжил: – Не знаю, до какой степени будет плоха или хороша моя поездка для этого важного человека. Конечно, он оскорбится, но это будет к лучшему. Естественно, к лучшему.

– Ничего не понимаю.

– Я не хочу, чтобы вы понимали, Ноэль, достаточно, что вы обрадовались. Для чего вы побежали за мной? Наверняка для того, чтобы снова попросить меня уехать.

– Нет, Хуан. Я хотел тебе сообщить об очень важном разговоре, который имел с доньей Софией пару часов назад. Разговор о тебе и твоем будущем. Мой дорогой Хуан, люди совершают ошибки, они неуступчивые и жестокие, но иногда раскаиваются и оплакивают их, пытаясь исправить. Если бы ты спокойно выслушал, то тебя бы удивило, что Бог тронул сердце доньи Софии.

– Удивило? Нет, Ноэль, ничего в этом мире не может меня удивить. Не слушая вас, я мог бы догадаться, что сказала вам донья София, что вы пришли сообщить мне самую приятную и удивительную новость на свете, и тем не менее, я жду ее с тех пор, как приехал. Хотите, угадаю? Скажу одной фразой: сеньора Д`Отремон предлагает мне денег.

– Что? – испугался Ноэль, искренне пораженный.

– Много денег, чтобы я ушел. Ей мешает призрак, который я собой представляю. Я, рядом с ее сыном, как дурная тень. Она бы заплатила золотом, чтобы увидеть, как я исчезну, она отказала мне в последнем уголке этого дома, ей причинял боль даже кусок хлеба, который мне бросал тот, кто должен был дать мне все, у нее не было ни капли жалости к брошенному мальчику и сироте. Наверняка она вложит сейчас состояние в мои руки, чтобы не выносить мое присутствие. А вы ее посланник.

– Хуан, не так обстоят дела. Выслушай меня.

– Зачем? Чтобы вы обернули их в хорошие слова? Результат будет тот же. Я не жалуюсь, стоило мне сделаться ненавистным и страшным, как я увидел перемену в людях. Я угадал, что вы хотели мне сказать, не так ли? Ну хорошо, скажите донье Софии, чтобы она не расстраивалась. Я скоро уеду и не нужно будет платить за это. В роскошном доме Д`Отремон есть лишь одно сокровище, которое меня интересует, и его я заберу с собой.

– Хуан! Что ты сказал? Что собираешься делать?

– Ничего, только уехать. Успокойте донью Софию, успокойте также сеньориту де Мольнар. Попрощайтесь от меня с Ренато, скажите, что я возвращаю ему должность, она меня не интересует. Если он заметит отсутствие его любимой лошади, пусть не волнуется, я лишь займу ее. Я отпущу ее, и та вернется. До свидания, Ноэль.

Он удалился в ближайшую рощу, но старик Ноэль на этот раз не последовал за ним. Как вкопанный, он стоял на месте, глядя в глубоком смятении ему в след, настолько растерянный и сомневающийся, каким никогда не был в своей долгой жизни.

– Боже, Боже, что же это? – обеспокоенно взывал он. И вдруг изумился: – Сеньорита Мольнар…

– Я все слышала, Ноэль, следила за вами. Простите, но меня слишком интересовало то, что скажет вам Хуан, и то, что вы ему ответите.

– Если вы все слышали, то мне нечего добавить, кроме того, что Хуан уплывает. В конце концов, он во многом прав, и угадал, что хотела предложить ему донья София, чтобы тот уехал. Откровенно говоря, меня печалит его отъезд, он исчезает, будто убегает. Однажды он уже это сделал. – Он прервался и спросил: – О чем вы думаете, дочь моя? Почему ничего не говорите? Почему так смотрите на меня?

– Не из-за чего, Ноэль, – еле слышно ответила Моника. – Не спрашивайте. Оставьте меня. Полагаю, то, что я думаю – это безумие.

– Ко мне тоже приходят безумные мысли. Хотите рассказать о своих?

Бледные губы Моники задрожали, как будто вот-вот вырвется ужасная, мучившая ее тайна. В благородном лице Ноэля было что-то внушающее доверие, что подталкивало говорить откровенно, но вдруг выражение нотариуса изменилось. Сдерживая признание, Моника повернулась и встретилась с глазами человека, который бесшумно подошел к ним, она воскликнула:

– Ренато!

– Ты еще здесь, Моника? Я думал, ты уже на другой стороне долины. Более двух часов назад ты сказала, что отправляешься к больным. Что случилось? У тебя что-то с повозкой или какая-то плохая новость?

– Ничего подобного, Ренато, я отложила поездку, потому что почувствовала себя нехорошо. Сейчас я говорила об этом сеньору Ноэлю.

– Действительно, ты плохо выглядишь. Я все-таки считаю, что ты очень устала за эти дни. Тебя осмотрит врач, даже если не хочешь, а пока он едет, прими мой личный рецепт: отдых. Не волнуйся за то, что ты называешь своими обязанностями. На этот раз я займусь этим. Я проведу день в той долине.

– Нет, Ренато, ради Бога, не уходи! Не уходи из дома, не отходи от Айме. Прошу тебя, умоляю. Послушайся меня один раз.

С отчаянием молила Моника, а Ренато сначала смотрел на нее с изумлением, а потом с глубоким и серьезным беспокойством.

– Что происходит, Моника? Чего ты так боишься?

– Дело не в том, что я чего-то боюсь. Дело в том, что тебе не стоит ехать. Я чувствую себя лучше, у меня уже есть повозка, готовая ехать на другую сторону.

– Отдохни сегодня, Моника, ты слишком волнуешься. Думаю, у тебя температура. – Он взял ее за руку, но она резко выдернула ее, и побледнев, отступила назад, из-за чего Ренато удивленно спросил: – Отчего такой страх? Ты думаешь, что-то может произойти, если я уеду?