Дженет Таннер - Дитя каприза

– Буду у тебя через… двадцать минут.

– О Ник… спасибо!

– Это тебе спасибо, – сказал он сухо. – Ты так редко приглашаешь меня к себе, Гарриет.

– Пожалуйста, – сказала она, глядя на почти пустую бутылку из-под шотландского виски, – захвати с собой чего-нибудь хорошего и крепкого, чтобы мы с тобой выпили.

За то время, которое потребовалось Нику, чтобы добраться до ее дома, Гарриет заставила себя принять душ и надеть чистый пуловер, хотя самые обычные повседневные дела стоили ей огромных усилий. Ко времени, когда она услышала, как его машина втискивается на стоянку перед домом, Гарриет несколько успокоилась, по крайней мере внешне, и открыла Нику дверь, как она надеялась, с вполне беззаботным видом.

– Привет! Извини, что вытащила тебя из дома в такую погоду.

– Даже не думай об этом, – он поцеловал ее в губы и прошел в комнату. Это был светловолосый худощавый мужчина, лет тридцати пяти, в тяжелом черном пальто. Из вместительного кармана он извлек и поставил на стол бутылку шотландского виски.

– Выпивка – как было велено. Как я понял, ты в этом нуждаешься?

– Еще как! Ну и денек! Спасибо тебе, Ник. – Она протянула ему свой стакан. – Налей мне, только сначала сними пальто. А ты выпьешь?

– Поддержу компанию. Но совсем немножко – вдруг мне придется вести машину. – В его словах прозвучал невнятный вопрос. Она сделала вид, что не заметила этого, по привычке не проявляя эмоций даже тогда, когда сама нуждалась в Нике.

– Я сделала снимки, Ник. По-моему, просто чудесные. – Она с досадой отметила, что голос у нее слегка дрожит.

– Молодец.

Кинув пальто на спинку стула, он налил виски и протянул ей стакан, глядя прямо в глаза. – Ведь ты пригласила меня сюда не для того, чтобы обсуждать снимки, Гарриет… признайся. Совсем по другой причине, а? Как я понимаю, ты последовала моему совету и раздобыла газету?

– Да. – Она отхлебнула виски, потом вдруг вспомнила, что не принесла льда.

Когда она вернулась из кухни, Ник уже удобно устроился на диване. Гарриет подошла. К нему и присела рядом на пуфик.

– У меня уже побывал детектив из страховой компании, – сказала она.

Он приподнял бровь.

– Да? Они не теряют времени.

– Это верно. Думаю, они просто не могут себе позволить терять время, когда речь идет, как сказал этот человек, по крайней мере, о четверти миллиона, но все равно, это было не очень-то приятно. Особенно когда я только что вернулась из Парижа.

Она рассказала ему о состоявшемся разговоре, ничего не скрывая, не упомянув лишь о том, как это подействовало на нее, но Ник слишком хорошо ее знал, чтобы его можно было провести.

– Наверное, было довольно неприятно, – сказал он.

– Еще бы… такой наглец! Сначала высказывает предположение, что я участвовала в мошенничестве со страховкой, а потом чуть ли не утверждает, что мама нас бросила! Я поняла, что, с его точки зрения, компания станет богаче на четверть миллиона, если им удастся доказать, что их вообще не следовало выплачивать, но, черт его побери, ведь он говорил о моей матери!

– О Гарри, милая Гарри… – он притянул ее к себе, усадил рядом и обнял одной рукой. – А ты что думаешь по этому поводу?

– Что я думаю? Конечно, она погибла. Она бы никогда так не поступила с нами… – Гарриет немного помолчала. – Нет, по правде говоря, это я ему так сказала, а на самом деле я не знаю. Я просто не знаю, что думать. – Она глотнула виски.

– Разве это имеет значение? – спросил он. Она высвободилась из-под его руки.

– Конечно, имеет и еще какое!

– Почему? Как бы то ни было, а последние двадцать лет ты прожила без нее.

– Это неважно.

– Ты действительно хочешь узнать правду? Она может оказаться весьма неприятной.

– Да я уже места себе не нахожу, – призналась она – В любом случае, рано или поздно мне придется посмотреть правде в глаза. Этот О'Нил взялся за дело и не намерен останавливаться на полпути. Он будет копать и копать. Боже, что за работа! Представь, что тебе пришлось бы вот так копаться в дерьме!

– По правде говоря, эта работа немногим отличается от журналистской, – сухо заметил Ник, – Ну, Гарри, у тебя есть две возможности: или ты будешь сидеть сложа руки и предоставишь ему вести раскопки, или ты предпримешь собственное небольшое расследование.

– Не знаю. Я не уверена, что хочу этого.

– А я-то надеялся, что ты заодно сделаешь для меня еще один комплект отличных снимков.

– На какую тему?

– Сама решай. Ты же еще не снимала в Кувейте, не побывала в Гонконге, не так ли? А как же лавки сладостей в Корее? Возможно, поездка на Восток – это именно то, что тебе сейчас необходимо.

– Может быть, – в ее голосе совсем не было уверенности.

Они немного посидели молча, затем он многозначительно посмотрел на бутылку виски.

– Можно я выпью еще? Или мне придется все же вести машину?

У нее вырвался смешок, скорее похожий на рыдание.

– О Ник, что бы я без тебя делала?

– Я впервые слышу, что ты это признаешь, – сказал он печально. – Обычно ты прекрасно справляешься со всем сама.

Она не ответила.

– Ну так как же? – настаивал он. – Выпить мне еще или нет?

Гарриет взяла со стола бутылку и до половины наполнила его стакан.

– Выпей, если уж ты так настаиваешь, Ник. И пожалуйста… я хотела бы, чтобы ты остался.

* * *

Сначала она, вконец измученная, забылась под воздействием виски тяжелым сном. Потом неожиданно проснулась – сна ни в одном глазу, нервы взвинчены, мысли вразброд.

Гарриет высвободилась из объятий Ника, и он даже не пошевелился. Она терпеть не могла спать в его объятиях! Заниматься любовью, даже если она при этом не испытывала бурного восторга, было приятно, это действовало как наркотик, но потом… потом ей хотелось остаться одной.

«Я просто негодяйка, – размышляла она иногда. – Я бессовестно использую Ника и сама себя за это презираю. Но он сам во всем виноват. Он позволяет мне делать это. Если бы я была мужчиной, я бы послала себя подальше… да поживее!»

Однако той ночью ей было не до самокопания. Голова была занята совсем другими мыслями.

Выбравшись из-под пухового одеяла, она достала толстый шерстяной мужской халат и, плотно закутавшись, подошла к окну. Снегопад прекратился. На ясном и черном небе виднелось несколько звезд. Под окном стояли цветочные горшки с белыми шапками снега, летом она высаживала в них герань и петуньи, чтобы создать цветовое пятно, нарушающее серое однообразие, а за ними виднелась окружавшая дворик стена, тоже запорошенная снегом. Знакомая картина, но и она изменилась со вчерашнего дня, как изменилось все остальное после появления этой газетной заметки, как изменилась и вся ее жизнь. Теперь она чувствовала, что все в ее жизни на самом деле было не совсем таким, каким казалось прежде.

С одной стороны, Ник, конечно, совершенно прав, когда говорит, что, какова бы ни была правда, это теперь не имеет значения. Пути назад уже нет, нельзя переписать заново прожитые годы. К тому же это было совсем неплохое время. С присущей детям способностью адаптироваться она быстро свыклась с утратой матери, которая всегда была не более чем волшебным видением, существующим где-то на краю ее мира, и опустевшее место с успехом заняла Салли.

Теперь, оглядываясь назад с мудростью взрослого человека, Гарриет смогла оценить то, что принимала тогда как само собой разумеющееся. Когда ей сообщили печальную новость, с ней была Салли. Она утешала ее, смягчая боль, прижимала к себе, когда Гарриет плакала. В Салли было столько тепла, что за это ей можно было простить смешные маленькие слабости и колкие замечания, которые она имела обыкновение отпускать – ведь все это было лишь средством самозащиты. У Салли был огромный запас любви и здравого смысла, который, как предполагала Гарриет, был заложен в ней с детства, но несколько поубавился, пройдя испытание огнем, когда она родила и вырастила незаконнорожденного сына – в те дни, когда произвести на свет внебрачное дитя считалось позором. Салли заменила Гарриет мать, а, выйдя замуж за Хьюго, еще более укрепила свое положение, и Гарриет, чувствуя себя защищенной и любимой, никогда не сомневалась в искренней привязанности тех людей, которые имели значение для нее. Хотя вокруг Гарриет широко раскинулся волшебный мир моды и богатства, ее семейный круг был весьма узок – отец, Салли, а также внебрачный сын Салли – Марк Бристоу.

Марк получил образование в Англии, а впоследствии решил там поселиться, и именно из-за него Гарриет поехала в Лондон, хотя в последнее время редко виделась с ним. Марк занимался рекламой. У него с его партнером Тоби Роджером было собственное агентство, но, как ни парадоксально, большую часть прошлого года Марк провел в Штатах. Он и сейчас находился там по каким-то важным делам. Если бы он был здесь, Гарриет, отчаянно нуждаясь в ком-нибудь рядом с собой, возможно, позвонила бы ему, а не Нику. А может быть, и нет. В некотором смысле Марк был слишком близок к семье, являясь почти неотъемлемой частью того мира, основы которого вдруг зашатались, но в то же время он был как бы аутсайдером. Какая бы правда ни открылась, она не отразилась бы на Марке. Фундамент, на котором зиждился его мир, остался бы в целости. Какие бы ветры перемен ни дули вокруг него, основополагающим принципам его существования они не угрожали.

Ник шевельнулся под одеялом, протянув руки к пустому месту, где должна была находиться Гарриет. Она застыла на месте в надежде, что, не заметив ее отсутствия, он снова заснет. Но через мгновение Ник снова повернулся, пробормотав хриплым спросонья голосом:

– Гарри! Ты где?

– Здесь, – прошептала она. – Спи.

– Почему ты встала? Простудишься!

– Не простужусь. – Ее раздражала его забота. Но разве не этого ей хотелось – чтобы кто-нибудь был рядом и заботился о ней? Так почему же теперь даже то, что он проснулся и разговаривает с ней, казалось ей вторжением в ее личную жизнь?

– Иди ко мне, милая.

– Со мной все в порядке.

– Нет, не в порядке, черт побери! – Он встал с постели, вскрикнув от холода.

– Боже, да здесь стужа, как в холодильнике! Ты выключила обогреватель?

– У меня нет обогревателя в спальне, Ник. Холод полезен для здоровья.

– Полезен для здоровья! Да ведь можно воспаление легких схватить! – Он сгреб ее в охапку, закутав вместе с халатом в одеяло, подтолкнул к кровати. Она позволила ему проделать все это, хотя ее раздражение усилилось. Не могла же она сначала попросить его остаться, а потом накричать за то, что он о ней заботится. Когда он придвинулся ближе, чтобы согреть ее теплом своего тела, она лежала в оцепенении.

– Я думала, – сказала она, уткнувшись носом ему в плечо.

– Не сейчас, – запротестовал он. – Для этого будет достаточно времени завтра.

– Не будет, – ответила она. – Я приняла решение, Ник. Мне нужно попытаться узнать правду. Если мама еще жива, я должна найти ее. Ну а если она погибла, то…

Он не ответил.

– Я еду домой, – сказала она. – Извини, но улечу первым же рейсом, на который попаду.

– Не извиняйся. К чему извинения? Думаю, ты знаешь, что тебе нужно.

– Об одном прошу – не забудь взять с собой фотокамеру.

Она усмехнулась.

– Узнаю Ника – всегда и прежде всего он остается редактором.

– Всегда, – в его сонном голосе слышалось сожаление.

Согревшись, она задремала. Решение принято, и она почувствовала что-то вроде временного успокоения.

– Хорошо, Ник, – пробормотала она. – Я захвачу с собой фотокамеру.

– Обещаешь?

– Обещаю.

Откуда ей было знать, что Ник думал совсем не о ее следующем фоторепортаже, а о том, что поездка может стать для нее шоком. Путешествие в прошлое, когда на каждом темном повороте в шкафах будут греметь костями скелеты, не может не вывести из душевного равновесия. Ник с никогда не подводившим его журналистским чутьем предвидел, что это путешествие может обернуться для Гарриет психической встряской.

В своем офисе, расположенном на двадцать пятом этаже дома на Седьмой авеню, средоточии всей нью-йоркской индустрии моды, сидел за письменным столом Хьюго Варна и вертел в руках игрушку для больших боссов, которую Салли подарила ему на прошлое Рождество. Глупая штучка, думал он, – три золотых шарика на пружинках, которые, постоянно двигаясь, наталкивались друг на друга, – но он держал игрушку на своем столе, чтобы сделать приятное жене. Но сегодня, когда его голова была занята другим и он не мог работать, руки, казалось, не могли от нее оторваться. Игрушка надоедливо щелкала, и Хьюго, отодвинув ее в сторону, развернул свое кресло и оказался лицом к окну с видом на Манхаттан.

Салон моды Хьюго Варны занимал целый этаж дома, и как только клиентка выходила из цельнометаллического лифта, она тут же попадала в атмосферу ошеломляющей роскоши. Просторное фойе было застлано ковром самого нежного, какой только можно вообразить, салатного оттенка, еще более светлые стены на первый взгляд казались белыми, а венецианские жалюзи цвета мха безукоризненно сочетались со всем остальным. Мебели почти не было – кое-где стояли лишь небольшие супермодные столики с огромными пепельницами дымчатого стекла да несколько низких кресел, – и это подчеркивало впечатляющие размеры фойе. Огромная композиция из сухих папоротников и листьев всех оттенков – от коричневого до золотого – украшала это просторное помещение. Из искусно скрытых репродукторов лилась музыка, но она так тихо звучала, что человеческое ухо едва улавливало нежнейшую дразнящую мелодию, которая умиротворяла душу и неназойливо создавала атмосферу покоя.