Синтия Хэррод-Иглз - Династия

Генри улыбнулся, обнажив белые зубы.

— Она не возражает. Именно королева и знакомит короля с большинством его пассий. Ей нравится быть королевой, а не женой короля.

— Она красива?

— Как снежная королева, — ответил Генри. — Прекрасная и холодная, как мрамор. Ее волосы похожи на золото, а глаза словно лед. Она как будто пронизывает вас взглядом. Никто не смеет перечить ей, даже король. Она обладает властью настоящей императрицы.

— Ее родственники часто находятся при дворе, я полагаю? — спросил Эдуард, надеясь переключить разговор на менее пикантные темы.

— Они везде. Двор так и называют: двор мадам Вудвилл. Даже иностранные послы приняли это неофициальное название. Однако недавно ее здорово осадили, — ухмыльнулся Генри. — Брат короля прибыл с визитом. Он почетный гость, и весь Лондон восхваляет его победы над шотландцами. Все в восторге от Глостера, и королеве приходится помалкивать и терпеть. Она его ненавидит, как самого лютого врага, хотя никто и не знает причины.

— Зло всегда ненавидит добро, — тихо произнесла Элеонора. — Мне видится здесь угроза герцогу.

Генри пожал плечами:

— Может, вы и правы. Но король просто счастлив, что его брат сейчас при дворе. Он проводит много времени в обществе Глостера, вспоминая старые добрые времена и строя планы на будущее. Королева скрежещет зубами и мечется по своим комнатам, как загнанный зверь. Она только и делает, что посылает шпионов разведать, о чем разговаривают венценосные братья.

Молодые люди рассмеялись, а старшее поколение хранило мрачное молчание.

— Милорд Глостер привез с собой много челяди и придворных? — поинтересовалась Элеонора.

Генри торжественно улыбнулся ей.

— Я знаю, почему вы спрашиваете. Я намеревался рассказать немедленно… Ваш внук приехал вместе с милордом. Мы встретились однажды, вскоре после его прибытия в Лондон. Я хотел пригласить его отобедать у меня, но у нас не было времени встретиться, ведь я как раз собирался в Йорк. Но вам наверняка будет приятно узнать, что он в добром здравии и шлет вам поклон. Он очень хорошо зарекомендовал себя в военной кампании, как я понял, потому что милорд о нем самого прекрасного мнении. Том очень скромный, он позволил себе лишь намекнуть на свое истинное высокое положение. Он показал мне рану, которую получил в битве. После нее останется очень впечатляющий шрам, скажу я вам. На все предплечье.

— Благодарение Богу, что он цел и невредим, — откликнулась Элеонора. — Рана заживает?

— Да, быстро. Том показался мне молодым человеком с приятным и легким характером, потому что милорд обычно призывает его к себе, когда впадает в меланхолию, что происходит довольно часто, насколько я понял. Милорд Глостер весьма достойный человек, но ему вряд ли приходится по вкусу двор мадам Вудвилл с его увеселениями.

— Увеселения, которые носят добродетельный характер, я уверена, пришлись бы ему по вкусу… — начала говорить Элеонора с металлом в голосе.

— Вы правы, — прервал ее речь Генри. — Но все равно там можно найти массу интересных людей: образованных, остроумных, гениальных, тонких ценителей прекрасного, искусств, науки. Возможно, что королева ведет себя, как тиран, возможно, что у нее не сердце, а ледышка, но именно ее усилиями двор стал предметом зависти всей Европы.

Он поставил Элеонору в двусмысленное положение: с одной стороны, она не могла не признать, что английский королевский двор лучший в мире, но с другой — не хотела оказывать честь мадам Вудвилл.

Пока она вела невидимую борьбу сама с собой, Генри продолжал:

— Между прочим, у меня есть еще одна новость, на этот раз она касается вашего сына.

— Моего сына? — удивилась Элеонора.

— Ричарда? — быстро спросил Эдуард.

— Нет, я имею в виду Джона. Хотя это только слухи, которые могут оказаться досужими сплетнями, но я слышал, причем из очень надежного источника, что Джон планирует второй раз жениться. — Элеонора отреагировала лишь строгим взглядом. — Я понимаю, что его первый брак не соответствовал ожиданиям семьи, поэтому не вызвал вашего одобрения. На этот раз его выбор остановился на даме из Девоншира, очень богатой вдове.

— Ее имя, сэр, вы не знаете, как ее зовут?

— Ничего более того, что сообщил вам. Лишь слухи, как я уже сказал.

— Возможно, ее знает моя дочь Анна, — объяснила Элеонора. — Если бы мне было известно ее имя, то я могла бы написать Анне и спросить. Но я напишу ей в любом случае, может, Джон продолжает с ней переписываться. Если эта женщина занимает высокое положение и богата, то он может рассчитывать на наше прощение за свою первую ошибку.

Генри подумал, что, скорее всего, Джон вообще не нуждается в их прощении, но решил оставить эти мысли при себе.

— Надеюсь, что я угодил вам новостями о членах вашей уважаемой семьи.

— Я предпочла бы услышать вести о Ричарде, а не о Джоне, — сказала Элеонора, но затем вспомнила о хороших манерах. — О, конечно, мы вам очень благодарны. Когда вы увидитесь с Томом в следующий раз, передайте ему заверение в нашей любви. Мы очень надеемся, что его господин отпустит его для короткого визита домой.

— Я смогу это сделать лично, — вспыхнув, произнесла Маргарет.

«О Господи, она же прекраснее, чем любая из придворных дам. Если одеть ее по моде, она произведет фурор. Мне будут завидовать», — думал Генри, глядя на свою улыбающуюся невесту.

Если бы Маргарет могла услышать эти мысли, она, несомненна, осталась бы довольна Генри.

Свадьбу отпраздновали второго января. Маргарет была одета в платье из красного бархата, длинные рукава которого украшал белый мех. Она была самой красивой из невест, которых только можно было себе представить на зимнем торжестве. Генри подарил ей белую собачку, крошечную и длинношерстную, со смешной вдавленной мордой. Говорили, что он заказал привезти ее из далекого Китая. Другим свадебным подарком стало ожерелье из великолепных рубинов и жемчуга. В этот момент Сесиль почувствовала слабые уколы зависти, потому что хотя Томас и был старшим сыном и должен был унаследовать отцовское имение, но Генри управлял собственным делом и, похоже, жил куда более интересной жизнью, которую Маргарет предстоит разделить с ним.

— Не могу дождаться того момента, когда отправлюсь в Лондон, увижу двор, Тауэр, короля и королеву, всех богатых и знатных вельмож, там обитающих. Генри пообещал, что представит меня ко двору при первой же возможности. А еще у меня появится много новых платьев, все будут приходить к нам с визитами и…

Сесиль проявила всю свою выдержку, чтобы дослушать болтовню сестры, не выдав своих истинных чувств. Она не могла забыть, что поездка в Лондон была ее мечтой. Она не могла забыть, что всегда хотела жить развлечениями, которые может дать только жизнь в большом городе. Йоркское общество, по ее мнению, было слишком провинциальным. Хотя она любила Томаса, все равно не могла забыть, что когда-то Генри любил ее, обещая именно ей, а не ее сестре, взять ее с собой в Лондон.

— Да, да, ты это уже не раз говорила, — прервала она сестру. Маргарет остановилась и изумленно уставилась на Сесиль.

— Сесиль, не может быть, чтобы ты мне завидовала или ревновала, правда? У тебя же такой великолепный дом, у тебя есть Томас и твои девочки, — провоцирующим тоном сказала она сестре.

— Конечно, я не завидую. Мне не хотелось бы отправляться ко двору, где я должна была бы вежливо склонять голову в присутствии королевы, этой мадам Вудвилл, — поправила она себя, повторяя слова Элеоноры. — Ты ведь знаешь, что говорит бабушка…

— Ха, бабушка! Она так часто любит повторять, как ненавидит королеву, только для того, чтобы никто не забыл, в каких она хороших отношениях с королем, — сказала Маргарет. — Я могу поспорить на свои жемчуга, что встреть она королеву, то была бы с ней милой и любезной.

— Неправда! — горячо воскликнула Сесиль. — Она любит милорда Глостера и ненавидит его врагов. Раз он наш покровитель, то и ты могла бы проявить к нему большее уважение.

— Я его уважаю, как мне и положено, — беззаботно проговорила Маргарет. — Я не понимаю только, почему нельзя, сохраняя уважение к Глостеру, быть вежливой с королевой. В конце концов, мы же не знаем, враги они или нет. Она ничего не сделала, чтобы навредить ему, — Маргарет сузила глаза. — В любом случае, дорогуша, я точно знаю, что ты согласилась бы поехать в Лондон, даже если бы это значило ползать на коленях перед королевой целыми днями. Так что не строй из себя оскорбленную добродетель.

Между сестрами пробежал холодок.

Вскоре после свадьбы пришла плохая новость: Максимилиан Бургундский пошел на мировую с королем Луи, уступив ему некоторые земли. Самое печальное, что он подписал с ним соглашение, в котором обещал не оказывать помощи англичанам. Дофин, сын Луи, которого планировали женить на принцессе Элизабет, теперь был обещан в мужья дочери Максимилиана. Луи Французский не только нарушил обещание, касающееся обручения, но и прекратил платить дань королю Эдуарду и английским аристократам, договоренности о которой они добились в результате прошлой военной кампании. Это был ощутимый удар, особенно если вспомнить, что бургундские земли были важным транспортным звеном в торговле между Англией и Европой. Кроме того, французское доминирование на побережье ставило под угрозу безопасность Англии, которой теперь следовало опасаться нападений.

Накануне февраля пришла более утешительная весть: лорду Ричарду за его большие заслуги перед королем даровано право бессрочного управления территориями на Северо-Западе Англии, что фактически делало его принцем большой части страны, простиравшейся от Йорка до границ Шотландии. Элеонора с облегчением вздохнула, поскольку эта новость означала, что Ричарду обеспечена безопасность, что он будет править собственным королевством в королевстве. Будучи сильным политиком, он сможет навести порядок, заставить работать правительство и сделать эти дикие земли цивилизованными, где будет царить закон.

Радость от этой новости затмила прочие волнующие известия, хотя и они не оставляли ее равнодушной. Англия утратила единственного союзника и теперь была совершенно беззащитна перед Францией. До них дошли слухи, что король был настолько потрясен новостями с континента, которые пришли буквально накануне Рождества, что не смог заставить себя участвовать в традиционных рождественских увеселениях. Лорд Ричард на них тоже не присутствовал. Должно быть, это Рождество в королевском дворце прошло очень скучно.

Ничто, однако, не могло омрачить радости Маргарет от предстоящего появления при дворе. Она приходила во все большее возбуждение при мысли о скором отъезде в Лондон вместе с красавцем-мужем. Они должны были покинуть Морланд-Плэйс на следующий день после Сретения, чтобы успеть обосноваться в лондонском доме до наступления Великого Поста. Маргарет предстояло научиться вести хозяйство и убедиться, что все запасы сделаны вовремя и в нужном количестве.

— Не беспокойся так, — шепнул ей Генри, когда они остались наедине. — Даже если чего-то не будет хватать, это не повод для волнения, потому что в Лондоне почти все можно купить, лишь бы только хватило золота. А у меня золото имеется.

— Лучше не говорить об этом бабушке, — захихикала Маргарет. — Она не перенесет, если не экономная хозяйка не будет наказана.

В самую последнюю минуту перед отъездом Сесиль отбросила свою холодную сдержанность и раскрыла объятия для сестры. Она умоляла ее написать ей.

— Я мечтаю узнать о твоей жизни в Лондоне. Боже, мы ведь можем никогда больше не встретиться. Мэг, пожалуйста, напиши мне!

Маргарет начала плакать по примеру сестры.

— О, конечно, Сесиль, я напишу. Прости меня, если я отвратительно вела себя. Я не хотела тебя обидеть. Как я буду скучать по тебе! Но мы обязательно встретимся вновь. Генри и я будем так богаты, что сможем путешествовать. А ты обязательно приедешь ко мне, чтобы увидеть все своими глазами.

— Не думаю, что такое возможно, — грустно произнесла Сесиль. — Если ты напишешь мне, то этого будет достаточно.

Сестры обнялись в последний раз. Маргарет и их сопровождающие отправились в свое долгое странствие, конечной целью которого должен был стать Лондон.

Вечером в начале мая Том сидел в компании своей сестры Маргарет и ее мужа Генри в их доме на Бишоп-стрит. Они ужинали. В тот день его господин Ричард Глостер созвал парламент и городских чиновников, чтобы дать торжественную клятву на верность королю Эдуарду Пятому, которому в ту пору исполнилось двенадцать лет. Этой присяге предшествовал ряд тревожных событий. Весь Лондон был охвачен страхом, но теперь все вздохнули с облегчением, полагая, что жизнь войдет в свое нормальное русло.