— Торговец шерстью должен придумать, как заработать себе на жизнь: он должен учесть расходы на пони и мулов, а также плату погонщикам, — говорила Элеонора задумчиво.

— Ну, разумеется, — ответил Роберт равнодушно, не вникая в ход мыслей своей жены.

— Значит, чтобы возместить все расходы, он должен купить у вас шерсть по меньшей цене, чем продаст ее в Лондоне. Иначе ему нет в этом никакой выгоды.

— Да, да, конечно. Вы очень умны, — произнес Роберт, приятно удивленный интересом жены к его делам на ферме.

— Тогда, — продолжала Элеонора невозмутимо, — почему бы вам самому не отвозить шерсть в Лондон и не продавать ее напрямую, вместо того чтобы выручать скупщика?

— Потому что я хозяин овцефермы, а не торговец шерстью, — ответил Роберт.

— Почему бы не изменить ситуацию? Разве есть закон, запрещающий быть вам и тем, и другим?

— Нет. И я знаю некоторых торговцев, которые сами держат овец.

— Так вот, если есть торговцы, которые держат овец, то почему бы не появиться фермерам, которые еще и торгуют? — продолжала Элеонора, увлеченная собственной идеей. — Уверена, это принесет намного больше прибыли.

— Отец ни за что не согласится, — сказал Роберт.

— Ну, конечно, работая по старинке, как он это делал, он и не смог бы совмещать одно с другим. Он всегда все контролировал сам и даже помогал работникам выполнять самую грязную работу, поэтому у него просто не было времени заниматься торговлей. Но если у вас появится помощник, который будет добросовестно следить за всем, то это освободит вас от многих обязанностей.

— Я вас понимаю, и все же отец просто не даст на это согласия. Во-первых, он не доверит никому делать то, что выполнял лично. Он с большим трудом соглашался передавать бразды правления мне, когда ему приходилось навещать лорда Эдмунда. А представить себе постороннего человека, которого отец захотел бы ввести в курс дела, я просто не могу.

— Но я и не предлагаю стать купцом ему, я говорю о вас.

— Отец все еще владелец фермы. Пока он остается хозяином, дела будут вестись, как он посчитает нужным. Поэтому я точно знаю, что он не согласится с вашим предложением, и я настоятельно советую вам даже не упоминать при нем об этих ваших идеях. Вы же знаете, как у него в связи с болезнью испортился характер.

В этот момент вернулся Джо с кувшином эля.

— Вот, хозяин, — сказал он. — Замечательно охлажденный, стоял на полке внутри колодца. Разрешите вам налить?

Он говорил так почтительно, что Роберт успокоился и позволил налить себе немного эля, наблюдая за Джо с пристрастием.

— У тебя все очень ловко получается, — заметил он недовольно, следя за тем, как Джо разливает эль по кружкам.

— Меня очень строго учили, — отозвался Джо, с улыбкой глядя в сторону своей госпожи.

Роберт снова почувствовал себя уязвленным.

— Чему еще вы его научили? — спросил он жену.

— Играть и петь, а еще читать, писать и считать, — перечислила Элеонора.

— Да, ты будешь талантливым молодым человеком, — произнес Роберт. — Тебе повезло, что моя жена проявляет к тебе такой интерес.

— Вопрос не в везении, Роберт, — сказала Элеонора, смеясь. — Чем больше знаний я вложу в их головы, тем лучшими слугами они станут. Джо станет вам более полезен в вашей работе купца, если он будет уметь читать и считать. Он выполняет обязанности моего личного секретаря, потому что умеет хорошо писать. Тоже самое относится ко всем остальным слугам. Разве вы со мной не согласны?

Она улыбалась ему так ободряюще, что Роберт опять пригладил перышки. Элеонора относилась к Джо только как к слуге! Это замечательно. И она готовила мальчишку для работы с ним, Робертом, это еще более замечательно. Он открыто улыбнулся своей жене, почувствовав вдруг, что жизнь стала намного милей и интересней! Затем залпом опрокинул в себя немного эля.

— Конечно, моя дорогая, вы правы. И я согласен с вами и по поводу нашего другого разговора — о продаже шерсти. Но это должно подождать, пока я не стану полноправным хозяином фермы. Затем мы сможем делать, как посчитаем нужным. Пожалуйста, я прошу вас не затрагивать этого вопроса при моем отце. Еще эля, Джо! И не забудь налить своей хозяйке!

Джо склонился над кружкой Элеоноры, чтобы выполнить приказание Роберта и для того, чтобы скрыть улыбку. Он очень любил своего хозяина, почти так же, как и свою госпожу, но он понимал, что это очень простодушный человек. А хозяйка точно знала, как с ним справиться. Роберт Морланд мог сколько угодно говорить о времени, когда он «станет хозяином фермы», у Джо не было сомнений, кто по-настоящему будет тогда заправлять делами.

Роберт выпил еще эля, чувствуя, как с каждой кружкой мир окрашивается во все более веселые тона.

— А теперь, моя дорогая, — сказал Элеоноре Роберт, — ответьте мне, как сегодня вели себя мои девочки? Чем они занимались? Анна, иди сюда и поговори со мной по-французски, чтобы я мог понять, насколько хорошо ты продвигаешься в нем.

— У нее уже были уроки сегодня, а маленькая Хелен выучила новую песенку, хотя, возможно, она уже и забыла ее к этому времени. Да, малышка?

Она подняла темноволосую девочку к себе на колени, и Хелен застенчиво кивнула головой, так и не вытащив пальца изо рта.

— А крошка сорвала головки со всех цветов, — добавила Ани, — а еще она играла с пчелой, и та ее не ужалила. У нее прекрасно получается ладить с животными, доложу я вам.

— Это правда, сэр, — подтвердила Анкарет. — Она ездит на Джелерте, как на лошади.

Пока Анна разговаривала с отцом по-французски и он хвалил ее за усердие, Изабелле разрешили проехаться по саду верхом на собаке. Джо помогал малютке, а женщины наблюдали и смеялись, и даже Хелен вытащила пальчик изо рта и улыбалась. Робертом опять овладело чувство покоя.


Элеонора ждала появления ребенка двадцать первого августа. Вскоре после празднования третьего дня рождения Анны она собрала всех своих женщин и стала готовиться к родам. Мужчин на это время переселяли в нижние этажи дома. Эдуард Морланд уже не спал в этой комнате, а поселился на первом этаже. Так он мог отдыхать, когда ему хотелось, не ставя в известность других. Кроме того, его мучили сильные боли, поэтому спать одному было удобнее: он мог зажечь свечу ночью и никого при этом не будить. Уильям спал в холле поблизости. Ему не нужны были специальные распоряжения от Роберта, чтобы знать, что он должен постоянно следить за состоянием своего старого хозяина. Часто, когда у Морланда была особенно плохая ночь, Уильям появлялся на пороге комнаты с бокалом подогретого пива, куда он или Жак иногда добавляли щепотку мака.

С огромной неохотой Морланд передавал свои дела Роберту, но по мере того как ему становилось все сложнее справляться с работой, его сын чувствовал себя все увереннее. Морланд выезжал на поля каждый день, хотя не мог теперь подолгу ходить, потому что быстро утомлялся. Его часто можно было увидеть верхом, прямо сидящим в седле. Он не мог допустить, чтобы работа на ферме не контролировалась. Его настроение полностью зависело от его состояния — если боль усиливалась, то и характер портился сразу. Работники, тем не менее, работали на совесть, так как любили Морланда вопреки его грубости и резкости. Для них он был прежде всего справедливым и щедрым хозяином. Когда боль одолевала его настолько, что он не мог покинуть дом, он без конца ворчал и бушевал, посылая слуг каждые полчаса, узнать, что делают его домочадцы и работники.

В такие дни Роберт принимал на себя все обязанности, но делал вид, что нуждается в совете отца по любому поводу. Джо тоже, будто ненароком, попадался ему на глаза, чтобы рассказать последние слухи и новости, которые сообщил всадник, проезжавший по Большой южной дороге. Ани как бы спохватывалась, что потеряла Изабеллу, когда та уже приползала в его комнату. Маленькая Анна обязательно хотела прочитать свой последний выученный урок дедушке. Все эти хитрости были так организованы, чтобы Морланд не смог подумать, будто его жалеют, иначе он пришел бы в ярость.

Даже Элеонора, хотя и не могла заставить себя проникнуться любовью к больному свекру, в глубине души очень сочувствовала ему. Было ясно, что он смертельно болен. Морланд преодолевал эту боль только благодаря своей железной воле. Он высох и напоминал ходячий скелет, его кожа приобрела нездоровый серо-голубой оттенок, а волосы побелели за считанные недели.

При такой картине болезни говорили, что человека съедают изнутри паразиты, и исцеления от этой хвори не существует.

В тот день, когда Элеонора стала готовиться к родам, Морланд остался в своей комнате. Его кровать была придвинута к окну, так чтобы он мог видеть все происходящее во дворе. Передвижения, которые он наблюдал, казались ему глупыми и неправильными, вызывая у него беспокойство и раздражение. Он словно напряженно прислушивался к чему-то, когда Роберт зашел к нему дать подробный отчет за утро.

— …и я поместил в загон еще сотню овец, пока Бен и Эллинг заделывали дыры в плетне вокруг пастбища. Отец, вы меня слушаете?

— Да, да, — сказал Морланд раздраженно, но его глаза не отрывались от окна. Исхудавшей рукой он гладил голову старого гончего пса, который сидел у кровати хозяина, не отрывая от него грустного взгляда.

— Я слышу тебя. Что еще ты хочешь мне сказать?

Роберт напряг свое воображение.

— Жак готовит пару жареных голубей в молочном соусе вам на обед…

— Только не о еде! — гаркнул Морланд. — Тебе что, о чем-то более интересном нельзя со мной поговорить?

Роберт вспыхнул, но постарался не придавать значения словам отца, объясняя их его болезнью. Морланд довольно хмыкнул, видя смущение сына, и его настроение тут же улучшилось. По крайней мере, в его жизни все еще оставались хоть какие-то забавы. Внезапно он насторожился и внимательно прислушался, затем расслабился снова, потому что, казалось, не услышал того, чего ждал.

— Где все? — спросил он. — Где дети?

— Дети в саду с Анкарет. Наверное, вам послышался какой-то шум из-за нее. Она иногда не может справиться с ними.

— Я не слышал никакого шума, — ответил Морланд ровным голосом.

— Я думал…

— А где Ани? Ведь она выполняет обязанности няньки?

— Но она с Элеонорой, — ответил Роберт.

Морланд кивнул и добавил:

— Конечно. Какие новости у мадам?

— Новостей пока нет. Сегодня я еще не разговаривал с ней, но если бы начались роды, они тут же сообщили бы мне.

— Столько чертовой суеты, — Морланд скорее размышляя вслух, чем обращался к своему сыну. — Я не помню, чтобы ваша мать запиралась в спальне за неделю до того, как она ожидала Эдуарда или тебя.

— Но впереди не неделя, а всего три дня, отец, — сказал Роберт примирительным тоном. — Некоторые леди начинают готовиться к родам за многие недели.

— Не вздумай поучать меня, как ведут себя все эти знатные дамы, — снова повысил голос Морланд. — Может, я и простой овцевод, но знаю обо всех премудростях светской жизни больше тебя. Я останавливался в их поместьях очень часто: у лорда Эдмунда, лорда Бедфорда, упокой, Господи, его душу, у герцога Хамфри, герцога Йоркского. Я знаю их, и они знают меня. Эдуард Морланд? Да, да, конечно, это человек известный, так они скажут. — Роберт кивал, не перебивая отца. Морланд тем временем продолжал: — И король, сам король. Мы все стояли плечом к плечу, когда отправлялись во Францию. Король Гарри, — вот как мы его называли. Мы были его плоть и кровь, он знал, как заставить себя любить. Великий король, великий солдат, а знал нас всех по именам, как если бы нас была горстка людей. Мы и он — вот как мы себя чувствовали. И мы били французов, хотя их было в десять раз больше на поле боя, чем нас.

Роберт слышал эти рассказы уже много раз, и не только от своего отца, но и от любого, кто считал себя ветераном французских войн. Это время они никак не могли забыть, потому что оно было исполнено славы и триумфальных побед. «Старые добрые деньки», — так они его называли.

— И однажды я встретил королеву, но не во Франции, а позже, в Англии. Королева Екатерина, Екатерина Валуа. О, она была красотка, самая красивая дама, которую мне доводилось видеть, и она была очень молоденькая. Она знала только несколько слов по-английски, а я не умел говорить на французском, поэтому я не знал, что она рассказывала, но у нее был голос, который можно было слушать хоть целый день. Как птичка, да, она была похожа на птичку, — воспоминания затуманили его лицо. — Но она оказалась испорченной, несмотря на всю свою красоту, изменщицей и предательницей, как все французы. Помни, Роберт, что дьявол может являться в ангельском обличье, чтобы одурачить человека. Будь всегда начеку. А она — она умерла, о, королева Екатерина. Умерла в монастыре, где, благодарение Богу, им удалось спасти ее душу, душу порочного создания.