— Думаю, я предпочел бы кого-нибудь менее… колоритного, кто не станет нас задерживать своими драками.

— Всегда есть Священник Вейл, — сказал трактирщик, сморщив губы. — Скупердяй, который никогда в жизни не угощал никого выпивкой, но говорят, что со своей лодкой он обращается осторожно, так же как со своими деньгами.

— Похоже, как раз такой мне и нужен. И еще одно: не знаете кого-нибудь, кто может купить у меня экипаж?

— По умеренной цене, надеюсь?

— Весьма. Нужен человек, у которого есть наличные деньги, — сказал Маркус, понизив голос.

— Может, и найдется, очень может быть.

Кэтрин отошла на некоторое расстояние и как раз изучала замóк на двери комнаты — простой кожаный ремень и щеколду с колышком, — когда Маркус взял у полного трактирщика свечу и передал ей в руки.

— Дела, chérie, — сказал он, и в его глазах появился дерзкий огонек. — Займись чем-нибудь до моего возвращения.

Он закрыл за собой дверь на щеколду скорее из вежливости, чем из предосторожности. Тем не менее она была благодарна ему за это.

В углу стоял голый потертый стол времен королевы Анны с каким-то обрубком вместо одной ножки. Она устало поставила на него свечу и опустилась на провисшую кровать. Характерное шуршание подтвердило ее предположение, что матрас здесь набит шелухой. Веревки на кровати были настолько растянуты, что она сразу же встала, боясь, что провалится до пола. Матрас накрывала такая грязная серая простынь, что смотреть на нее с близкого расстояния было сущим огорчением. Здесь явно могли водиться клопы, подумала она, и у нее по телу сразу поползли мурашки. Единственной приятной вещью, если это можно так назвать, был треснувший коричневый глиняный горшок под кроватью.

Она вновь медленно опустилась на кровать. Невеселый хохот тяжелым комом застрял в ее груди, и она, зажав рот рукой, принялась покачиваться взад-вперед. У нее начали болеть и слезиться глаза. Голова пульсировала от боли.

Глубоко вздохнув, Кэтрин попыталась успокоиться, осторожно проведя рукой по болезненному синяку на скуле. Бессмысленно давать волю эмоциям, в этой ситуации виновата была она сама. Но какой парадокс: убежав от одного жестокого мужчины, она попала в руки другого.

Вспомнив предостережение Маркуса, что Рафаэль может их преследовать, она снова почувствовала приступ истеричного смеха. Как он мог такое подумать! Вряд ли разъяренный Рафаэль пустился бы в погоню за ней, ведь его мысли наверняка заняты смертью сестры. Нет, она почти не боялась Рафаэля этой ночью — но Маркус вынуждал ее хмуриться и плотно сжимать губы.

Дрожащими пальцами она развязала ленты на шляпке и сняла ее. Головной убор был примят с одной стороны, где она ударилась головой о косяк дверцы экипажа, когда Маркус заталкивал ее внутрь. Было ли это поступком решительного, но разгневанного мужчины?

Она не должна его оправдывать. Решение Маркуса бросить Соланж было совершенно бесчувственным, если не сказать преступным. Однако чем это грозит ей самой? Какие у него намерения? Она понятия не имела. На последнем участке пути между ними воцарилось некое подобие перемирия. Частично оно было продиктовано тем, что из-за боли в голове она не могла связно мыслить и к тому же испытывала самый унизительный страх быть изнасилованной. Ее подозрения могли подтвердиться.

Губы Кэтрин искривила горькая усмешка, и она отшвырнула шляпку в сторону. Куда уж очевиднее, если ее привели в эту отдаленную комнату в месте, которое можно назвать постоялым двором с сомнительной репутацией? Однако в ней еще теплилась надежда, что Маркус решит переночевать в одной из общих комнат внизу. В конце концов, он ведь оставил ее одну. Из такта или ради какой-то выгоды? Учитывая, что он культурный человек, могло иметь место и то, и другое, но она не находила подходящего объяснения.

Бесполезные догадки ни к чему не приведут. Лучше просто допустить, что Маркус будет поступать как джентльмен. Приняв это решение, Кэтрин подумала, что нужно привести себя в порядок и ждать развития событий.

Все это было, конечно, похвально, но когда несколько минут спустя в коридоре послышались тяжелые шаги, а потом раздался громкий стук в дверь, она остановилась в центре комнаты, замерев от ужаса.

— Эй! — раздался пьяный голос. — Эй, девка, впусти меня.

Кэтрин не издала ни звука.

— Я вижу тебя, девка. Ты никого не заполучила. Впусти меня.

В самом деле, внимательно посмотрев на обшивку двери, между широких досок она увидела пялящийся на нее глаз. Кэтрин развернулась и задула свечу, но тут же пожалела об этом. Попасть в ловушку в темноте было явно хуже, чем всего лишь понимать, что за тобой следят.

— Мне тоже нравится темнота, девка. Давай же, открывай дверь, впусти меня.

— Убирайся, — самым ледяным тоном, на который была способна, произнесла Кэтрин. — Пошел вон!

В ответ ей раздался глухой стук и протестный визг кожаных петель, натянувшихся на удерживающих их гвоздях, и этот скрип действовал ей на нервы.

— Я за-хо-жу, — нараспев прокричал мужлан смешным пьяным голосом, словно считал, что она его дразнит. Затем снова раздался тяжелый удар плечом в дверь.

Кэтрин вздрогнула и попятилась к дальней стене. Больше идти было некуда: ни окна, ни другой двери не было. Не залезать же под кровать. Дверь не сможет долго держаться.

Еще один толчок — и щеколда резко сдалась; в комнату влетел мужчина, едва державшийся на ногах. Он широко размахивал руками, пытаясь удержать равновесие, но все-таки грохнулся на пол.

С ловкостью, которую она в себе даже не подозревала, Кэтрин шагнула в сторону от его машущих рук, обогнула кровать и ринулась к двери. Но на полпути ее остановил крик:

— Так! Что происходит?

Это был трактирщик, бегущий по коридору вместе с Маркусом, который пытался обойти его в узком проходе.

Долю секунды Кэтрин сомневалась, обрадовало или огорчило ее их появление. Она почувствовала непреодолимое желание броситься бежать и не останавливаться. Затем резким властным жестом указала на комнату и мычавшее создание в ней.

Трактирщик ворвался внутрь. Поставив лампу, которой освещал себе дорогу, он поднял лодочника за воротник и вытащил из комнаты, несмотря на его протесты.

— Chérie, ты в порядке? — спросил Маркус, обнимая ее за талию.

Ее голос был хриплым, когда она ответила:

— Конечно.

— Это я виноват, не надо было тебя оставлять, — обезоруживающим тоном пробормотал он. — Но мне пришлось: нужно было продать экипаж и договориться о лодке, которая переправит нас вниз по реке. Я бы не пережил, если бы с тобой что-то случилось.

Игнорируя его последние слова, Кэтрин еле слышно спросила:

— Ты продал экипаж? Ландо Трепаньеров?

— Тсс, — предостерегающе прошипел он. — Так надо. Как еще я мог раздобыть денег на наше путешествие? Не волнуйся. Мой дорогой кузен легко соорудит еще один такой же, к тому же в его кармане не гуляет ветер, поэтому он не сильно пострадает, если выкупит его.

Говоря все это, Маркус успел пренебрежительно кивнуть трактирщику, занятому противостоянием со своим воинственным клиентом, и одновременно мягко завести ее обратно в комнату.

— Но это же… это же воровство, — сказала Кэтрин, когда он закрыл за ними дверь.

На его лице появилось обиженное выражение.

— Вовсе нет. Я заплачу кузену при первой же возможности.

— И когда это будет? — сухо спросила она.

Склонив голову набок, он пристально смотрел на нее, и на его красивом лице появилось задумчивое выражение. Тем временем шумные лодочники начали громко шагать по коридору и чокаться бутылками и стаканами, а в соседней комнате требовали отложить в сторону карты.

— А что такого? — медленно сказал он. — Я не знаю точно. Может, сразу после того, как твой Рафаэль сделает первый платеж — щедрое вознаграждение, о котором мы его попросим.

Кэтрин непонимающе уставилась на него, едва не раскрыв рот от изумления. Сумасшествие, подумала она. Рафаэль никогда не согласится. Она хотела сказать об этом, но подоспел ужин. Его принесла неряшливая женщина неопределенного возраста с жирными спутанными волосами и абсолютным отсутствием скромности: ее обвисшая грудь вываливалась из корсажа.

Они поставили тарелки на поломанный стол и стоя поели. Заставить себя без отвращения проглотить жесткий кусок мяса и жирную картошку требовало огромного самообладания, так же как и слушать Маркуса, излагавшего свои дальнейшие планы по вымоганию денег у Рафаэля.

— Твой бывший муж, chérie, вряд ли нуждается в твоем приданом, но было бы опрометчиво ожидать, что он вернет его нетронутым, особенно если подозревает, что от такого жеста выгоду могу получить я. Однако не стоит отчаиваться. Наш Рафаэль — человек справедливый. Более того, я подозреваю, учитывая его донкихотскую женитьбу на тебе, chérie, что он обладает одним из самых неудобных качеств — совестью. Прелестная записка, полная глубочайшего раскаяния, должна помочь выудить из него такую сумму, которая позволит нам добраться до Парижа. Там мы сможем обустроиться и радоваться беспечной жизни. Может, мы и не будем вхожи в лучшие парижские дома, но, я уверен, полусвет тоже ведет занятную жизнь. Кстати, более интересную и более наполненную удовольствиями, чем степенное фешенебельное общество.

Кэтрин опустила вилку и с отвращением отодвинула жестяную тарелку.

— Только есть один нюанс, — медленно произнесла она. — Я не сказала, что поеду с тобой.

— Ты снова упрямо настаиваешь, чтобы я отвез тебя к матери? Не будь наивной, Кэтрин, я никогда не собирался этого делать, как тебе следовало догадаться. Я предложил это, только чтобы ты согласилась уехать. Разве тебе до сих пор не ясно, как будет истолкован обществом, в котором вращается твоя мать, тот факт, что ты бросила мужа и уехала со мной, учитывая, что мы с тобой никогда не были такими уж непорочными? Они распнут тебя, chérie. Твоей матери придется немало помучиться и без твоего появления на ее пороге, чтобы представить ситуацию в благоприятном свете.

— Женщины и раньше бросали своих мужей, — сдавленно произнесла она.

— Но когда они делают это ради другого мужчины, их вряд ли с распростертыми объятиями принимают обратно в семью или высшее общество.

— Тебе прекрасно известно, что я не бросала Рафаэля ради тебя. Есть большая разница между уходом от мужа ради другого мужчины и согласием на то, чтобы друг отвез тебя домой.

— Неужели? Результат будет один и тот же, когда до Нового Орлеана дойдет молва, что мы по меньшей мере одну ночь провели в дороге без твоей компаньонки.

— Мы бы не остались без компаньонки, если бы ты взял мою служанку!

— Как неосторожно с моей стороны, но — думаю, ты согласишься с этим — она вряд ли уберегла бы нас от злых языков.

— Она бы все подтвердила, если бы мы сегодня вечером прибыли в Новый Орлеан, — настаивала Кэтрин.

— В таком случае мне пришлось бы придумать какой-нибудь другой способ скомпрометировать тебя.

На мгновение потеряв дар речи, Кэтрин пристально посмотрела на Маркуса. Он протянул руку и похлопал ее по ладони.

— Ну же, chérie. Будь благоразумной. В этом мире женщине очень непросто существовать без мужчины…

— А еще сложнее — мужчине без денег, — парировала она.

В его глазах появился неприятный огонек. Он крепче сжал ее руку.

— Как скажешь, — согласился он. — Однако расстраиваться по этому поводу бессмысленно. Каждый из нас может решить проблему другого. Ты привлекательная женщина, Кэтрин. Я открыто признаю, что не могу не думать о тебе. Жить с тобой будет далеко не неприятно.

— А как же все твои уверения в вечной любви? — спокойно спросила она.

— Они имели основания.

— Надеюсь, ты не будешь удивлен, если я тебе не поверю. — Кончики ее пальцев начинали покалывать и гореть, но она не хотела показывать, что ее можно запугать.

Он вздохнул.

— Почему ты все усложняешь?

Она засмеялась холодным наигранным смехом. В глубине ее души росла решимость.

— Твой план изначально был обречен на провал. Мне ничего не нужно от Рафаэля. Я отказываюсь писать ему умоляющее письмо.

После ее ультиматума последовала пауза, настолько затянувшаяся, что она слышала доносившееся из соседней комнаты бормотание и удары карт о стол. Карие глаза стоящего напротив мужчины прищурились, а лицо покраснело. Он освободил ее пальцы, размахнулся и дал ей пощечину.

Из-за удара ее голова запрокинулась назад, на глазах выступили слезы. Прежде чем она успела опомниться, он обошел стол и одной рукой схватил ворот ее платья, а другой снова ударил по щеке. Когда она пошатнулась, он потянул ее за воротник и привлек к себе.

Мысли Кэтрин были затуманены яростью и болью, она подняла руки и вцепилась ногтями в схватившую ее руку.

Выругавшись, Маркус ударил ее о стену, дернул за тесьму на воротнике платья, и жабо оказалось в его руке вместе с полоской ее корсажа. Еще один резкий рывок — и ткань разорвалась до пояса. Высвободившись на секунду, Кэтрин с отчаянным криком увернулась от его пальцев у выреза ее сорочки. Ее сопротивление, казалось, только раззадоривало его: он запустил руку в ее распущенные волосы и запрокинул голову назад. Сжав руку в кулак, он несколько раз больно ударил ее в грудь.