— Они ушли вглубь болота, к повстанцам. Мне говорили, что они почти все время кричат о своем недовольстве, танцуют за единство и храбрость, изо всех сил стуча в барабаны, — и объединяются в группы, наподобие гаитянских масс.

— О боже, — прошептала Кэтрин.

— Ты думала, что будет все, как в прошлый раз — несколько недовольных мятежников, которых можно разогнать после первой смерти? Так легко не получится…

— Месье Раф?

Лицо Али с тонкими чертами приняло сосредоточенное выражение. Через секунду он бесшумно подошел к окну и слегка отодвинул портьеру. Через тонкую щель Кэтрин увидела на дальней стороне двора волну черных фигур. То тут, то там над их головами горели факелы. Они продвигались к передней галерее. Тишина в их рядах была зловещей. Неужели они все это время прятались среди окружающих дом деревьев? Значит, у нее не просто так кололо между лопатками? По ее телу пробежала внезапная дрожь. Она решительно подавила ее, крепко сжав перед собой руки.

Раф повернулся и уверенным шагом направился к входной двери.

Кэтрин открыла рот, но сразу же закрыла: у нее нет права возражать. Вкус крови заставил ее осознать, что она прикусила губу.

Петли пронзительно завизжали, когда дверь резко распахнулась. Али спокойно подошел к столу с оружием. Осторожно ступая, Кэтрин стала рядом с ним. Был жаркий день, когда она, тетушка Эм и Джонатан упражнялись в стрельбе по черным комкам на дереве, где сидели грифы. Дай-то бог, чтобы она не забыла, как это делается, и рука не дрогнула. Она уже однажды сгоряча ударила человека ножом. Если ее спровоцируют, то она запросто сможет выстрелить. И пока эти мысли носились, как мыши, в ее голове, она не отводила глаз от мужчины, широким шагом идущего к галерее, словно толпа внизу собралась по его приказу.

Его голос, поднявшись над бормотанием толпы, звучал уверенно.

— Кто у вас главный? Пусть выйдет вперед.

Выступил один мужчина. Это был громадный негр, с выпяченной грудью и спутанной бородой. В левой руке он держал мушкет, правая была отрублена: в некоторых странах отрезание правой кисти было обычным наказанием за воровство. Он ничего не говорил, но его воинственная поза была достаточно красноречива.

— Какова причина вашего раздора со мной? — спросил Раф. — Объясни отчетливо, и мы поговорим об этом как мужчины.

— О, oui[113], сейчас мы есть мужчины с оружием в кулаках! — выкрикнул великан.

За его спиной послышался хор одобрительных голосов.

Раф кивнул, согласившись, что это и правильно, и справедливо.

— И как мужчины, — осторожно произнес он, — чего вы хотите?

— Свободы! — закричал великан. — Свободы для всех!

Было мгновение, когда казалось, что если Раф сможет найти разумный, честный ответ на эту просьбу, то день закончится победой. Но откуда-то из середины разношерстной толпы раздался пронзительный крик:

— Месть!

Прозвучал выстрел, вырвавшись оранжевым огнем и черным дымом. Раф потерял равновесие и прислонился к дверному косяку. Со стороны толпы послышался громкий рев, вопль триумфа и безумной жажды крови. Они ринулись к изогнутой лестнице, размахивая мотыгами, граблями, мачете, топорами, вилами и дубинками.

Схватив ружье, Кэтрин подняла его и выстрелила в бурлящую массу. Али целился более осторожно и был вознагражден пронзительным криком и небольшой заминкой, так как люди столпились вокруг жертвы. В этот короткий миг преимущества Кэтрин вместе с лакеем втащили в дом Рафа, ошеломленного, ослепленного кровью, безостановочно текущей из раны на голове, захлопнули тяжелую дверь и задвинули засов.

Они соорудили баррикады, но надолго ли? Дверь и ставни были крепкими, построенными для защиты от мародеров — индейцев и белых, — а также ураганов, но они не могли долго устоять перед такой силой: в толпе насчитывалась сотня людей, может больше.

Схватив со стола шарф, Кэтрин прижала его ко лбу Рафа.

Комок в горле Кэтрин исчез. Дрожащими пальцами она вытерла вязкие сгустки крови, чтобы лучше видеть рану на его виске. «Дюймом левее…» — испуганно подумала она и быстро спросила:

— Что теперь?

По двери сзади них раздавались глухие удары, ставни дребезжали.

— Сделай что-нибудь с этим, — сказал Раф, нетерпеливо указывая на свисающие концы шарфа.

Сейчас было не время смеяться. Она послушно подвернула концы шарфа, придав ему форму тюрбана. Раф вырвался из ее рук.

— Дым, Maître, — сообщил Али, сделав глубокий вдох.

Это не было неожиданностью, учитывая факелы, оставляющие черный шлейф, и намеренно принесенный сюда языческий ладан.

Раф перевел взгляд с ружья на Кэтрин, его черные глаза что-то оценивали. Резко кивнув, он схватил пистолет и засунул его себе за пояс, еще по одному оставил в каждой руке.

— Значит, остаются лошади. Надеюсь, собаки предпочитают вытягивать лис через главный вход логова.

Али схватил ружье и выстрелил в дверь, как бы призывая, потом взял еще три ружья, впихнул одно из них Кэтрин в руку, и они побежали.

Раф первым оказался у задней двери и начал спускаться по нескончаемой винтовой лестнице. Он остановился внизу, подождав, пока Кэтрин приблизится к нему, затем вышел и осторожно двинулся через двор.

Справа находилась извилистая дорога к Кипарисовой Роще. Впереди были окутанные тишиной хижины. Беглецы свернули налево, мимо кухни, голых фиговых деревьев и груш, прошли под бельевыми веревками и направились к лесу.

К чему эта уловка? Скорость и хитрое прикрытие ненадолго помогли выиграть время. Они бежали под широкими ветками орехов, когда раздался крик:

— Вон они идут! Не дадим им скрыться!

Кэтрин споткнулась. Голос. Резкий, хриплый от напряжения, это был голос Маркуса Фицджеральда. Она оказалась права.

Пронзительные крики, похожие на лай гончих псов, усиливались. Быстро оглянувшись через плечо, Кэтрин увидела выбегающую из-за дома воющую толпу, позади которой вились клубы дыма.

Вдали послышался звон. Это был колокол с плантации, висевший возле хижин. Его отчетливый звук разносился на мили. Не для пробуждения, не для отдыха, а для смерти. Смерть хозяевам!

Али опустился на одно колено, по очереди стреляя из своих пистолетов по белому пятну. Это ни к чему не привело, лишь вынудило Маркуса пригнуться, чтобы его не было видно. Рафу повезло больше: он убил двоих, после чего выбросил свои пистолеты, как бесполезные. Меткая стрельба ничего не изменила. Упавшие были затоптаны надвигающейся толпой. Раф не стал ждать, пока Кэтрин выстрелит. Схватив ее за запястье, он потащил ее за деревья.

Лошадей, взволнованных шумом и запахом пожара, можно было услышать раньше, чем увидеть. Отходя в сторону, пятясь с широко открытыми глазами, они не давали себя оседлать, поэтому Рафаэль отвязал поводья от ветки дерева и ухитрился запрыгнуть в седло. Сдерживая беспокойного мерина под собой весом и крепкими мускулами, он наклонился, схватил Кэтрин за руку и, подняв, усадил позади себя.

Али был не таким ловким. Его лошадь попятилась, встав на дыбы, бросилась к деревьям, не давая ему подойти сбоку, а Рафаэлю — схватить за уздечку. Зловещие крики становились громче. Кэтрин видела перекошенные лица, раскрашенные отвратительными белой и оранжевой красками. Впереди шел однорукий мужчина, сжимая самодельное копье.

Если бы она выстрелила из своего пистолета, то могла бы лишить Али последней возможности усмирить свою лошадь, к тому же ей вряд ли удалось бы попасть, сидя на скачущем мерине. Кэтрин на секунду прицелилась, но потом опустила пистолет.

Наконец Рафаэль схватил край уздечки и наклонил голову лошади вниз. Али взялся за луку[114].

В эту секунду главарь выпустил копье. Оно высоко поднялось, потом начало со свистом падать.

— Али! — вскрикнула Кэтрин, предупреждая.

Поставив одну ногу в стремя, лакей оглянулся через плечо. Копье с металлическим наконечником пронзило его бедро и наполовину высунулось, зловеще блеснув теплой кровью.

Али застонал. Нога окрасилась льющейся потоком кровью, выскользнула из стремени, и он упал. Лошадь в диком ужасе встала на дыбы. Громко выругавшись, Рафаэль отпустил поводья, чтобы не дать коню растоптать Али. Дернув головой, лошадь описала круг и умчалась в гущу деревьев.

— Дай мне свою руку! — крикнул Рафаэль. — Сейчас же!

Али схватился за копье, торчащее под странным углом. Он не смог бы сесть в седло. Даже стоять ему было трудно. С искаженным от боли лицом он покачал головой.

— Ты обязан повиноваться мне! — рассердился Раф.

Кэтрин никогда не слышала, чтобы Раф говорил такие слова таким тоном своему лакею. Али тоже не слышал. Привычка повиноваться была сильна. Он поднял руку.

Раф наклонился и с усилием, которое, казалось, скрутит его мышцы на спине в узлы, затащил Али поперек холки своей лошади. Времени на оказание помощи не было. Вокруг них посыпался первый шквал камней и палок. Раф пришпорил коня. Кэтрин, развернувшись назад, выстрелила из своего ружья. Она не видела, куда попала. Важнее всего было не сдаваться.

Мерин был выносливым, но с таким большим грузом и нарушенным равновесием не мог скакать во всю мощь. Однако все-таки они начали отрываться. Голоса постепенно затихали. Люди спотыкались, пригибались, бежали назад, скорее всего к руинам Альгамбры, разрушенной языками пламени и клубами дыма, перекинувшимися теперь на верхушки деревьев. Некоторые продолжали идти, но затем и они исчезли за деревьями, а копыта лошади приглушенно стучали по мягкой земле возле реки.

Али, лежавший неподвижно, зашевелился, пытаясь подняться.

— Maître… месье Раф. Отпустите меня. Оставьте меня.

Раф не ответил и не замедлил движения.

— Мадам, скажите ему. Лошадь, возможно, сможет довезти двоих, но не троих, даже если бы я смог терпеть боль. Вы должны меня оставить.

— Они убьют тебя, — сказала Кэтрин.

Ее сердце разрывалось, глядя на посеревшее, залитое потом лицо Али. Он висел, глядя на землю и стиснув зубы.

— Не сейчас. — Он тяжело дышал. — Мой цвет кожи меня защитит. Я могу, если нужно, стать… одним из них. Там река. И поверхность более ровная. Поторопитесь… прежде чем мы… встретим… другую толпу… поднятую по сигналу колокола.

Раф все равно не остановился. Как он мог?

Кэтрин видела, что Али напрягся и уперся руками в круп лошади. Она подумала, что он хочет попробовать найти менее болезненное положение. Вместо этого он вдруг с неожиданной силой выровнялся. Через секунду слуга выхватил у Рафа из-за пояса пистолет, затем оттолкнулся и с глухим стуком упал на землю.

Раф резко придержал лошадь, подняв клубы пыли. Он повернул лошадь как раз в тот момент, когда Али двумя руками вытягивал из ноги сломанное копье. При звуке возвращающейся лошади слуга взглянул вверх и схватился за пистолет.

— Нет, — решительно сказал он, пристально глядя на них. — Вы больше не будете тащить меня, как беспомощную ношу. Я человек, а не ваш раб, и не подчиняюсь вам, Рафаэль Наварро. Я сам себя спасу.

— А если нет, как я смогу простить себе это? — спросил Раф.

— Я прощаю вас, здесь и сейчас.

— Этого недостаточно.

— Тогда подумайте о мадам Кэтрин и о том, как мало покоя у меня будет в раю из-за того, что я привез ее сюда умереть, что с нами, бесспорно, и произойдет, если продолжим в том же духе.

В их спокойных голосах проскакивали искры недовольства.

— Но твоя нога! — крикнула Кэтрин. — Ты умрешь от потери крови.

— Может быть. Но не сейчас. У меня есть тюрбан, я перевяжу ее. А еще у меня есть причина выжить. Я видел лицо человека, из-за которого умерла моя Индия. Он здесь — и останется здесь, пока не закончит то, что начал. Потом он убежит — а может быть нет, если я достаточно хорошо сыграю заклятого врага.

— Али…

Но он не отреагировал на эту тихую мольбу.

— У меня своя миссия, месье Раф, а у вас своя. Кто-то должен пойти и позвать военных, чтобы схватили этих шакалов. Нет! Не слезайте. Я не смогу вас застрелить, вы же знаете, поэтому мне придется убить себя, не отведав вкуса мести, и я это сделаю. Вы позаботитесь о захоронении моего трупа?

В наступившей тишине раздалось нетерпеливое фырканье лошади. На открытой дороге дул ветер. Кэтрин почувствовала влагу моросящего дождя на своих губах и ресницах. В голове вертелся вопрос. Почему? Почему это должно было произойти? Но она понимала, что на это нет ответа.

Рафаэль расправил плечи.

— Тогда желаю хорошей охоты, mon ami.

Пришпорив коня, он пустился вскачь. Кэтрин, протирая глаза сначала одной рукой, затем другой, смотрела назад, пока дорога не повернула. Грязная тропа с сухой травой и примятой осокой посредине была пустой.

Они не могли ехать по открытой дороге и понимали это, но по мере приближения к Новому Орлеану была важна каждая миля. В конце концов им придется свернуть к реке, но не сейчас. Еще было слишком рано, слишком близко к Альгамбре.

Под двойной тяжестью мерин быстро слабел. Кэтрин тоже устала. Ее платье, тяжелое и плотное, однако не предназначенное для верховой езды, собиралось складками над коленями. Наброшенный сверху широкий плащ помогал сохранить приличный вид, но не закрывал ноги. Одетые только в шелковые чулки, они натирались шерстью лошади, задней частью седла и парой прикрепленных к седлу мешков. Ее муж никак не реагировал на ее присутствие позади него, однако она не хотела прижиматься к нему слишком близко. Попытки сидеть прямо и не раскачиваться медленно истощали ее силы. Теперь она старалась скрыть от него дрожь в мышцах. Ей казалось, что это у нее неплохо выходит, пока он не свернул в лес позади зарослей ежевики и коричневых головок побитого морозом золотарника.