На самом деле Элеонора уже имела на примете партию для Маргарет, джентльмена из Мидлхема, но она не желала посвящать в свои планы Дженкина. Она не хотела обидеть его, потому что связь их семей оказалась прочной, да и ее деловые отношения с ним складывались, как нельзя лучше. Ей хотелось избежать дальнейшего разговора в надежде на то, что подвернется удобный случай сообщить новости, когда понадобится. Генри был заманчивой партией, но не такой заманчивой, как джентльмен из окружения самого герцога Глостера.

— Объединение наших семейств привело к большому успеху, — снова заговорил Дженкин, — так что я бы с удовольствием укрепил наш союз еще одним браком.

В его голосе послышались нотки оскорбленного самолюбия.

Элеонора ответила ему обезоруживающей улыбкой, которая все еще могла выбить у мужчины почву из-под ног, вызвав в памяти образ той несравненной красавицы, какой она была в молодые годы.

— Я полностью разделяю ваши стремления, — проговорила она приятным голосом. — О, смотрите, подъезжает новая повозка. Давайте пойдем и посмотрим. Дети, потеснитесь!

Элеонора наклонилась к окну. К счастью, всем хватало места. Томас Баттс поднял на плечо свою маленькую дочку Анну, а затем увидел, как Поль старательно поднимается на цыпочки, чтобы лучше все рассмотреть. Тогда он поднял и его тоже, посадив на другое плечо. Дети посмотрели друг на друга поверх головы Томаса и робко улыбнулись. Элеоноре пришла в голову блестящая мысль.

Когда повозка тронулась с места, они с Дженкином вернулись к своим уютным креслам. Поль и Анна, которых Томас спустил на пол, отошли в уголок, где у Анны стояла игрушечная лошадка. Они начали тихо играть, сначала немного смущаясь, но потом уже болтая и чувствуя себя намного свободнее. Двухлетняя Анна была очень развитой девочкой, смелой и умной, поэтому четырехлетний Поль не посчитал ниже своего достоинства играть с такой малышкой.

— Я как раз думала о том, что вы говорили по поводу более близких связей наших семейств, — начала Элеонора.

— Да? — нетерпеливо ответил Дженкин. — Вы говорите о госпоже Маргарет…

— Нет. Я говорю о союзе, который уже складывается без нашего вмешательства.

Она многозначительно посмотрела на детей, игравших в углу. Дженкин проследил за ее взглядом, и его лицо выразило понимание: Элеонора предложила союз гораздо более важный, чем брак Маргарет и Генри, младших детей, чьи судьбы не играли большой роли. Если Сесиль и Томас не будут иметь сыновей, что казалось вероятным, так как Сесиль родила только двух детей за четыре года брака, да еще и девочек, которые выживают чаще мальчиков, то Анна станет наследницей всех поместий Дженкина. Поль Морланд же, первенец-внук Эдуарда — первенца Элеоноры, был законным наследником всего огромного состояния Морландов. Если эти дети свяжут свои судьбы, то все богатство окажется в одних надежных руках.

Такое предложение не могло не польстить самолюбию Дженкина. Социальное положение Морландов было несравненно выше положения его семьи, поэтому брак Поля Морланда оказывался вопросом гораздо более важным, чем брак Анны Баттс, даже если она и не окажется наследницей. Поль Морланд был обречен на то, чтобы однажды стать важной персоной. Предложить заключить такой союз значило оказать большую честь Дженкину, чего он не ожидал. Кроме того, подобное предложение, исходившее от Элеоноры, доказывало ему, что она действительно не хотела расставаться со своей внучкой еще год, а не пренебрегла его сыном, как недостойной партией.

Однако он не знал, что Элеонора с такой легкостью говорила об этом союзе, потому что он был делом отдаленного будущего. Пообещать брак между детьми, которые еще были крошками, куда легче, чем отказать Генри в руке Маргарет, которая уже созрела для брака. Кроме того, Элеонора вполне могла бы и расторгнуть обещанный союз, если бы посчитала нужным. Обручение в глазах церкви было таким же незыблемым, как брак, не имевшим обратной силы, но если в твоем кармане звенела монета, а сам ты обладал властью и влиянием, то заставить молчать голос неспокойной совести было легко. Достаточно иметь золото, чтобы купить папское разрешение на новый союз. Короли постоянно нарушали договоренности, которые касались обручений в детском возрасте, так что и Элеоноре это не возбранялось.

Дети продолжали играть, не подозревая, какие планы строятся на их счет и героями каких жизненных хитросплетений им предстояло стать. Элеонора и Дженкин поговорили о делах еще немного. До того как день угас, они пришли к соглашению, что обручение должно состояться сразу после окончания праздника Тела Христова.

— Ну, а саму свадьбу сыграем, как только Анна станет достаточно взрослой, — вопросительно сказал Дженкин, и в его голосе прозвучала надежда.

Это означало, что Анна могла быть выдана замуж уже в двенадцать лет.

— Пока ей не исполнится четырнадцать, — твердо ответила Элеонора. — Я уверена, что заключать брак раньше, чем девице исполнится четырнадцать лет, просто глупо.

Дженкин согласился, и оба остались довольны. Свадьба должна была состояться через двенадцать лет, а за двенадцать лет многое могло случиться.


Следующий день был посвящен более серьезным мероприятиям в программе празднования: все известные люди, принимавшие участие в подготовке торжеств, должны были пройти в церемониальном шествии. Оно начиналось у церкви Святой Троицы, той, в которой Морланды женились, в которой их отпевали с тех самых пор, как Элеонора приехала в Йорк. Затем процессия двигалась через весь город. Во главе шествия несли крест, за ним следовал хор, поющий гимн, а дальше шли представители торговых гильдий со своими флагами и эмблемами. Текстильщики по традиции замыкали шествие. Фигура Эдуарда хорошо выделялась на общем фоне: он был высоким и стройным, в длинном платье, отороченном мехом и подбитом в плечах, и в большой шляпе, украшенной драгоценной брошью, на его груди красовалась широкая, в два дюйма толщиной, золотая цепь.

За торговцами шли представители религиозных братств: святой Екатерины, святого Слова и других. Здесь же можно было увидеть людей, которых поддерживали в том или ином религиозном братстве, стариков, сирот или калек.

В центре процессии несли крест и знамя, вокруг которых собрались самые известные горожане, знаменитости и вельможи. Герцог и герцогиня Глостер с торжественным выражением на лице следовали в этой части процессии, и их примеру подражали все остальные. Элеонора занимала свое место, держалась прямо и была восхитительно одета. Никто не дал бы ей и половины тех лет, которые она прожила. Дженкин находился неподалеку, занимая не столь почетное место, как Элеонора, хотя и находясь в «престижных рядах».

Эта часть процессии была сопровождением того, что являлось сердцем шествия. Четыре священника несли паланкин под золотым балдахином. Там стояла серебряная рака, украшенная драгоценностями, с берилловой чашей, в которой покоились Святые Мощи. За ними следовал второй хор, состоящий из прелатов. Замыкали шествие главные чиновники города и другие выдающиеся граждане. Процессия пестрела красивыми флагами, крестами, факелами и огнями тонких свечей. Все были в роскошных платьях и изысканных украшениях. Процессия медленно двигалась по переполненным улицам — повсюду звучали хвалебные гимны. Зрители знали тексты гимнов наизусть и присоединялись к пению, музыка наполняла сердца людей счастьем и благодарностью Отцу Святому, сотворившему их и позволившему в благости Своей дожить до этого славного июньского дня.

Весь путь шествия был устлан свежим тростником, а каждый дом по пути процессии украшен гобеленами, вывешенными из окон и закрепленными на фронтальных перекладинах. Все входные двери были увиты зелеными ветками. На углах улиц развевались городские флаги, а над головами людей лился колокольный звон. Звонари на церковных колокольнях работали в этот день не покладая рук, заполняя воздух насыщенным бронзовым звоном.

Наконец они достигли конечной цели своего пути и подошли к кафедральному собору, где отслужили торжественную мессу, а позже священник прочитал прекрасную проповедь. Участники процессии зашли внутрь, а вся остальная публика толпилась у входа или во дворе, даже не видя мерцания свечей на алтаре и не слыша слов проповеди, а лишь догадываясь, когда следует преклонить колени, а когда присоединиться к общему пению.

Вечером устраивали праздничные пиршества, самым роскошным был банкету лорда-мэра. Ричард Глостер и Анна Невилл были почетными гостями на этом ужине. Элеонора тоже оказалась в числе приглашенных, в то время как Эдуард, Сесилия и Дженкин Баттс отправились на пиршество, устраиваемое гильдией текстильщиков, которая считалась второй по богатству после гильдии ювелиров. Две гильдии традиционно соперничали друг с другом в том, кто устроит лучший ужин, поэтому вино, еда и развлечения везде были отменного качества, а получить приглашение от одной из этих гильдий уже означало обеспечить себе прекрасный вечер.

Общая атмосфера на ужине у мэра была сдержанная и исполненная достоинства, но еда и напитки отличались не только изысканностью, но и разнообразием. Ричард и Анна пользовались большим уважением, поэтому стало традицией, что во время ужина они обходили гостей и беседовали с людьми, а не просто сидели, ловя благоговейные взгляды. Элеонора наблюдала, как они приближаются к ней, и с умилением заметила, что они знают многих гостей по именам. От ее внимания не ускользнуло и то, что люди обращаются к ним и за советом, и чтобы поделиться радостью, чувствуя, что государственные интересы для этих высоких гостей так же важны, как и незначительные события их повседневной жизни. Для Глостера не существовало мелочей, если дело касалось его подданных. Именно поэтому он был так любим всеми. Его брат Эдуард обладал таким же ценным качеством: о нем говорили, что он знает по именам всех важных людей в каждом городе, да и многих рангом пониже.

Лорд Ричард подошел и на правах личного друга улыбнулся Элеоноре.

— Ну, госпожа Элеонора, что вы хотите мне поведать, какие вопросы мне надо решить? — произнес он.

— У меня нет ни проблем, ни вопросов, ваша светлость, — ответила ему улыбкой Элеонора. — Единственное, что мне хотелось бы узнать: как ваши дела и как чувствуют себя миледи и ваш Эдуард, или граф Солсбери, что будет точнее?

— Эдуард в порядке, — ответил он. — Мы же старые друзья, не так ли? Анна и дети здоровы и веселы, хотя Анна худее, чем; мне хотелось бы ее видеть. Но она всегда была изящного телосложения.

Они оглянулись на герцогиню, которая стояла в нескольких шагах от них и была занята беседой. Она действительно была худощавой, но на ее щеках играл здоровый румянец, а ясные глаза блестели.

— Она выглядит замечательно, — отметила Элеонора.

— Благодарение Богу. Нам предстоит отправиться в Лондон сразу после окончания торжеств. Моя сестра Маргарет прибывает с визитом. Я буду очень рад встретиться с ней снова.

— О, какая радостная весть, — сказала Элеонора. — Когда вы виделись последний раз, ваша светлость? Могу предположить, что это было еще во Франции?

Ричард криво усмехнулся при воспоминании о той военной кампании.

— О да. Это было в 1475 году.

— На этот раз вы ждете ее с частным визитом?

— Подозреваю, что нет. Будет решаться вопрос о женитьбе, сын Максимилиана намерен вступить в брак с одной из моих племянниц, хотя время покажет.

Мэри Бургундская вышла замуж за князя Максимилиана из Германии, и именно о нем упомянул Ричард.

— Довольно об этом, вернемся к вам. Как ваши дела? Могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?

Элеонора с сомнением посмотрела на него. Она знала по опыту, что вопрос Ричарда не был простой формальностью, и ей действительно хотелось кое о чем попросить. С другой стороны, она чувствовала, что высказывать какие-то просьбы в такой день было бы неудобно. Она колебалась.

— О, вижу, что попал в самую точку, — проницательно отметил он. — Говорите же.

— Я испытываю неловкость по поводу неуместности подобного разговора в такой праздничный день, как сегодня…

— Говорите, кроме вас об этом никто не подумал, — сказал лорд Ричард. Затем, увидев, что она неправильно истолковала его слова, мягко добавил: — Лучше поговорим сегодня, потому что я сразу же уеду в Лондон и пробуду там до осени, а потом, я уверен, мы поведем армию против шотландцев, поэтому вы можете не увидеться со мной до следующего года.

— Что ж, в таком случае, сэр… Я хотела просить вас о моем внуке Томе. Он лучший из всех моих мальчиков, если считать и моих сыновей, и моих внуков. Я надеялась, что вы могли бы взять его к себе в услужение.

— О, конечно, Элеонора! Я с радостью сделаю это. На Севере, как нигде, не хватает умных молодых людей. Я рад, что мне доведется приложить руку к его воспитанию. Знаю, что у нас не возникнет разногласий по поводу суммы его содержания, поэтому будем считать дело решенным, хорошо? Направьте его ко мне, как только я вернусь из Лондона.