Но в начале октября Харриет впервые за все время начала сомневаться и вести себя нерешительно. Я была молода, это был мой первый ребенок, и внезапно она начала бояться того, что что-нибудь может случиться. Однако она в совершенстве продолжала играть свою роль, но теперь очень хотела, чтобы повивальная бабка переехала жить в палаццо, а это означало конец всем притворствам.

Харриет много говорила об этом. Наконец, она поехала повидаться с повивальной бабкой и вернулась назад, лучась от счастья.

— Моя дорогая Присцилла, она живет в настоящей лачуге, а значит, с ней можно договориться — деньги! Она должна будет держать все в секрете, и можно не притворяться перед ней, что я беременна. Ей хорошо заплатят за то, что она приедет в палаццо и поживет здесь, пока не родится дитя. Если мы доверим ей наш секрет — что нам все равно придется сделать — и предложим ей по ее меркам совершенно фантастическую сумму денег, если она согласится хранить нашу тайну, я уверена, что она нас не подведет!

— Ты думаешь, ей можно доверять?

— Пополам — угрозы и подкуп! Уверяю тебя, против этого никому не устоять!

— Харриет, ты так добра ко мне! Все эти месяцы ты провела здесь, в уединении…

— И наслаждалась каждой минутой! Моя дорогая, я так хочу помочь тебе выбраться из этой беды! Это трудная роль, но она того стоит!

Я подошла к ней и поцеловала, что доставило ей большое удовольствие. Харриет нравилось, когда ей демонстрировали любовь.

— Ты мне как родная дочь, Присцилла! — сказала она. — Мне всегда хотелось дочку, и ты мне стала родной. Я очень тесно связана с Эверсли, когда-то я даже принадлежала к их семейству, поэтому хватит разговоров насчет того, кто кому должен! Как я уже говорила тебе, я многим обязана твоей матери, и я плачу свои долги. Но теперь я пошлю за повивальной бабкой и поговорю с ней, ты будешь присутствовать при этом!

Так она и поступила, не откладывая дело в долгий ящик.

— Ибо, — как она сказала, — я не успокоюсь, пока эта женщина не переедет сюда! Я хочу, чтобы она была под рукой, когда потребуются ее услуги!

Повивальная бабка оказалась полной женщиной с бледным лицом и живыми черными глазами. Одета она была в залатанное платье и старый плащ, который когда-то принадлежал богатому человеку и, видимо, был подарен ей одной из ее пациенток. Ее звали Мария Кальдори, и она была матерью пятерых детей, что, как сказала Харриет, свидетельствует о ней только с хорошей стороны, ибо это прекрасно, когда человек знает свое ремесло, так сказать, из первых рук!

Харриет отвела ее в мою комнату и плотно притворила дверь.

— А теперь, — сказала она, — я хочу сказать кое-что важное. Если тебе хорошо заплатят, чтобы ты держала все в тайне, ты выполнишь свое обещание? Женщина с изумлением посмотрела на нее. Щеки ее залились краской. Тогда Харриет назвала сумму, которая заставила ту побледнеть.

— Но за это придется тебе потрудиться!

— Я не буду делать ничего противозаконного! — сказала женщина, задрожав.

— А здесь и нет ничего противозаконного! Все, о чем тебя просят, это ничего и никому не говорить, и за свое молчание ты получишь эти деньги!

— Но что это, моя госпожа? Прошу вас, скажите мне.

— Сначала я хочу, чтобы ты пообещала нам, что будешь молчать! В том, что тебя просят сделать, ничего зазорного нет, это будет даже добро! Ты просто должна молчать как рыба, да никто и не задаст тебе никаких вопросов!

— Это связано… с ребенком, госпожа?

— Сейчас ты получишь половину, — сказала Харриет, будто не замечая вопроса, — и половину после того, как все закончится! Но сначала я хочу, чтобы ты поклялась именем Божьим и Святой Девы, что ни в коем случае и никому не расскажешь то, о чем узнаешь в этом доме!

— Клянусь, госпожа! В моей профессии порой бывают тайны, и я никогда никого не подводила!

— То же от тебя требуется и сейчас! Ты, может быть, думаешь, что после того, как тебе заплатят и мы уедем, ты сможешь все рассказать? Но если ты так поступишь, ты нарушишь свое слово и будешь наказана! Тебе известно, что произошло с одним английским джентльменом не так давно? Ты когда-нибудь слышала такое имя — Гранвиль?

Женщина задрожала. Я увидела, что на ее лбу выступил пот.

— Слышала, госпожа! Он был очень плохим, и с ним случилось…

— То же самое случится и с тобой, если ты не оправдаешь нашего доверия, но я знаю, этого не будет: ты слишком умна! И ты заработаешь эти деньги, тем более, что за всю свою жизнь ты не зарабатывала больше. Ну, твой ответ?

Женщина взяла крестик, который носила на шее, и поклялась на нем: ничто на земле не заставит ее выдать тайну! Это было очень драматично — очередная сцена Харриет, и разыграла она ее как по нотам.

— Я верю тебе, — сказала она, — а дело это сейчас покажется тебе очень простым! В прошлый раз, когда ты приходила сюда, ты осматривала не меня, а эту молодую леди! Это у нее должен родиться ребенок, но по ряду определенных причин нам не хотелось бы, чтобы стало известно, что ребенок ее! И все, что от тебя требуется, это ухаживать, заботиться о ней, ввести этого ребенка в мир, по возможности не причинив матери никакого вреда, и держать свой язык за зубами!

Облегчение разлилось по лицу повивальной бабки.

— Госпожа моя, — сказала она, — это ничто, это такая малость…

И тут же она запнулась, испугавшись, что после того, как она признала это легким делом, плату ей понизят.

— Я сохраню вашу тайну, — спустя некоторое время продолжила она. — Таких секретов множество встречается в моей работе! Я ничего не скажу Все будут думать, что ребенок родился у вас, моя госпожа! О, моя госпожа… и синьора… — Как бы извиняясь, она посмотрела на меня. — Часто бывают такие тайны!

— Не сомневаюсь: в твоей профессии секрет на секрете, но не забывай, что за эту тайну тебе хорошо заплатили, и помни, что в Венеции ты долго не проживешь, если предашь нас! А теперь ты свободна и можешь приступать к своим обязанностям.

Харриет оставила меня наедине с Марией Кальдори, которая тщательно расспросила меня, обследовала, после чего объявила, что моим состоянием она более чем довольна.

— Может, недели через две, — сказала она, — а может, и раньше! Дети сами выбирают время.

Харриет устроила так, чтобы я могла спать в ее комнате, и приказала внести туда еще кровать. Но ее заняла сама, а меня уложила в свою большую, в которой и суждено было родиться моему ребенку.

Марию Кальдори разместили в соседних покоях, чтобы она могла быть постоянно рядом. Я думаю, ей и самой нравилось участвовать в этом заговоре, и, когда к нам приходили гости, я, как правило, уходила, оставляя их заботам Харриет и Марии, и Харриет сказала, что та очень неплохо играет свою роль.

— Я, конечно, поддерживаю ее, — сказала она, — но, должна признать, она и так ведет себя довольно уверенно!

Кристабель была очень добра ко мне и следила, чтобы я ни в коем случае не уставала. Никогда я не видела ее такой заботливой, как тогда. Много времени она проводила и с Франческой, и снова я не могла надивиться произошедшей в ней перемене.

Погода все еще была теплой, а я не очень хорошо переносила жару. Так как и никуда не выходила, мне нравилось сидеть на галерее и наблюдать за каналом и его жизнью.

Однажды я задержалась там вечером, тогда-то я и увидела проплывавшую мимо гондолу. Светила яркая луна, поэтому я до мельчайших деталей могла разглядеть гондольера, но все мое внимание было обращено на пассажира. Когда они проезжали мимо, он взглянул на палаццо, и я увидела его лицо.

Это был Бомонт Гранвиль! Меня охватил ужас. Я встала, резко повернулась и ушла в комнату. И тогда я почувствовала безумную боль: мой ребенок вот-вот должен был родиться!

* * *

В последующие несколько часов я совершенно забыла о Бомонте Гранвиле. Все мои мысли были заняты ужасной болью, которая терзала меня. Я уверяла себя, что вскоре избавлюсь от этой боли, и у меня будет ребенок, о котором я так мечтала.

Говорят, что роды были не трудными, но мне показалось, что прошла вечность, прежде чем я услышала крик ребенка. Меня охватил дикий восторг: я стала матерью! Это все, о чем я тогда могла думать! Никогда я не была так измучена, но и так счастлива!

Все это время у моей кровати находилась Харриет — милая, добрая Харриет.

— Все хорошо, дитя мое, — шептала она. — Изумительная маленькая девочка, наша девочка…

Девочка! Этого мне хотелось больше всего на свете. Я умоляюще подняла руки.

— Сначала сон! — приказала Харриет. — Это то, что тебе сейчас больше всего необходимо. Так сказала Мария Кальдори, а Мария была просто чудесна. А теперь отдыхай, мое дорогое дитя, а мы тем временем подготовим нашу маленькую шалунью к встрече со своей мамой!

Я было хотела протестовать, но слабость взяла верх, и я заснула. Когда я проснулась, был уже полдень. Ко мне тут же подошла Харриет и поцеловала меня.

— Ты была замечательна! А теперь ты, наверное, хочешь взглянуть на нашего маленького ангелочка? Мария — настоящая тигрица: она чуть не бросается на меня, когда я подхожу близко. Можно подумать, что это ее ребенок! Мария, дай мне ребенка!

Харриет поднесла мою крошку к постели и положила мне на руки. Я почувствовала слабость от счастья: никто и никогда не был столь важен для меня, как эта розоволицая крошка с редкими волосиками и кнопочкой вместо носа. Она хныкала, но, когда я взяла ее на руки, она тут же успокоилась, и что-то вроде улыбки отразилось на ее лице. О, как я любила ее! Я изучила ее крошечные пальчики и пришла в восторг от маленьких ноготочков.

— Она — просто идеал, — проворковала Харриет. — Конечно, легкие могли бы быть у нее и послабее, но Мария в восторге даже от ее воплей! Говорю тебе, она испортит девочку!

Я лежала и прижимала дочь к себе. Это была моя дочь, плод любви к Джоселину! Тогда я подумала: «Ради этого можно отдать все!»

Харриет и я очень долго выбирали девочке имя. Наконец, мы остановились на Карлотте. Разглядев девочку, мы решили, что она будет темноволосой, и, кроме того, у нее самые прекрасные на свете голубые глаза.

— Будто бы, — сказала Харриет, — она знала о том, что ей придется стать моей дочерью, а значит, и глаза должны были быть почти того же цвета, что и мои!

Глаза у Харриет были редкого фиолетового оттенка, и она всегда ими гордилась. «Интересно, — подумала я, — у Карлотты будут такие же или нет?»

Харриет взяла все заботы на себя. Мария Кальдори получила деньги и уехала, перед этим снова заверив нас в своей преданности и вечной благодарности: никогда ни один человек не узнает от нее, кто в действительности мать этой девочки!

За привилегию стать няней девочки боролась вся женская половина дома. Харриет остановила свой выбор на пожилой женщине, у которой было трое детей.

Кристабель выказала огромный интерес к ребенку, девочка просто очаровала ее. Кристабель опять удивляла меня: я даже не думала, что она так любит детей.

Прошло несколько недель. Заботы о девочке поглотили меня целиком, и я страшилась того дня, когда нам придется покинуть Венецию, что означало, что Харриет заберет Карлотту себе, а я вернусь в Эверсли.

— Я скажу твоей матери, что ты так помогла мне и что я не создана для материнства, так что ей придется почаще отпускать тебя ко мне.

— Харриет, ты так мила, но все равно я подолгу не буду видеть ее!

— Мы что-нибудь придумаем, — сказала Харриет. Как ни странно, Карлотте удалось околдовать Харриет, которая признала, что до этого маленькие дети совсем не привлекали ее. Может быть, все те усилия, что мы приложили, придали девочке дополнительное очарование?

По словам Харриет, из нее вырастет настоящая красавица.

— Ты только посмотри на эти глазки! Как они блестят! А этот восхитительный нос-кнопочка… Все, как надо, и, уверена, она сама это знает! Ты посмотри, как она уверенно настроена!

— Харриет, — упрекнула я, — ты, и в самом деле, как будто одержима этим ребенком!

— Но она действительно достойна этого! Она неоднократно уже говорила о том, что детскую в Эйот Аббасе надо будет отремонтировать.

— А почему бы не привезти к нам старую Салли Нулленс?

— Она старая сплетница!

— Там сплетничать будет не о чем, а по словам твоей матери, она изумительно обращается с детьми!

— Может, это и хорошая идея! — сказала я. — Когда мы были маленькими, мы очень любили ее!

— Все, значит, старая Нулленс! С меня уже хватит этого города. Он довольно романтичен, если у вас плохо развито обоняние: уверена, в эти каналы сбрасывают весь мусор, какой только есть в городе! Не хотелось бы мне остаться здесь на зиму, и, думаю, пора нам собираться.

Конечно, она была права. Когда в Венецию в конце октября вернулся Грегори, он тоже пал жертвой очарования нашей малютки. С тем, что нам немедленно надо возвращаться домой, он был согласен: еще немного, и мы можем угодить в полосу холодов.