— Иди к себе и сейчас же ложись, — сказала я.

— Но это такая жертва с твоей стороны: ты же хотела поговорить с Джоселином!

— Я в любом случае поеду!

Она была поражена, да, признаться, я и сама себя удивила. Еще буквально несколько дней назад я была уверена, что никогда не останусь с молодым человеком наедине. Я вспомнила наш с Харриет разговор: Харриет бы поехала, она знала, как жить. Если я упущу эту возможность остаться с Джоселином наедине, возможно, я буду жалеть об этом всю оставшуюся жизнь. Я твердо решила ехать.

Джоселин был безумно рад этому, что можно было видеть по его сияющему лицу. Он с корзинкой в руках подошел ко мне, и вместе мы направились в сторону берега моря.

— У меня не хватает слов, — сказал он, — но ты знаешь, что я сейчас чувствую!

— Я чувствую то же самое.

— Столько надо рассказать!

— Подожди, пока не приедем на остров.

— Но сейчас нас никто не слышит!

— Я чувствую себя так, будто мы в постоянной опасности, пока мы находимся здесь, — ответила я.

Мы сели в лодку. Остров был еще виден, но горизонт был затянут дымкой.

Джоселин начал мерно грести, и меньше чем через полчаса днище лодки царапнуло песчаный берег острова. Неясные его очертания в этом сероватом свете действительно наводили на мысли о привидениях.

Джоселин взял мою руку и помог мне сойти на берег, после чего он крепко прижал ее к себе и поцеловал. Я украдкой оглянулась по сторонам, и он весело рассмеялся:

— Присцилла, здесь никого, кроме нас, нет!

— Я так боюсь за тебя!

— Но мы здесь, и одни!

— Я боюсь того, что вскоре должно произойти! Он вытащил лодку на берег, и мы начали подниматься вверх по склону к развалинам аббатства.

— Вскоре я уеду во Францию, — сказал он, — но там я буду в безопасности! Ты должна поехать со мной!

— Мне никогда этого не разрешат.

— Я обсудил это с Харриет. Мы могли бы пожениться, и тогда ты бы смогла поехать со мной!

— Мои родители никогда не согласятся на это!

— Я хотел сказать, мы поженимся, а уже после скажем им об этом!

Мое счастье смешалось с печалью. Мать так расстроится, если я буду действовать тайком. Сложно было объяснить Джоселину, насколько мы с ней близки: между нами установилось особое родство, и причиной тому отчасти был мой отец со своим безразличием. Я понимала, что ее жестоко обидит, если я соглашусь на тайный брак, ибо это означает, что я выбрасываю ее из своей жизни.

Я покачала головой.

— Я хочу объяснить тебе, почему это будет лучшим выходом для нас! произнес Джоселин. — Я говорил с Харриет об этом.

— И Харриет считает, что нам надо пожениться?! — воскликнула я. — Она действительно говорила, что мы должны поступить так без согласия моих родителей?!

— Харриет — чудесная женщина! Она поступала подобным образом всю свою жизнь, но скажи, видела ли ты когда-нибудь такую счастливую женщину?

— Думаю, ей просто везло.

— Она просто была смелой! Она брала от жизни все, что хотела, и довольствовалась этим.

— Не всегда человек может взять то, что хочет, надо подумать и о других!

— Но нас только двое.

— А мать?

— Она наверняка уже строила планы насчет твоей будущей семейной жизни. Я думаю, сейчас союз между нашими семьями она сочла бы неудачным, но это сумасшествие вскоре закончится, и, могу сказать тебе, у Фринтонов есть, чем гордиться!

— О, Джоселин, если б мы только могли!

— Надо поговорить об этом! Прекрасно, что нам удалось остаться наедине!

— У Кристабель приступ головной боли, иногда она очень страдает от этой болезни.

— Милая, добрая Кристабель! Она знала, как я жажду остаться с тобой наедине!

Мы подошли к останкам того, что раньше, видимо, являлось стеной. Мы перешагнули через нее, и пред нами раскинулся величественный вид — громадные стены, когда-то возведенные монахами, теперь лежали в руинах, но все же от аббатства осталось достаточно, чтобы человек мог воссоздать его в своем воображении. Останки каменных арок, сквозь которые теперь виднелось серое небо, навевали мысли о пышности и великолепии этого здания: то там, то здесь торчали каменные плиты. Некоторые из них до сих пор сохранили свой первозданный вид, а сквозь другие уже пробилась трава. Мы наткнулись на какую-то комнатку с массивной деревянной дверью, которая устояла перед многолетним натиском ветров и соли, хотя крыши ее давным-давно не стало. Узкие проемы окошек одиноко смотрели в море.

— Когда я приехал сюда в первый раз несколько дней назад, — сказал Джоселин, — я был очарован! Я еще подумал, что здесь хорошо прятаться, поэтому облазил все. Например, очень хорошо можно устроиться здесь. Правда, если поднимется сильный ветер, в этих незастекленных окнах будет страшно свистеть, но так было задумано еще столетия назад: монахи жили жизнью спартанцев и холода не боялись. — Он повернулся и обнял меня. — Ну вот, — сказал он, здесь ты чувствуешь себя в безопасности? Мы одни на этом острове, ты и я! Эта мысль волнует меня. Казалось, прошла целая вечность, Присцилла, и временами я сомневался, что снова увижу тебя!

Внезапно я вспомнила о кольце, и меня пробрала холодная дрожь. Я должна была немедленно признаться, и я рассказала ему, как все получилось.

— Ты уверена, что оно за этим шкафом?

— Больше ему негде быть, а шкаф отодвигают раз в год: он очень тяжелый.

— А когда ты найдешь его, ты будешь его носить?

— Да! Раньше я боялась, потому оно и потерялось! Ли сказал, что оно может дать почву всяким подозрениям, и, кроме того, на перстне выгравировано имя вашей семьи!

— Да, оно переходит из рук в руки уже несколько поколений, вот почему мне захотелось подарить его тебе!

Я была так рада, что он не обратил особого; внимания на пропажу кольца, что дала себе слово, что отброшу все свои страхи и буду наслаждаться этим днем в открытую.

— О, Джоселин! — воскликнула я. — Разве не прекрасно быть здесь только вдвоем! Он нежно поцеловал меня.

— И знать, что у нас впереди еще добрых паря часов! — добавил он.

— Сейчас чуть больше полудня, — сказал я. — А чем мы займемся?

— Обследуем остров и будем говорить и говорить! Затем перекусим и снова поговорим, а я буду все время смотреть на тебя! Мне хочется еще раз увидеть, как ты улыбаешься: когда ты это делаешь, у краешка рта появляется крошечная морщинка! Я обожаю твои волосы, как они падают тебе на плечи! Они совсем не похожи на эти мерзкие кудряшки «сердцеедки», что вошли сейчас в моду при дворе. Мне нравятся твои карие глаза, и я постоянно думаю о том, насколько же их цвет красивей, чем голубой!

— Ты относишься ко мне с предубеждением, — сказала я. — Мне кажется, тебе все это нравится только потому, что принадлежит мне!

— А я этого и не отрицаю, — ответил он.

Я думаю, тогда мы оба были немного напуганы теми чувствами, которые разбудили друг в друге. Я была рада просто находиться рядом с ним, но никак не могла забыть, что его разыскивают и что наше бегство лишь временно. Меня страшно взволновала мысль о свадьбе. Все это казалось таким невероятным, хотя почему бы и нет? Ведь обстоятельства исключительны. Я прислушалась к печально скрипучим крикам чаек. Казалось, будто они предупреждают меня, что времени осталось не так много.

Если он поедет во Францию, сказала я себе, я могла бы уехать вместе с ним, особенно если мы поженимся. Но могу ли я вот так бросить мою семью?

Ах, если бы Ли был здесь, чтобы я могла посоветоваться с ним! Эта мысль очень странно подействовала на меня, ведь, когда я была еще совсем маленькой девочкой, в глубине души я поклялась что, когда вырасту, выйду замуж за Ли.

Мы обошли руины аббатства, нашли исповедальню и залу для чтения.

— А это, должно быть, часовня, — заметил Джоселин, но, думаю, на самом деле его не очень интересовали эти развалины. Нас обоих охватила буря чувств наконец-то мы остались наедине! Мне хотелось лишь одного — прижаться к нему и защитить.

Если б сейчас корабль мог подойти прямо к Эйоту и отвезти нас обоих во Францию!

На этом одиноком островке царила таинственная и странная атмосфера. День выдался на диво спокойным. Клочки тумана, висевшие в воздухе, даже не двигались. Их серые и призрачные силуэты странной формы виднелись повсюду.

— А вон церковная колокольня, — показала я. — Я бы ничуть не удивилась, если бы сейчас колокола зазвонили и мы увидели мрачные фигуры монахов, бредущих на молитву.

— Сейчас не то время суток, — резко сказал Джоселин, и я вспомнила, что он католик, — это было еще одной причиной, почему моя семья была бы против: отец был убежденным протестантом. Не то чтобы он был очень религиозен: религия служила ему одной из форм политики. Я уверена, он был бы не доволен, выйди я замуж за одного из членов известной католической семьи, а то, что мой избранник еще и в опасности, еще больше взбесило бы его.

Странно, но я думала о нем ничуть не меньше, чем о матери. Я представляла, как говорю ему: «Тебе никогда до меня не было никакого дела. Какая разница, за кого я выхожу замуж?» И в словах этих крылась горечь. Меня всегда волновало то, как он ко мне относится, было небезразлично это мне и сейчас.

— Где мы расположимся на пикник? — спросил Джоселин.

Я весело рассмеялась.

— Кажется, этой зимой я развлекаюсь на пикниках гораздо чаще, чем в летнюю пору!

— Я никогда не забуду тот пикник у пещеры: ты и я! — сказал он.

— А я никогда так не пугалась, как тогда, когда этот пес вошел в пещеру!

— Но вместе с тем ты была счастлива, — ответил он. — Я понял, что тогда ты любила меня!

— Я это тоже поняла: опасность раскрыла мне глаза.

— Присцилла, ты еще так молода! Он повернулся и поцеловал меня, на устах его горели нежность и страсть.

— Пойдем в ту комнату? Скорее всего, она служила им помещением для переписки рукописей. Я принесу из лодки одеяла, и мы расстелим их на плитах, а потом мы что-нибудь перекусим.

— Звучит заманчиво, давай так и поступим! Мы рассмеялись, после чего я расстелила скатерть и достала пирожки с говядиной и сидр, чтобы утолить жажду.

— Вот это да! — сказала я. — Да здесь еды на троих! Наверное, здесь доля и Кристабель?

— Как это мило с ее стороны — оставить нас вдвоем! — сказал Джоселин.

— Ты думаешь, она специально так подстроила?

— Да, — ответил он.

Я задумалась: в этом я была не уверена. Мы прислонились к стене комнаты, и сквозь остатки крыши я стала наблюдать за туманом.

— Какое странное место! — произнесла я. — Слуги говорят, что по ночам здесь можно заметить огоньки.

— Слуги всегда говорят что-нибудь подобное. Тебе страшно?

— С тобой — нет!

— Очень рад слышать это. Тебе никогда больше не придется бояться, Присцилла, пока рядом с тобой я. Я — твоя защита!

— Ты меня успокаиваешь! Попробуй этого пирога, очень вкусно.

— У Харриет хороший повар.

— У нее все самое лучшее!

— Мы должны быть очень благодарны ей: она столько для нас сделала!

Я согласилась с ним. Затем мы поговорили о нашем первом знакомстве и о заманчивой возможности свадьбы. Мне уже приходилось слышать о бегстве девушек со своими возлюбленными. Однажды случился большой скандал, когда девушка убежала с мужчиной, который был двадцатью годами старше. Он оказался авантюристом, но было слишком поздно, и семье не удалось помешать их браку. Девушке было всего лишь четырнадцать.

Четырнадцать было и мне, и я собиралась выйти замуж хоть и не за искателя приключений, но за изгнанника. Но я ничего не могла поделать: я была влюблена и собиралась начать новую жизнь. И одновременно мне было горько, так как своим поступком я глубоко обижала мать. Что касается отца, то пусть себе бушует, сколько его душе угодно… Правда, ничего такого не случится, скорее всего, он пожмет плечами и скажет: «Ну, это же Присцилла!»

Мы были так счастливы — мы говорили, строили планы на будущее, хотя про себя я пыталась понять, чувствует ли он сейчас то же, что и я? Чувствует ли, что во всем этом есть что-то неземное и что вряд ли наши замыслы когда-нибудь сбудутся?

Мы вернемся домой, скажем Харриет, что хотим пожениться. Она найдет нам священника, и мы присягнем перед ним, а потом подплывет корабль и переправит нас во Францию. Против нас поднимутся голоса, но через какое-то время все увидят, какой негодяй этот мерзкий Титус Оутс, и мои родители поймут, что бесполезно горевать над уже свершившимся.

— Когда моя мать была еще маленькой девочкой, ей пришлось уехать во Францию, — рассказывала я Джоселину. — Вот странно! Будто история повторяется!

Мы продолжали беседовать о том, что будем делать, когда поженимся. Мы вместе объедем прекрасные земли Франции, а затем вернемся и будем жить в его доме, в Девоншире, в самом прелестном графстве Англии. Нигде больше трава не была столь зелена, и нигде больше не было столь рыжей почвы, что означало плодородие, сливки там были жирнее, а говядина — вкуснее!